– Ты не посмеешь!

Служанку бросило в бледность, она испуганно глянула на повозку. Шами удовлетворенно улыбнулась и приказала.

– Если рабыня окажется строптивой, пусть ее накажут здесь, у повозки.

Изнутри донеслись глухие рыдания.

Шами вернулась на ступени, там дождалась, пока Гула, покорная и притихшая, заковыляла за Габрией в сторону ворот, ведущих на хозяйственный двор. Затем обратилась к Сарсехиму.

– Зачем ты ввязался в эту гнусную историю?

– Госпожа, – взмолился евнух, – здесь нет моей вины. Давай начнем все заново, ведь и в прошлом у нас было немало хорошего.

– Ты, кажется, забыл, с кем и как следует разговаривать, – предупредила скопца хозяйка. – Я теперь не твоя пленница и не тебе вести себя со мной дерзко.

Она не спеша направилась вверх по лестнице.

Сарсехим молча последовал за ней – ума хватило не досаждать оправданиями.

Перед входом во дворец, украшенном красочными арочными росписями, возвышались гранитные, в полтора человеческих роста быка-шеду. За ними двое часовых, опираясь на копья, охраняли арочный проем. Они были похожи на глиняных истуканов. Им дела не было до Шами, до повозки, до заметно отощавшего за время пути евнуха.

Их донимала жара, невозможность шевельнуться в присутствии старшего, прятавшегося поодаль, в тени одного из священных быков. Старший был одноглаз, Сарсехим сразу узнал его. Помнится, его звали Ушезуб. Его настырное разглядывание очень не понравилось Сарсехиму, тем не менее, он отважился продолжить в прежнем тоне.

– Я разговариваю с самой разумной из женщин на свете, которой я спас ребенка. Теперь у тебя их двое?

– Да, мальчик и девочка.

– Я хотел бы взглянуть на них.

– Зачем?

– Чтобы предупредить их о нависшей опасности.

Шами остановилась и насмешливо спросила.

– Это тебе голоса подсказали? Ты, говорят, теперь слышишь голоса. Они дали тебе скверный совет, с супругой Нинурты нельзя вести себя бесцеремонно.

Сарсехим картинно всплеснул руками.

– Неужели я позволил себе лишнее? Требую милости, госпожа!

Женщина нахмурилась.

– Перестань кривляться.

– Охотно, Шами. Надеюсь, ты позволишь называть себя прежним детским именем?

– Хватит! – резко прервала его Шами. – Ступай отдохни. После поговорим. Ты говорил о какой-то смертельной опасности?

– Опасности – твоя стихия, Шами. Я давно знаю тебя, и, судя по тревоге в твоих глазах, скрытая угроза и тебе не дает покоя.

До самой ночи Шами бродила по дворцу.

Поднималась на крышу, оглядывала город, проверяла, на всех ли башнях горят сигнальные костры. Когда к речной излучине с востока придвинулись вечерние сумерки, приказала вынести на крышу жертвенник, кипарисовые палочки и кувшин пива. С появлением первой звезды развела огонь, напустила ароматного дыма, пролила пива на жертвенник.

Иштар мерцала холодно, безмолвно. Не дождавшись знамения, женщина вернулась в свои покои, вызвала Ишпакая. Наставник, перейдя в пору дряхлости, не утратил желания послушать новую сказку. На вопрос, как поступить с нежданными гостями, он мечтательно заметил.

– Должно быть, этот Сарсехим знает много занятных историй. О нем идет слава как об опытном заклинателе несчастий.

– Сейчас не до сказок, – ответила Шами. – Посоветуй, что делать с сестрой?

Она передала евнуху табличку, полученную от Сарсехима, затем достала из тайника документ, содержащий предписание Нинурты взять под стражу Гулу. «Если ты, Шами, сочтешь недостойным предать ее жестокой казни, дождись меня. Моя рука не дрогнет».

Ишпакай ознакомился с обеими табличками и повторил.

– Я же сказал, надо послушать сказку, которую расскажет Сарсехим.

– Ты полагаешь, он что-то знает?

– Дело не в том, что он знает, а в том, о чем он умолчит.

Послали за евнухом.

Шли долго. Бегом под сильным дождем пересекли хозяйственный, затем парадный двор.

Дух перевели у бокового входа, затем слуга ввел евнуха в громадный вестибюль. За вестибюлем свернули направо, в анфиладу залов, где на стенах была отражена вся история «алум Ашшур».

Помещения были просторны, с высоко вознесенными потолками. В потолках сквозили широкие прямоугольные проемы, через которые внутрь попадала вода. В первом же зале, посвященном легендарному Нину или Нимроду, как его называли в древних рукописях, Сарсехим угодил в лужу. Промочив ноги и помянув демонов, он поспешил за слугой.

Следующий зал, освещенный куда ярче, чем первый, был украшен барельефом, запечатлевшим подвиги первого исторического царя Саргона I, царствовавшего более тысячи лет назад. Громадный, обнаженный по пояс истукан с завитой колечками бородой выступил из глубины стены и движением вытянутой вперед руки натравил на евнуха отряд маленьких, величиной с палец воинов. Другие бородатые бандиты, окружавшие истукана, занимались привычным ремеслом – отделяли невинным страдальцам конечности.

Прошлое вспышкой напомнило о себе. Оно ударило с такой силой, что евнух едва не обмочился от страха.

Не раздумывая, он отпрыгнул подальше от стены. Раб оглянулся, удивленно вытаращился на него. Сарсехим жалко улыбнулся, махнул рукой – все в порядке, и провожатый продолжил путь. Сарсехим, стараясь держаться как можно дальше от изображений, поспешил за ним. Изображения рассматривал на ходу, мимолетно. Страх отпускал медленно, опыт быстротекущей жизни активно растворял его. 

С середины зала открывался весь исполинский барельеф, лентой обегавший оштукатуренные, покрытые у потолка глазурованным орнаментом стены. Уже с примесью пренебрежительного любопытства Сарсехим вглядывался в бессчетные фигурки вооруженных людей в знакомых до ненависти шишковатых шлемах, чешуйчатых панцирях, с копьями в руках.

Все они шествовали в ногу, в единых позах штурмовали вражеские крепости, вырубали сады, отсекали головы, мужские члены. С высоты прожитых лет, в зыбком факельном свете, эти зверства казались ненатуральными, чем-то вроде игры в солдатики, если бы не впечатляюще-громадные фигуры царей.

Гигантскими копьями, а то просто ладонями – четыре пальцы были крепко сжаты, а большой отведен под прямым углом вверх, – исполины надменно указывали побежденным, к какому роду мучений им предписывалось занимать очередь. Шествующие в ногу пленные покорно выстраивались в вереницы, каждая из них покорно направлялась к назначенному месту. Кто готовился к посадке на кол, кто к сдиранию кожи.

Цари нового времени вновь напустили страху на дрожащего и промокшего евнуха. Голые до пояса, отчетливо мускулистые, бородатые великаны, повелевающие миниатюрными воинами, мало походили на игрушечных солдатиков.

Скорее, на злобных и беспощадных духов войны. Но жизнь и в эти торжественные, кичащиеся убийствами залы, сумела подбросить щепотку мудрого презрения. Царям и их каменному войску досаждали струи текущей с небес воды. 

Потоки размыли глаз громадному Тукульти-Нинурте I, приказавшему убить тридцать тысяч взятых в плен хеттских воинов. Ослепший, развернутый в профиль, с поблекшей от стекавшей влаги ручищей, он томился и недоумевал в одиночестве. Отколупнутая штукатурка и начавшийся здесь ремонт полностью уничтожили его армию, смешали абрисы пленных в единое известковое месиво. 

Сарсехим вошел в следующий зал и уперся в прославленного отца нынешнего правителя – Ашшурнацирапала, сокрушившего горное княжество Бит-Адини и поголовно вырезавшего местное население. Дождь не пощадил и его подвиги, намокшая стена почти полностью скрыла царские зверства.

Легкость, с какой вода расправлялось с воспетыми в камне деяниями ассирийских царей, с собственными сарсехимовыми страхами, привела евнуха в чувство. Взор очистился от воспоминаний. Въявь проступили симптомы болезни, которая губила этих царей – все они мучительно страдали от ненасытности в пролитии крови.

На ней выстроили твердыню, которая могла поддерживаться на плаву только непрерывным добавлением новых трупов.

На той же темной, бесформенной подложке покоилась и внутренняя жизнь страны. Эта ощерившаяся ужасом громадина была крепка, пока ее обильно питали кровью, неважно чьей – сопредельных народов или своей собственной, ассирийской. В борьбе за право пролития крови не могло быть компромиссов. Власть была единственной возможностью сохранить жизнь. Проиграв, каждый из членов «алум Ашшур» лишался жизни. 

Это касалось и царевичей – царевичей, может быть, в первую очередь.

Шами ждала его в кресле.

Шагах в трех перед ней стоял накрытый стол, где голодный взгляд пленника мог отыскать и жареную куропатку, и рыбу, и фрукты, и изящный медный кувшин, в котором должно было храниться что-то очень вкусно-хмельное. С торца пристроился дряхлый старикашка с добрыми глазами. Судя по разговору с Шурданом, это был известный любитель сказок, Ишпакай.

– Итак, – спросила женщина, – как прикажешь поступить с тобой, евнух?

Сарсехим отвел глаза от стола, сглотнул и, припомнив недавний спор, ответил.

– По справедливости, госпожа.

– В таком случае с тебя следует содрать кожу. Ведь не кто иной, как ты, изводил меня в детстве дразнилками и пренебрежением. Вспомни, с каким сладострастным удовольствием ты порол меня.

– Что было, то было, – вздохнул Сарсехим, – Но и ты припомни, сколько раз я лечил тебя. Сколько раз шлепал за то, что ты путала слог «пр» со слогом «тр», добавляя к нему лишний клинышек. Сколько раз спасал, тайком доставляя хлеб и воду, когда тебя за твои шалости сажали под замок.

– Ты и сажал! – возмутилась Шами.

Евнух пожал плечами.

– Но не бил. Не издевался, как Нури или как Аплу.

Ишпакай не дал ему договорить.

– Я согласен с тобой, брат, поэтому оставим препирательства. Давай лучше выпьем – мне рассказывали, ты большой охотник до перебродившей крови бога винограда. Затем ты расскажешь нам о своих путешествиях в волшебный город Дамаск, а также о том, как ты оказался в Калахе.

Старик жестом пригласил гостя к столу и потянулся к кувшину. Рука его заметно подрагивала. Сарсехим перепугался – не дайте боги, чтобы он начал разливать. Все на пол прольет. Он подошел ближе, перехватил кувшин.

– Я слыхал, тебя называют Ишпакаем, брат, и больше всего на свете ты любишь слушать сказки. Но уверен ли ты, что у нас есть время на досужие разговоры?

– Исполняй то, что тебе говорят! – потребовала Шаммурамат.

Сарсехим отвесил в ее сторону торопливый поклон и налил в чарки густое вино.

Первый рассказ о приключениях достославного Сарсехима в благодатном Дамаске Шами оборвала, когда гость завел речь о приказании Гулы доставить в Ашшур четверку отъявленных бандитов.

– Это не интересно. Давай дальше.

Далее последовала сказка о возвращении священной реликвии к месту ее происхождения. Эту историю Сарсехим начал с рассказа о встречах с Шурданом. Правда здесь евнух немного притормозил, соображая, стоит ли упоминать о склянке, которую вручил ему царевич, или свести повествование к великому подвигу, который он при содействии Бен-Хадада, Ардиса и Бури совершил в горном замке?

Прежний разум плутовато подмигнул из-за угла, – кто, кроме царевича может знать о подлом заказе? Так что ври, не стесняйся! Кричи, что если бы не ты, никто из этих мужланов не отважился и на шаг подойти к логову Гулы. Врать не позволил второй разум, соколом набросившийся на прежний, пронырливый.

Дождавшись, чья возьмет, Сарсехим обреченно начал.

– Правда или небыль, кто может проверить, но могучий своим званием и положением царевич вдруг предстал передо мной в образе огнедышащего дракона и принудил отравить твою сестру. Он изрыгал дым и пламя. Он потребовал от меня, чтобы я приложил все силы, чтобы мир между Ашшуром и Дамаском стал невозможен.

Яд хранился в волшебной склянке, невидимой никому, кроме разве что демонов, пробавляющихся в полночь поеданием трупов. Духи тьмы преследовали меня, толкали под локоть, настаивали, чтобы я поспешил отправить Гулу к своей покровительнице. Хвала богам, я устоял и сумел отложить посещение Дамаска до приемлемого срока, когда Гула должна была разрешиться от бремени.

– Где же теперь эта склянка? – поинтересовался Ишпакай. – Может, ты захватил ее с собой в Ашшур?

– Нет, брат. Брошенный в зиндан, я прозрел и, собравшись с силами, вырвал из сердца все, что было в нем мерзкого. Я отшвырнул волшебный сосуд и разом избавился от жадности, коварства, трусости, желания лгать и изворачиваться. Склянка разбилась о стену, яд пролился и несчастная мышка, лизнув его, отправилась прямиком в страну без возврата, где сейчас, наверное, свидетельствует против меня перед неумолимой Эрешкигаль.

Это прозрение случилось со мной во время третьего путешествия в Дамаск. За то, что я отринул порок и обратился к добродетели, Ламашту (сноска: Недобрая демоница, насылающая на людей болезни и несчастья) забросила меня в пустыню. Там я попал в лапы гнусного работорговца и, если бы не встреча с Бурей, вряд ли я сейчас сидел за этим столом.

Шами повернулась к занавеске, закрывавшей часть комнаты, и спросила.

– Это правда?

Занавеска отодвинулась, оттуда вышел скиф.

– Да, госпожа. Но ты спроси его, зачем он нагло приписал себе все заслуги? Почему так долго отказывался сопровождать Бен-Хадада?

– Потому что я не такой храбрец, как ты, Буря, – ответил Сарсехим

Партатуи подсел к столу. За это время он заметно повзрослел, набрался важности, отрастил светлую бороду, которую начал завивать в кольца.

– Ты и сейчас испытываешь страх? – спросил Ишпакай

– Да, брат, когда имеешь дело с такой склянкой, как Гула, любой потеряет покой.

– Ты полагаешь, у нее достанет яда, чтобы отравить окрестности Ашшура? Тогда возможно, от нее лучше немедленно избавиться?

– Это, уважаемый Ишпакай, будет непоправимая ошибка.

– Почему ты так решил?

– Потому что дракону, как он ни велик, требуются союзники, оберегающие его с тыла или досаждающие с тыла богатырю, который отважится вступить с ним в бой.

– Но если мы избавимся от ведьмы, о каком союзе может идти речь?

– У ведьмы есть мать, еще более злобная демоница. Она начнет вопить о мести за разбитую склянку.

– Но если мы переправим склянку в назначенное место, змеи сплетутся в клубок и нам будет куда тяжелее от них избавиться?

– Но в этом случае у повелителя змей не будет повода совать голову в петлю. Он добрый, но зависимый человек. Мне, прозревшему негодяю и проныре, кажется, что на этом огнедышащий змей как раз и строит свой расчет. Он будет в выигрыше в любом случае – если склянка доберется до места и если не доберется. Какой вариант предпочтительнее, я не могу сказать.

Неожиданно Шами вмешалась в разговор.

– Богатырь требует посадить склянку под замок, а еще лучше разбить ее вдребезги.

Сарсехим так и застыл с поднятой чашей в руке. Рука задрожала. Ишпакай доброжелательно, а Буря подозрительно посмотрели на него.

– Тогда у нас нет выбора – склянка должна быть непременно доставлена на место.

– С какой стати? – спросила Шами. – Говори все!

Сарсехим наконец справился с рукой, опустошил чашу и торопливо заговорил.

– Потому что богатырь – храбрый воин, но склонен к поспешным решениям. Задумайся, Шами, откуда он узнал о том, что Гула оказалась в руках Шурдана?

– Ему подсказали его боевые товарищи.

– Кто подсказал?

– Ты хочешь знать лишнее?

– Я хочу спасти наши жизни. Твою и мою! Твоих детей и храбреца, пусть даже он ненавидит меня, но так уж случилось, что богатырь и его верная жена – моя единственная надежда и опора.

Шами вздохнула, потом решилась открыть секрет.

– Его побратим.

– А ему кто подсказал? Каким образом побратим узнал о склянке?

– То есть?

1 ... 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 ... 50