26. Наконец, окончив трудное исследование конца злых, которое подобно плаванию по волнующемуся морю, мы перейдем к приятному и радостному рассказу о конце града Христова по милости самого неба. Итак, после того как град земной Вавилон будет низвергнут в жалкое состояние, мы услышим, как прославится святой град Христов Иерусалим.

Иоанн, сказав в Апокалипсисе о том, что Вавилон брошен в печь огненную и серную, и будет мучиться день и ночь во веки веков, далее добавил: И я увидел святый город Иерусалим, новый, сходящий от Бога с неба, приготовленный как невеста, украшенная для мужа своего. И услышал я громкий голос с неба, говорящий: се, скиния Бога с человеками, и Он будет обитать с ними, и так далее.

Иудеи, буквально понимая тот дом на горе у Иезекииля, так же как и пророчество Исайи: Восстань, светись, Иерусалим, ибо пришел свет твой и слава Господня взошла над тобою, и Тогда увидишь и возрадуешься, и затрепещет и расширится сердце твое, потому что богатство моря обратится к тебе, достояние народов придет к тебе.

Множество верблюдов покроет тебя, и так далее, полагают, что с приходом мессии своего земной Иерусалим с великой славой восстановится, и там при его правлении они будут наслаждаться великой роскошью вещей и избытком всей славы земной. И некоторые из называвших себя христианами, ошибочно следуя за ними, предположили, что царство Христа будет на земле, и после того как святые будут править с Ним в течение тысячи лет, сатана должен быть освобожден и затем лишь низвергнут, и святые должны будут присоединиться к царству небесному здесь, в Иерусалиме земном.

От такой точки зрения недалеки были сыновья Зеведеевы, пока еще не были облечены силою свыше, когда через посредство матери просили, чтобы один сел по правую, другой по левую руку в Царстве Христа. Иоанн же, чтобы опровергнуть все эти ошибочные мнения, постарался подробно описать сначала осуждение проклятого града и его низвержение в последний огонь, и, говоря о славе небесного Иерусалима, а не земного, после того как небо и земля обновятся, добавил:

И я увидел святый город Иерусалим, новый, сходящий с неба. Ибо, как же он мог бы назвать святым тот город, который раньше именовал Вавилоном, избивающим пророков и побивающим камнями посланных к нему. Как он мог сказать «новый» о том граде, который до сих пор держится Ветхого Завета. Наконец, как он мог объявить, что тот град, который всегда был земным и на земле, сошел с неба?

Поэтому апостол удачно сравнивает тот, земной, град с Агарью и говорит, что она в рабстве с сыновьями своими, вышний же град величает матерью нашей и свободным. Но и псалмопевец, радуясь тому, что войдет в дом Господа, в ворота Иерусалима, свидетельствует о том же, говоря: Иерусалим, устроенный наподобие города.

Ведь он не говорит: устроенный как город, но что Иерусалим устроен наподобие города; но объявляет, что тот град должен быть возведен не по нашему обычаю и не из нашего камня, но божественной силой и из живых камней. А если кто не верит, что это так, да услышит, что говорится далее: Который разделяет с ним его бытие (cuius partipatio eius in id ipsum).

Но как град, который прейдет, но не пребудет, может разделить свое бытие? Следовательно, тот град, который на небесах и мать нам, разделит бытие Того, кто сказал: Я есмь сущий и Сущий послал меня к вам. То есть этим я говорю, что он разделит бытие, то есть тождество самому себе, Того, Кто всегда пребывает, вечно и неизменно, в одном и том же качестве. Потому что действительной и совершенной частью Его неизменности и тождественности Иерусалим станет тогда, когда увидит Его, как Он есть, о чем верно говорится: Который разделит с Ним Его бытие.

Итак, отбросив их заблуждение, продолжим исследовать слова апостола. Он говорит: Я увидел святый город Иерусалим новый, сходящий с неба. Сей предмет мистический, глубокий и вообще выходящий за пределы наших умственных способностей. Что же он имеет в виду, когда говорит, что этот святой град, то есть упроченный в неизменности, новый, будто освобожденный от всего тленного и смертного, обновленный, сходит с неба? Или награда, которая обещана в будущем на небесах, будет на земле?

Если же, согласно Августину, награда святым воздается не на этих зримых небесах, то сколь менее вероятно, что она будет помещена еще ниже их. Следовательно, что же означает: Я увидел святый город Иерусалим новый, сходящий с неба? Откровенно говоря, мне не совсем понятно, что он имел в виду, хотя я отношусь к этому с должным почтением, как к священному таинству, если только, паче чаяния, он не понимал под этим сверхсовершенную природу божественного, о которой псалмопевец говорит:

От края небес исход его. Тогда сказанное, очевидно, следует понимать так, что слава того града от века помещена в предведении одного Бога и лишь Ему известна, и только тогда станет доступной для полного понимания святых, когда Бог станет всем во всем и мы увидим Его, как Он есть. То же, что это невыразимое блаженство не может быть достигнуто в этой жизни даже избранными, подтверждается следующим свидетельством пророка и апостола:

Не видел того глаз, не слышало ухо, и не приходило то на сердце человеку, что приготовил Бог любящим Его. Итак, говорится, что Иерусалим сходит с неба, когда этот несравненный венец переходит от тайного ведения божественного совета к знанию избранных, не только теоретическому, но и практическому, приготовленный как невеста, украшенная для мужа своего.

Предвидя это украшение духовно и наполняясь безмерной радостью, пророк говорит: Радостью буду радоваться о Господе, возвеселится душа моя о Боге моем, и объявляет причину своей радости: Ибо Он облек меня в ризы спасения, одеждою правды одел меня, как на жениха возложил венец, как невесту украсил убранством. Следовательно, украшением его (святого града) будут венец и ожерелья. Неувядающий венец, очевидно, украшает вечной славой бессмертия и нетленности, ожерелья из невыразимой чистоты сердец, в которых видят и Бога, украшают его непорочностью.

И, наконец, Иерусалим изображается сходящим с неба приготовленным Богом и украшенным как невеста потому, что тот град, чье сотворение было изначально предначертано Богом, вводится в небесную обитель не только силой Его могущества, но как невеста, убранная к свадьбе, с любовью помещается в Его царский покой. Ибо это чудесное творение из невыразимой полноты добра становится невестой, когда его, чудесным образом сотворенное из ничего для служения и еще более чудесным образом преобразованное для радости небесного покоя, Бог примет в свои объятия.

И услышал я громкий голос с престола, говорящий. Да услышим мы этот голос, голос приятный, голос веселья, звучащий сверху, радостно возвещающий о высоком божественном согласии, который говорит: Се, скиния Бога с человеками, и Он будет обитать с ними. Что это за скиния? Не следует ли поместить ее среди тех, о которых говорится:

Как прекрасны шатры твои, Иаков, жилища твои, Израиль! Или лучше среди тех, в которые хочет войти псалмопевец, когда восклицает с глубоким вздохом: Как вожделенны жилища твои, Господи сил! Истомилась душа моя, желая во дворы Господни. Ибо есть шатры Иакова - палатки борцов, проводящих настоящую жизнь, тяжелую из-за состязаний и упражнений, в борьбе, красивые в ожидании венца, всегда добрые, но не всегда радостные.

И есть шатры Бога, жилища правящих в курии небесного отечества, откуда изгнан всякий страх: они полны спокойствия, приятности, совершенной радости от полученного венца, не только всегда хороши, но и без примеси печали, без утомительных трудов, всегда счастливы и радостны. Следовательно, те лучше назвать красивыми, а эти - возлюбленными.

Ибо что может быть красивее, чем вступить в борьбу с пороками и желаниями в надежде на венок? Что может быть любезнее, чем радоваться полученному венцу, когда победа одержана? Итак, существуют красивые шатры Иакова и возлюбленные шатры Бога, потому что награда победителя достигается ратным трудом.

Так как в небесной курии различные общие палатки святых, связанных узами любви, образуют единое государство, псалмопевец с полным правом говорит о них как о жилищах, здесь они называются одним жилищем. Тогда как объединенные в этих палатках святые образуют общину единого града, о шатре Бога верно говорится, что там Он объединяется с людьми для вечного пребывания.

Но то, что говорится затем: И Он будет обитать сними, превосходит невыразимой сладостью все сказанное ранее. Ведь если вид шатров услаждает, то сколь более восхитительным будет видение и пребывание с их Обитателем, который сделал их. Итак, Господь будет обитать в них, наполняя их совершенной и истинной радостью, чтобы они нигде не могли пошатнуться, щедро одаривая их полным знанием Своего видения и давая им, для всех сделавшись всем, совершенное блаженство.

Поэтому такие красивые слова: И они будут его народом, и Сам Бог с ними будет Богом их. В этой же жизни, где земная храмина подавляет заботливый ум, всякий раз, когда мы поглощены нашими делами и заботами, мы забываем, что Бог, которого мы должны были бы ставить выше всего шаткого и преходящего, это наш Бог.

В том же граде, где созерцание божественного, соединяющее в себе все, приносит такое блаженство, что святым, наполненным внутренней и вечной радостью, не нужно будет отклоняться вовне, и они будут Его народом, и Сам Бог с ними будет Богом их. Когда это будет достигнуто, они будут так упоены вином вечной радости и веселья, что все тяготы прошлой жизни не будут более обременять их, о чем Иоанн добавляет следующее: И отрет Бог всякую слезу с очей святых, и ни плача, ни вопля, ни болезни уже не будет, ибо прежнее прошло.

Далее в другом месте говорится, что сам град построен из чистого золота, фундамент - целиком из драгоценного камня, его двенадцать ворот - из цельной жемчужины, улицы вымощены чистым золотом, будто прозрачным стеклом, - сколь радостной представляется эта обитель небесной родины! Если понимать это буквально, то град будет красив и великолепен, если же толковать это духовно - то сколь более несравненным, радостным и приятным он покажется!

Если золото драгоценно, то сколь более драгоценно то, что олицетворяет собой золото? Ибо премудрость в сравнении со светом выше. Мы рассказали, как смогли, о том, как после уничтожения нечестия, дабы оно не увидело славы Божией, прославится град Христов святой Иерусалим, опустив многое из того, что можно было бы сказать об этом радостном событии; поспешим же перейти к тому, что остается рассказать.

27. Можно спросить: какие тела будут иметь святые в том граде после воскресения? Ибо апостол говорит: Сеется тело душевное, восстает тело духовное, и далее: Плоть и кровь не могут наследовать царствия Божия. Поэтому некоторые полагали, что тела святых после воскресения превратятся в духовную субстанцию; другие, хотя и говорили, что это будут тела, а не духи, однако считали, что они приобретут такую тонкость (subtilitas), что их нельзя будет ни пощупать, ни представить.

Однако же мы верим, что восстанут реальные тела в истинной плотской субстанции, опираясь на пример Господа, после воскресения сказавшего своим ученикам: Осяжите меня и рассмотрите, ибо дух плоти и костей не имеет, как видите у меня. Давайте рассмотрим, каким образом нужно понимать вышеприведенные слова апостола. Он говорит: Сеется тело душевное, восстает тело духовное. Обратим внимание на то, что он говорит далее, и что понимает под душевным и духовным.

Ведь когда он говорит: Сеется тело душевное, восстает тело духовное, затем он добавляет: Есть тело душевное, есть тело и духовное. Так и написано: Первый человек Адам стал душою живущего; а последний Адам есть дух животворящий. Но не духовное прежде, а душевное, потом духовное. Первый человек из земли, земной; второй человек - с неба, небесный.

Каков земной, таковы и земные; каков небесный, таковы и небесные. Разве этими словами он отрицает, что второй человек - Иисус Христос, которого он называет духовным и небесным - имеет настоящую плоть? Следовательно, говоря «духовный» или «небесный», он вовсе не подразумевает «лишенный плоти», но объявляет, что в отличие от первого, который, последовав желаниям плоти, нарушил завет Божий, Он чужд дел плоти и в жизни, и в учении.

Потому-то Иоанн и говорит: Первый человек из земли, земной, второй человек - небесный, с неба. Это все равно, что он сказал бы: первый человек погубил нас делами земными, второй вернул нас к небесной жизни. И поэтому он добавляет: И как мы носили образ земного, будем носить и образ небесного, и далее: Но то скажу вам, братия, что плоть и кровь не могут наследовать царствия Божия.

Итак, когда тело, которое сеется душевным, восстает телом духовным, устраняется порок субстанции, но истинная природа остается. Вот что Иоанн вкладывал в слова: Сеется в тлении, восстает в нетлении. Ибо в эту смертную жизнь мы сеемся душевными, рождаясь через желание плоти, для той же жизни вечной мы восстанем духовными, возрождаясь через благодать.

В пользу такого толкования говорит и то, что когда Павел сказал: Плоть и кровь не наследуют царства Божия, он добавил: тление не наследует нетления, чтобы не подумали, будто речь идет о телесной субстанции. Следовательно, святые в том граде будут иметь настоящие тела из истинной плотской субстанции, но чуждые всего тленного, не уступающие духам по степени чистоты и легкости передвижения и настолько тесно связанные со своими душами, что они смогут быть везде, где ни пожелают, и не будут желать быть там, где не смогут быть.

Ибо не может быть никаких разногласий между частями, которые поддерживает изнутри Святой Дух, связывая их совершенным согласием истинного мира. Вот почему не следует спрашивать, где они будут, так как по примеру Господа, который после воскресения вошел через запертые двери, они будут передвигаться с такой легкостью, что где бы они ни захотели быть: на небе или на обновленной земле, это будет в их силах, так как ни желание не будет противоречить возможности, ни возможность желанию.

28. Теперь, очевидно, нужно исследовать, будут ли они иметь на той блаженной родине память или знание о прошлой жизни. Ведь лучший из пророков Исайя говорит: Прежние уже не будут воспоминаемы и не придут на сердце. Но что тогда означают слова, которые он произносит в другом месте: И будут выходить и увидят трупы умерших, отступивших от меня?

Неужели следует верить, что они покинут те блаженные престолы и выйдут в пространстве, чтобы увидеть мучения злых? Невозможно! Если же они изыдут познанием, не отказываясь от наслаждения вечным добром, то каким образом уже не будут воспоминаемы прежние? Или они будут знать о наказаниях других, свои же прошлые несчастья предадут забвению, за что они должны быть благодарны своему освободителю?

На самом деле нужно знать, что есть два вида знания и два вида забвения. Ибо иначе знает болезнь больной - через опыт, и иначе врач - через знание своего искусства. Так и мы одним образом забываем то, что познали на опыте, и иначе то, что постигли теоретически только через изучение искусства. Следовательно, так же и святые будут помнить обо всем, что может быть им приятным, но ничто, что могло бы их смутить, не потревожит их совесть.

Итак, они будут иметь полное знание, чтобы они были благодарны своему искупителю, но, упиваясь всевозможными удовольствиями и радуясь совершенно миру Божьему, который превыше всякого ума, не будут вспоминать ни о чем, что бы мучило чуткое сердце воспоминанием о прежних, и как не потревожит их никакой соблазнитель извне, так и не смутит никакое печальное внутреннее воспоминание.

Итак, помня о великом благодеянии своего искупителя, для наибольшей степени блаженства они будут знать, (но лишь теоретически), не только собственные дела, но и муки злых в аду, чтобы они не просто предавались собственному счастью, но и были благодарны за то, что милосердно отделены Богом своим от мучений тех, с которыми сделаны из одной смеси. Итак, я полагаю, они будут знать, как сказано, все - свое и чужое - теоретически, не испытывая мучений, но через высшую силу внутренней и вечной мудрости.

29. Обсудив это, давайте исследуем, как будет организована небесная курия. Неужели же все будут одинаковым образом и в равной мере наслаждаться вечным блаженством согласно той притче, где все, неодинаково потрудившись в винограднике Господнем, получили одинаковую плату: по денарию каждый?

Но как тогда мы понимаем следующее свидетельство самого Господа: В доме Отца Моего обителей много, и такие слова апостола: Иная слава солнца, иная слава луны, иная звезд: и звезда от звезды разнится в славе. Так будет и при воскресении мертвых. Итак, верно и то, что каждый получает по одному денарию, но верно и то, что, поселяясь в разных обителях, они разнятся в славе один от другого, потому что всем дается одна благодать, но все получают разные обители в соответствии с характером заслуг.

Ибо и Господь, сказав, что это различие будет не в домах, но в обителях одного дома, показал, что благодать будет одна для всех, но будет различие в степени наслаждения благодатью. То же мы наблюдаем и в настоящей жизни, когда в единой церкви видим разные по достоинству ордены, одни из которых славнее и выше других.

То же, что она (церковь) разделена наподобие той небесной курии, видно из слов, которые Господь обращает к Моисею: Смотри, чтобы все было сделано по тому образцу, который показан тебе на горе. Итак, будут в том доме разные жилища, обитатели которых будут превосходить один другого в славе и святости, потому что каждый будет тем ближе озарен божественным светом, насколько сильнее и настойчивее его любовь, питаемая верой, действующей любовью, пылала в этой жизни.

И подобно тому как, когда многие сходятся к одному источнику и пьют из него воду, больше пьет тот, кто больше жаждет, так и спешащие к источнику жизни тем больше вкушают из потока наслаждений от изобилия дома Твоего, чем жарче огонь их жажды и чем более настойчиво и страстно они ожидали Его. Итак, за разные деяния и за сумму деяний у всех святых будет единая, но разная слава благодати.

30. Далее, поскольку этот град образуется двумя стенами и состоит из ангелов и людей, рассмотрим, что за порядок и какого рода будет между ними. Дионисий - первый из теологов, выделивший три иерархии ангелов, то есть святых начал, и подразделивший каждую иерархию на три чина, так что всего образуется девять чинов ангельских, и распределивший их по трем тройственным степеням.

В первой иерархии он поместил Серафимов, Херувимов и Престолы, во второй - Господства, Власти и Силы, в третьей - Начала, Архангелов и Ангелов. «Первая же иерархия, - объявляет он, - окружает непосредственно Троицу и только Ею освящается, вторая находится между первой и последней, и как освящается высшей, так и сама освящает низшую».

Постичь причины их самой сокровенной трансцендентной природы человеческим умом - это выше нас, да и не требуется в настоящем сочинении. В самом деле, вышеназванный теософ говорит: Сколько именно их, и каковы отличия их наднебесных сущностей, и каким образом они образуют иерархии, можно познать, как я говорю, только созерцая причину их совершенства.

Этими словами он как бы говорит, что поскольку одна лишь божественная мудрость, от которой они берут начало, чтобы быть, и которую они созерцают с надеждой, чтобы быть совершенными, знает их священную сверхъестественную организацию, то кажется бессмысленным размышлять об их природе, раз он признает, что и сами ангелы не могут постичь, как они сотворены или организованы. «Оттого-то, - продолжает он, - и они до сих пор не знают собственных сил и своего света, и своей священной и сверхъестественной организации».

Поэтому он прибавляет: Нам же нельзя знать таинство поднебесных духов и священнейшее их совершенство, а можно сказать о них ровно столько, сколько Бог сообщил нам через них самих, как лучше знающих собственное таинство. И сказано: «Мы напрасно трудимся над постижением наднебесных тайн, поскольку похоже, что и сами наднебесные духи, постигая которых мы должны были бы ее познать, также не могут постичь ее вполне».

И когда он выше утверждает, что они божественных таинстве ведают, но здесь говорит, что «мы постигаем божественное через посредство их как лучше знающих собственные таинства», что же он подразумевает, как не то, что они знают собственную тайну настолько, насколько это необходимо для нашего просвещения, но не знают ее до полного и совершенного понимания.

Итак, хотя мы не в состоянии из собственного разумения ничего узнать об их природе, мы, однако, безоговорочно верим тому, что свидетельствуют об этих чинах священные сочинения и тот теолог. Итак, он говорит: Вся богословская традиция для ясности называла небесные сущности девятью именами.

Вслед за этим он прибавляет то, что узнал от славнейшего учителя народов, от своего учителя Павла, который, будучи восхищен до третьего неба, слышал неизреченные слова Бога, а именно: Их (т.е. девять небесных сущностей) божественный наш святой Творец разделяет на три тройственные степени.

И поскольку у Павла мы нигде такого не прочитываем, отмечается, что философ, как боговдохновенный, узнал это из дружеской беседы с ним. И это не противоречит словам апостола, что неизреченное, которое он услышал, нельзя произнести человеку, поскольку и тот, кто учил, и тот, кто учился, были не людьми, но выше людей, как бы совершенно умершие для этого мира.

Итак, он говорит: Эти девять сущностей наш божественный Творец разделяет на три тройственные степени. Считают, что первая всегда предстоит Богу и находится в непосредственнейшей пред другими связи с Ним, она включает Престолы и многоочитые и многокрылатые чины, которых на еврейском называют Херувим и Серафим. И поскольку наименование «Серафим» толкуют как «пламенеющий», а «Херувим» как «полнота знания», Херувимов он символически называет многоокими из-за того, что они получают знание через созерцание, а Серафимов - крылатыми из-за горячей любви.

Престолы же, на которых Бог творит свой суд и которые он в другом месте именует прочными и высочайшими престолами, здесь он образно называет священнейшими тронами, «высочайшими» из-за их положения, «прочными» из-за истинности суда, священнейшими из-за того, что они надежны и вечны в своей неизменности. Итак, характерное отличие Престолов - это то, что они относятся к суду, Херувимов - познание истины, Серафимов - совершенная любовь к познанию.

И поскольку в этих троичностях все совершенно, то справедливо говорят, что любящие, познающие и судящие, поскольку они царят во внутренней сфере и никогда не отрываются от внутреннего созерцания для выполнения какой-либо службы вовне, находятся в непосредственнейшей пред другими связи с Богом и всегда предстоят Ему, извечно Ему внимая. Последнюю же триаду (по свидетельству Дионисия) составляют посланники вовне, как Ангелы или Архангелы, и распорядители невидимой властью посланников, как Начала.

Средние, говорит он наконец, посредничают между высшими и низшими и распоряжаются сообразно со своими достоинствами и обязанностями. Из них на первое место он ставит Господства: они только формулируют приказ, который нужно передать, на втором месте находятся Силы: они передают полученный приказ властям, которые, занимая третье место, выполняют полученный приказ с помощью находящихся у них в подчинении Начал, Архангелов и Ангелов.

Те же, кто после Ангелов и Архангелов помещают Силы, а затем Власти и Начала, полагая, что Силы - это те, через которых творятся знамения и чудеса, а Власти - это те, кто сдерживает силы злых духов, чтобы те не могли вредить так, как они того хотят, а Начала считают таковыми потому, что они господствуют над добрыми духами, следуют скорее этимологии имен, нежели сущности их служений.

Ибо, согласно нашему словоупотреблению, совершить при помощи власти (potestas) можно больше, чем при помощи силы (virtus). А княжеская власть (principatus), в свою очередь, выше, чем простовласть (potestas). Ведь не всякий человек, обладающий властью, - князь, но все князья облечены властью. Никто не подвергает сомнению и то, что власть государя (dominari) в княжестве полнее власти князя (principari), и потому Господства, подобно суверенам над княжествами, помещаются в более высокое место.

Как же тогда понимать, если, с одной стороны, считается, что высшая иерархия предстоит Богу, всегда внимая Ему, чтобы никогда не отдаляться от пределов радостнейшего присутствия при Его величии, а с другой стороны, говорится, что Серафим спустился, чтобы очистить уста пророка следующими словами: «Прилетел ко мне один из Серафимов», и т.д.

Если сослаться на Дионисия, то ясно, что в данном случае посланник низшего чина получил имя высшего в соответствии со своей службой, то есть пришедший очистить уста пророка и воспламенить его душу любовью к божеству получил имя Серафим, то есть «Зажигающий». Хотя есть и такие, которые говорят, что нет несоответствия в том, что посланцы к высокому совету были названы духами высшего чина, тогда как сам единородный сын Божий, из недра Отчего посланный на землю, был назван Ангелом великого совета.

То же, очевидно, подтверждает и апостол, когда говорит обо всех посланцах: Не всели они суть служебные духи, посылаемые на служение. Поэтому считают, что Михаил, Гавриил и Рафаил, которых церковь Божия почитает более других, старшие в этом высшем чине, и говорят, что они не удаляются от самого тесного присутствия при Божестве, потому что они исполнены такой тонкости и невозможной чистоты, что даже когда они выходят вовне, то, однако, все время пребывают с Богом.

Поэтому Гавриил и говорит в Евангелии следующее: Я Гавриил, один из тех, кто всегда предстоит перед Богом, и я послан благовестить тебе сие. То есть этими словами он сообщает, что был послан на землю, но что одновременно он предстоит перед Богом. Далее, то, что некоторые просвещаются более высокими духами, иные же просвещаются непосредственно Самим Богом, подтверждается пророческим авторитетом.

Поэтому некоторые ангелы, не знавшие о таинстве воплощения, увидев Христа, поднимающегося во славе небес, спрашивали у высших, дивясь приходу нового царя: Кто сей Царь Славы? Но и высшие, все ведающие, желая узнать об этом непосредственно от Него, но не решаясь поспешно обратиться к Нему с вопросом, сначала совещались между собой: Кто это идет от Едома, в червленых ризах от Восора?

И только когда Он Сам по своей воле явился, чтобы учить их, со словами: Я - изрекающий правду, тогда только, обретя уверенность, они обращаются к Нему с вопросом: Отчего же одеяние Твое красно, и ризы у Тебя, как у топтавшего в точиле? Ибо тем, что они спрашивали, они показали, что стремятся к просвещению, тем же, что совещались между собой, продемонстрировали, что они не осмеливаются опережать вхождение в них божественного.

Поэтому тот теолог говорит: «Они совещаются между собой, прежде чем явиться с вопросом, потому что узнают и жаждут божественного знания, но не спешат предварить просвещения, ниспосылаемого на них Богом». Замечено, что вопрошание этих духов и Бога есть не что иное, как получение просвещения, и сам Его ответ или передача этого знания не что иное, как дарование просвещения.

Поэтому они не опережают просвещения в получении знания, но Божия милость опережает их в даровании этого знания, они не решаются сперва спросить, чтобы узнать, но считается, что сам даритель и учитель открывает им то, чему хотел бы научить. Вот что означают следующие его слова: Они не спешат предварить просвещения, ниспосылаемого на них Богом.

Ибо они опередили бы дарование просвещения, если бы, как это обычно бывает у людей, стремление к познанию света опережало бы в них самопознание, и тогда это было бы не внушение им от Бога, а их внушение Богу. Но поскольку божественное внушение, то есть исходящее от Бога дарование, по собственной воле входящее в них, так их просвещает, как не может этого сделать никакое стремление к познанию, то говорится, что они не опережают дарованного через божественное внушение просвещения.

Пожалуй, довольно говорить о природе ангелов, которая выявляется при помощи священных сочинений, а не способностями человеческого разума. Мы непреложно верим в то, что независимо от того, являются ли все они посланцами или нет, знают ли архангелы все наднебесные тайны или нет, но все они без недостатка радуются, созерцая своего Творца, и в этом никому не следует необдуманно сомневаться, но почитать как таинство. И Дионисий свидетельствует о том, что они обращены к первоначалу всего и самому началу первотворения.

И он, очевидно, склоняется к тому, что духи высшей иерархии всегда предстоят перед Богом и никогда не выходят наружу для исполнения внешней службы и что низшие духи не владеют тайнами Бога до тех пор, пока не узнают их через откровение высших. Это, однако, не уменьшает их блаженства, так как, видя Того, Кто знает все, они знают все в Нем настолько, насколько они хотели бы знать все, что им полезно знать, и наоборот: они не хотят знать ничего, в чем нет им пользы.

31. Поскольку мы уже обсудили иерархии небесных духов в общем, а также то, что, как полагают, избранные, присоединяясь к этим чинам, образуют единый град, нам остается исследовать еще и то, в каких пропорциях разделяются они между собой на отдельные группы. Как говорит об этом часто упоминаемый нами лучший из теологов, к ним (то есть к наднебесным сущностям) мы поднимаемся, согласно различию в прогрессе и увеличению просвещенности, сообразно степени духовного совершенства в нас или разнице даров между нами.

И сказано, что, как в настоящем мы пропорционально разделяемся на различные группы, в соответствии с дарами благодати и степенью достоинства, так же мы удостоимся обители в небесной курии. Ибо, согласно свидетельству Самого Господа, кто верен в малом, будет поставлен над многими, и кто хорошо служит, прибавляет степень добра, потому что верные пастыри церкви удостоятся тем более высокой короны, чем больше они потрудились на земле, когда с помощью слова и примера пасли Божье стадо.

Поэтому тот, кто, получив в пользование талант, сильнее приумножил его, раздавая под проценты, получает воздаяние сообразно разнице в заслугах, и тогда одному говорится: Ты будь над пятью городами, а другому - ты будь над десятью городами.

Итак, святые возводятся в различные чины святых духов сообразно разнице в прогрессе, то есть тому, насколько они продвинулись в труде, и согласно увеличению просвещенности, то есть насколько они преуспели в наставлении подчиненных для их просвещения, в соответствии со степенью духовного совершенства, то есть от силы в силу, продвигаясь не ногами, но разумом в различных достоинствах, или различию в достоинствах, которые суть различные чудодейственные дары.

Согласно псалму: Блажен человек, которого сила в Тебе и у которого в сердце стези направлены к Тебе, эти дары заключаются уже сами в себе и различаются между собой, о чем лучше говорит тот теолог: Мы поднимаемся к сотовариществам ангелов через степень духовного совершенства в нас или разнице даров между нами согласно различию в прогрессе и пропорционально увеличению просвещенности в нас самих.

О том, каким образом избранные будут приняты в каждый из чинов блаженных духов, чтобы сделаться подобными ангелам не только чистотой духа и тела, но и степенью достоинства и равными им в блаженстве, говорит в своей красочной речи такой авторитет, как блаженный Григорий: Поставил пределы народов по числу ангелов Божиих, и в будущем том граде обещано столько избранных, сколько осталось там святых ангелов.

32. Но можно спросить: если десятая драхма, как потерянная часть ангелов, должна быть восполнена за счет людей, то, как тогда число избранных будет равняться числу падших ангелов? На самом же деле, очевидно, что 6, 10, 100 и подобные числа в Священном Писании не всегда представляют собой числа, но часто являются символом числа.

Поскольку в Священном Писании денарий обычно символизирует совершенство, говорят, что десятая драхма исчезла, когда шайка той проклятой части, отступившись от Бога и склонившись от данного им при сотворении достойнейшего совершенства к порывам своих желаний, погибла из-за собственной гордости; это вовсе не означает, что погибла именно эта десятая часть, но что та часть погибла как десятая, то есть слово «десятая» передает свое качественное или смысловое значение глаголу таким образом, что связывается с «погибла» не атрибутивно, а предикативно, то есть имеется в виду не буквально число, но его мистический смысл согласно символу числа.

Поэтому сказать: «погибла десятая» то же самое, что сказать «погибла совершенная» - то есть погибла в том, в чем была совершенна, так же как, когда мы обычно говорим: «Вижу, что ты мудрец» (Video te sapientem), глагол связан атрибутивно с «ты» (te), а предикативно с «мудрец» (sapientem). Или выражение «погибла десятая» (corruit decima) следует понимать как «погибла (отпала) от десятой», то есть «от совершенной», тогда «десятой» (decima) или «совершенной» (perfecta) - это аблатив или выполняет функцию аблатива.

Ибо так же, как номинатив у грамматиков часто обозначает сущность предмета, аблятив или номинатив, являясь частью сказуемого, всегда обозначает качество имени. Так, когда я говорю: «Мартин - человек», я объявляю согласно логике не это, а об этом. И наоборот, когда я говорю: «Человек бежит», то я рассказываю не об этом, но это. Ибо если эта притча заставляет нас верить, что погибла десятая часть ангелов, которая должна быть восстановлена за счет людей, то точно так же мы должны были бы признать, что погибнет только сотая часть стада из притчи о сотне овец.

А поскольку, как было сказано, вышеназванная десятая или сотая доля указывает нам не на число, а на символическое значение числа, и не убеждает нас в том, что погибнет именно десятая или сотая часть, и не вынуждает нас считать, что число тех, кто должен восстановить ряды ангелов, будет таким же, как и число падших, но подразумевает только то, что несчастье тех будет восполнено счастьем этих, а их несовершенство - совершенством тех.

Из того, что говорится, что десятая драхма потеряна, вовсе не следует, что когда-либо было десять чинов ангельских, один из которых исчез, но подразумевается, что падшие ангелы из всех девяти чинов образовали шайку одного неорганизованного чина. Хотя если кто-то и скажет, что Григорий не утверждал этого столь категорично, то не стоит слишком трудиться над его опровержением, потому что мы все верим в то, что в каждом из ангельских чинов, будет ли их число равным или неравным первоначальному, избранные в одинаковой мере достигают блаженства.

Ведь Григорий не говорит, что мы знаем, сколько их возвысится, но что мы верим. И то место из Писания, которое он приводит: Поставил пределы народов по числу ангелов, как кажется, совершенно не соответствует такому пониманию, так как далее там говорится: Ибо часть Господа народ Его.

1 2 3 4