Главная
МЕНЮ САЙТА
КАТЕГОРИИ РАЗДЕЛА
БИБЛЕЙСКИЕ ПРОРОКИ [20]
БИБЛЕЙСКИЙ ИЗРАИЛЬ [20]
ИУДЕЙСКИЕ ДРЕВНОСТИ [15]
ИСТОРИИ ВЕТХОГО ЗАВЕТА [15]
ТОЛКОВАНИЯ ПРОРОКОВ [250]
ЗОЛОТАЯ ЧАША СЕМИРАМИДЫ [50]
ВЕЛИКИЙ НАВУХОДОНОСОР [30]
ЦАРЬ НАВУХОДОНОСОР [20]
ЛЕГЕНДАРНЫЙ ВАВИЛОН [20]
ВАВИЛОН. РАСЦВЕТ И ГИБЕЛЬ [20]
БИБЛИЯ
ПОИСК ПО САЙТУ
СТРАНИЦА В СОЦСЕТИ
ПЕРЕВОДЧИК
ГРУППА СТАТИСТИКИ
ДРУЗЬЯ САЙТА
  • Вперёд в Прошлое
  • Последний Зов

  • СТАТИСТИКА

    Главная » Статьи » 1. ВАВИЛОНСКИЙ ПЛЕН » ЗОЛОТАЯ ЧАША СЕМИРАМИДЫ

    Золотая чаша Семирамиды. 38
    Ишпакай начал бы так: 

    – Знай, о, многомудрая, был в древние времена визирь, а у визиря был племянник, который любил веселье, прогулки, охоту и ловлю. И вот однажды отправился юноша на охоту. День скакал, другой – ни птицы, ни дикого зверя, ни ползучего гада не встретил. Пусто было в пустыне.


    На третий день юноша заметил облачко пыли. Он направился в ту сторону и увидел караван, медленно бредущий в сторону Дамаска…

    Жаль не довезли, с горечью решила Шаммурамат. Жизнь с могучим и благородным Бен-Хададом, заботы о беспомощном дурачке, его сыне, представлялись ей меньшим злом по сравнению с муками, которые придется ей и ее детям отведать завтра и тем сухим ломтем, которым придется питаться до самого последнего в жизни дня, а день тот был не за горами.

    Припомнилась Гула. Это воспоминание разбудило вопль души – боги, за что?!

    Шами с трудом взяла себя в руки. Сердце с нескрываемой горечью отозвалось на мудрость, высказанную Сарсехимом – справедливость есть дело смертных.

    Стоит ли обращаться к небожителям, если страдания ничтожных служит им забавой. Если взывать, то разве что к тому единственному, который не побоялся, получив удар в правое ухо, подставить левое.

    В этот момент тучи сдвинулись, и в образовавшемся прогале вспыхнула утренняя звезда. Шами, укоряя себя за неверие, вскинула руки и обратилась к своей покровительнице.

    – К тебе взываю, Повелительница львов, Ирнани-победительница, Белет-владычица...

    Ее внимание привлек частый решительный стук по дереву. Шами встрепенулась, прислушалась. Стук повторился, теперь он был погромче. Кто-то пытался проникнуть в дом через задние ворота, выходившие в проулок и служившие для доставки в усадьбу хвороста, провизии и прочих необходимых в хозяйстве припасов. Проулок, ведущий к дому Шами, чуть заворачивал, так что с главной улицы не было видно, что доставляют в усадьбу или кто заходит в дом.

    На крышу, запыхавшись, взобралась Габрия и сообщила.

    – Стучат.

    – Кто стучит? – рассердилась госпожа. – Говори толком.

    Однако служанка приложила палец к губам, начала отступать к лестнице и, сделав таинственное лицо, поманила госпожу за собой.

    Шами двинулась за ней следом.

    Габрия торопливо вела госпожу через хозяйственный двор. Шами, чтобы успеть за служанкой, пришлось перейти на бег.

    Возле створок топтались вооруженные ножами рабы. Заметив хозяйку, они наперебой стали докладывать, что за воротами конные. Говорят, что из Ашшура, а там кто его знает. Шами подошла ближе, глянула в проделанное тайное отверстие.

    Действительно, конные…

    Это же Набай, а с ним Буря!

    Она вполголоса выкрикнула.

    – Открывайте ворота!

    Конные, не дожидаясь, пока створки полностью разойдутся, галопом промчались на двор. Здесь начали спешиваться. Буря, первым соскочивший на землю, указал на садовую беседку и шепотом распорядился, чтобы туда отвели двух лошадей, между которыми был подвешен какой-то объемистый и, по-видимому, тяжелый груз.

    Кто-то, слишком усердный из домашних слуг, решил зажечь факел, но Буря прикрикнул на него. Слуга возмутился – кто ты такой, чтобы здесь распоряжаться?!

    Его осадила подбежавшая Шами. Она молча, с силой повернула громадного скифа к себе, приблизила лицо, заглянула в глаза.

    – Ну?!

    – Все исполнили, госпожа, – шепнул Буря.

    – Это что? – Шами кивком указала на груз.

    – Негодяй, посмевший изменить дому Иблу.

    Женщина разрыдалась. Габрия подхватила ее под локоть, попыталась увести, однако Шами тут же пришла в себя.

    Она приказала

    – Покажите негодяя!


    Сверток уложили на каменные плиты, которыми был выстелен двор, и Набай ногами принялся разворачивать его. Сначала показались босые грязные ноги.

    Набай перепугался

    –Прости, госпожа.

    – С другой стороны!

    Наконец обнажилось лицо. Один глаз – пустой – сквозь балки галереи бессмысленно смотрел в небо. Другой, полноценный, уставился на женщину. Чего во взгляде было больше – страха или ненависти, сказать трудно. Шами, удостоверившись, что пойман тот, за кем охотились, приказала.

    – В подвал негодяя.

    Буря понимающе кивнул и приказал рабам оттащить Ушезуба в дальний угол двора, где находился вход в подвал.

    Шами, Буря и Набай направились вслед за рабами.

    – Документы? – спросила женщина.

    – Все в целостности и сохранности.


    В повале Буря пригрозил полностью обнаженному негодяю нестерпимыми пытками и многозначительно глянул в сторону Шами, как бы намекая – теперь его яйца в твоей власти, но Шами промолчала. Затем она поднялась и, направляясь к выходу, приказала Буре и Набаю выяснить, кому Ушезуб должен был передать документы.

    На прощание предупредила.

    – Поберегитесь отправлять его к судьбе. Можете ломать руки, ноги, но только сохраните дыхание. Он нужен живой и только живой. Если у него хватит сил молчать здесь, вряд ли он сохранит мужество в царской пыточной.

    Услышав последние слова, Ушезуб, обмякший, вздрагивающий от страха, взвыл волком.

    В доме при свече Шаммурамат ознакомилась с письмами, которые вез в столицу отказавшийся говорить негодяй. Впрочем, его признания уже не требовалось. Послания, обнаруженные у гонца, свидетельствовали не столько об измене Шурдана и тех, кто сплотился вокруг него, сколько о том, что все решено и подготовлено к началу мятежа. Дело было за малым, и это малое свершилось – вавилонский полководец Бау-ах-иддин давал письменное обязательство примкнуть к мятежникам сразу, как только царский сын даст сигнал к выступлению.

    Бау писал.

    «…Закир на нашей стороне. Он готов хоть завтра выступить с войском и ударить по врагу с юга. О том же сообщает и эламский правитель Унташ».

    Дальше читать не было сил, строчки расплывались перед глазами. Стоит только показать это письмо старикашке, тут же последует неотвратимое возмездие.

    Она разрыдалась – без всякого стеснения, от души, с всхлипами и воплями, какие могут позволить сильные женщины, только оставшись наедине с собой. Никогда ранее цена власти и цена жизни не являлись ей с такой обжигающей пронзительностью. Боль в сердце стала нестерпима. Прикинула, может, Бау наврал? Может, грубиян и нахал взял на себя слишком много, но и в таком случае отцу не позавидуешь.

    Уничтожить письмо?

    Перед ее глазами промелькнуло скупое на ласки и щедрое на обиды детство. Отец возвышался над семьей как бездушный истукан. Он был равнодушен к родным детям, среди которых почему-то выживали только девочки. Младенцы мужского пола быстро отправлялись к судьбе. Многие во дворце не без оснований подозревали в этом злодейском поветрии Амти-бабу.

    Закир оставался равнодушен даже к смертям будущих наследников – этой наиважнейшей стороне жизни правителя. Впрочем, также он относился к Вавилону, к его жителям, к предначертанной судьбе. Он жил и царствовал как бы во сне и просыпался только тогда, когда в его руки попадалась каллиграфически исписанная глиняная табличка или новая поэма.

    Его непробиваемая бесчувственность вызывалась, видимо, тем, что под покровительством Ассирии ему было бесполезно рассчитывать на спокойную старость, на свободный выбор наследника. Когда жизнь ежедневно грозила смертью, было все равно, сколько у тебя детей и какого они пола.

    Все-таки это был ее отец! Он позволял маленькой Шами кататься на лошади, посещать город. Он простил ее за то, что она отрезала косу у Гулы. На вопли Амти-бабы Закир махнул рукой и ответил.


    – Пустое.

    Было над чем поплакать.

    На рассвете она умылась ледяной водой, приказала принести походные доспехи. Панцирь стал тесен для ее расплывшихся и, тем не менее, очень соблазнительных грудей, она с трудом втиснула их под буйволиную кожу с нашитыми на нее бронзовыми пластинами. Пояс с трудом сомкнулся на раздавшихся бедрах.

    Одеваясь, она припомнила как Гула хвалилась в отцовском гареме – мол, стоит ей показать мизинец, как мужчины будут готовы умереть у ее ног. Что уж говорить об остальных частях тела. Прилаживая шлем, Шами усмехнулась – Гуле далеко до нее. Емкость шлема не вмещала ее густые волосы. Женщина приказала Габрии отрезать их накоротко. Испуг служанки пресекла, кратко напомнив – накажу.

    Она испытывала непобедимый прилив сил и, вдохновленная своей покровительницей, почувствовала себя в силах принять в себя всех собравшихся на воинскую сходку мужчин. Только вряд ли это поможет спасти Нину.

    Она поступит по-другому. Она примет удар на себя. Ее шеду искупит вину перед отцом. Она не пойдет на похабную торговлю своими прелестями, только бы спасти мужа.

    Ее прелести – божий дар.

    Она – женщина-воин и поступит как женщина-воин.

    Она примет бой.


    Вопрос о туртане решился неожиданно быстро, без затягивающих решение криков и протестующих воплей.

    Председательствующий – это вновь был Шурдан – как, впрочем, и вся сходка легко согласилась с Азией, чьим голосом вещал улыбчивый старик, совсем по-домашнему расположившийся в кресле.

    Азия объявил, что назначения на высший военный пост является исключительной прерогативой высшей власти. С небольшим преимуществом в голосах армия подтвердила волю царя и высказалась за назначение брата царя новым царским полководцем. Затем Шурдан поспешил перейти к обсуждению проступка Нинурты. В его устах этот прегрешение выглядело как неслыханный доселе вызов покровительствующим общине богам.

    – Наглость самодовольна и беспечна, – заявил царевич, – но мы в Ассирии славимся тем, что всегда начеку. Когда детям Ашшура приходилось иметь дело с бесплодной или уродливой ветвью, они безжалостно удаляли ее. В таком вопросе как воинская дисциплина колебаний быть не может.

    Присутствующих охотно согласились с ним – всякое пренебрежение царской волей должно сурово наказываться. Следом представитель общины Шибанибы выкрикнул – за нарушение боевого приказа подвергнуть виновного смертной казни! К удивлению Шурдана, этот призыв воины встретили угрюмым молчанием, затем по рядам пробежал неодобрительный гул.

    Общее мнение выразил командир одной из эмук города Ашшура – разрешение ведьме покинуть Калах никак нельзя считать боевым приказом, следовательно своеволие Нинурты тоже нельзя причислить к такого рода нарушениям. Затем командир обратился к собранию – кто может сказать, как бы он поступил, окажись он на месте Нинурты?

    Салманасар в этот день впервые открыл рот. Сидя в том же громадном кресле, обмахиваемый опахалом, он что-то тихо сказал. Сходка замерла, все активно начали прислушиваться Старик объявил погромче – он согласен, что самовольство Нинурты нельзя рассматривать как нарушение боевого приказа. К тому же, на пользу ли Ассирии лишаться опытного и храброго командира? С другой стороны, пренебрежение волей царя есть святотатство. Нинурту следует примерно наказать. Пусть он послужит на границе начальником пятидесятка.

    Все притихли. На просторном на две трети заполненном дворе установилась звенящая тишина. Наказание было действительно тяжким и, по общему мнению, незаслуженным. Все понимали, человеку, рухнувшему с такой высоты, очень трудно будет вернуть прежнее положение, однако желающих спорить с царем не нашлось.


    Затем с той стороны, где кучковались сторонники Шурдана, послышалось пение.

    Салманасар, царь могучий, –

    Что ж, кого ты ждешь?

    Эллиль дал тебе величье –

    Что ж, кого ты ждешь?




    Голоса сплотились, хор зазвучал громче, к нему начали присоединяться воины, которым, в общем-то, было наплевать на Нинурту и на крушение его карьеры.

    Син вручил нам превосходство -

    Что ж, кого ты ждешь?


    Далее подхватили задние ряды, выстроившиеся у дворцовой стены.

    Нинурта дал оружье славы –

    Что ж, кого ты ждешь?


    Наконец хор набрал силу. Мало кто смел удержаться от исполнения боевого гимна.

    Иштар вручила силу битвы –

    Что ж, кого ты ждешь?

    Шамаш и Адад твоя заступа, –

    Что ж, кого ты ждешь?


    Царь, чей шаг Ашшуру люб,

    Воцарись над белым светом!

    Твоя власть да воссияет…

    Салманасар, могучий воин,

    Ты повергни вражью землю!

    Лоном гор их овладей,

    Ты залей их наводнением…


    Такое единодушие пришлось не по душе Салманасару, однако он не стал прерывать исполнения воинской песни.

    Когда хор начал стихать, он встал с кресла, вскинул руки, чтобы объявить окончательный приговор, и в этот момент до него донеслось:

    – Пощады!

    Воин с приятными чертами лица, несколько неуклюже, расталкивая впередистоящих, пробивался к помосту. Те, кто узнавал воина, отшатывались, другие мрачнели, их лица наливались кровью, однако желающих остановить его не нашлось.

    Шами пробилась через передние ряды, приблизилась к возвышению, опустилась на колени.

    По рядам пробежали возмущенные возгласы – женщина на сходке. Где это видано!..

    Великий царь опустил руки. Все напряглись, ожидая движения пальцем. Что изобразит великий царь, наставит ли на женщину указующий перст?

    В наступившей тишине Салманасар долго разглядывал склонившуюся перед ним женщину. Шлем в форме воронки с загнутым вперед горлышком Шами держала в руках. Волосы были острижены – иначе ей вряд ли удалось пробраться в цитадель – на шее была отчетливо видна светлая полоска кожи.

    Старик закусил губу, отошел от края помоста, как всегда полулежа устроился в кресле

    Все это время, Шурдан, выпучив глаза, гневно рассматривал Шами. Затем принц подошел к краю помоста и грубо окликнул.

    – Как ты посмела нарушить древний закон, запрещающий женщинам принимать участие в делах мужчин?


    Шами встала, отряхнула колени.

    – Великий царь наградил меня правом обращаться к нему в любое время. Невзирая ни на какие обстоятельства. Я прошла обряд посвящения в воины, я участвовала в бою, меня наградили почетным копьем.

    Шурдан вопросительно посмотрел на отца.

    Тот кивнул. Затем кряхтя, опираясь на царский жезл, поднялся.

    – Кого я должен пощадить?

    1 ... 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 ... 50               
















    Категория: ЗОЛОТАЯ ЧАША СЕМИРАМИДЫ | Добавил: admin (09.02.2017)
    Просмотров: 956 | Рейтинг: 5.0/1