Когда в начале 1918 года горел Ярославль и я бежала с детьми в Сергиев Посад, то там познакомилась с графом Олсуфьевым, еще сравнительно молодым. Он для спасения каких-то документов, должных быть уничтоженными дьявольской силой большевизма, сумел устроиться при библиотеке Троице-Сергиевой Академии. Вскоре был расстрелян. Он принес мне однажды для прочтения письмо, со словами: «Это я храню, как зеницу ока». 

Письмо, пожелтелое от времени, с сильно полинявшим чернилом, было написано собственноручно св. преподобным Серафимом Саровским – Мотовилову. В письме было предсказание о тех ужасах и бедствиях, которые постигнут Россию, и помню только, что было в нем сказано и о помиловании и спасении России.

Года я не могу вспомнить, т. к. прошло 28 лет, и память мне может изменить, да и каюсь, что не прочла с должным вниманием, т. к. год указывался отдаленно, а спасения и избавления хотелось немедленно еще с самого начала революции; и думается, что это был 1997 г.: во всяком случае, в последних годах 20-го столетия.

Простить себе не могу, что не списала копию с письма, но голова была так занята, и мозги так уставали в поисках насущных потребностей для детей, что этим только успокаиваю и оправдываю свою недальновидность... Письмо помню хорошо» (Опубликовано в журнале Валаамского общества Америки «Русский паломник»).

Камер-юнгфера императрицы М. Ф. Занотти показывала следователю:       

«С государыней я прожила всю мою жизнь. Я её хорошо знаю, люблю. Мне кажется, что государыня в последнее время была больна… государыня была больна, как мне кажется, истерией.… Может быть, у неё была какая-либо женская болезнь. Что-то такое у неё было в этом отношении.…

Она была в последние годы нетерпимой к чужому мнению, которое было несогласно с её мнением. Таких мнений, которые были не согласны с её взглядами, она не выносила. Ей было очень неприятно слушать такие мнения… Вообще я скажу, что в последние годы свое «я» она чувствовала непогрешимым, обязательным для всех. Кто не согласны были с её «я», должны были удаляться от неё.…

На все вещи она мало-помалу стала смотреть именно с точки зрения религиозной. Только так она и смотрела на всё: грех или не грех. Она не рассматривала вопроса с точки зрения жизненной, а исключительно с точки зрения религиозной…».

В узах заключения многие священники писали:: «И разрушительные войны, и революции, попущены России именно, за грехи церкви, возлюбившей внешнее, паче внутреннего и обряд больше духа».

«Россия опоздала со своевременным переворотом сверху...»  (А.Ф.Керенский) 

Керенский Александр Фёдорович (1881 — 1970) — российский политический и общественный деятель; министр, затем министр-председатель Временного правительства (1917 год).

«…Россия опоздала со своевременным переворотом сверху (о котором так много говорили и к которому так много готовились), опоздала предотвратить стихийный взрыв государства, не царизма, а именно всего государственного механизма. И нам всем вместе — демократии и буржуазии — пришлось наспех, среди дьявольского урагана страны и анархии налаживать кой-какой самый первобытный аппарат власти».

Князь Кирилл Владимирович (1876 — 1938 гг.) — двоюродный брат Николая II.

В начале 1917 года он указывал: «В целом ситуация создавала ощущение, будто балансируешь на краю пропасти или стоишь среди трясины. Страна напоминала тонущий корабль с мятежным экипажем. Государь отдавал приказы, а гражданские власти выполняли их несвоевременно или не давали им хода, а иногда и вовсе игнорировали их.

Самое печальное, что пока наши солдаты воевали, не жалея себя, люди в чиновничьих креслах, казалось, не пытались прекратить растущий беспорядок и предотвратить крах; между тем агенты революции использовали все средства для разжигания недовольства».

Монархист Половцев в своем дневнике указывал о увлечении царской семьи оккультными науками, что «государь всецело под влиянием и обаянием, вызванного из Лиона, некоего Филиппа. Этот проходимец начал вызывать ему духов и, прежде всего, тень его отца, Александра III, который диктует своему сыну приказания, как следует управлять нашим бедным отечеством».

Ольденбург Сергей Сергеевич (1888—1940, Париж) — русский историк и публицист, журналист.  Относился с симпатией к монархической власти. В 1918 году присоединился к белому движению. В  1920 года не смог эвакуироваться вместе с армией генерала барона П. Н. Врангеля из-за своей болезни.

Выздоровев, с поддельными документами добрался до Петрограда, и отец помог ему бежать за границу. Из Петрограда перешёл границу с Финляндией, затем добрался до Германии и затем во Францию. Являлся автором фундаментального исторического исследования о жизни и деятельности императора Николая II.

 «Вера в Бога и в свой долг царского служения, — пишет историк С. С. Ольденбург, — были основой всех взглядов императора Николая II. Он считал, что ответственность за судьбы России лежит на нем, что он отвечает за них перед престолом всевышнего. Другие могут советовать, другие могут ему мешать, но ответ за Россию перед Богом лежит на нем.

Из этого вытекало и отношение к ограничению власти — которое он считал переложением ответственности на других, не призванных, и к отдельным министрам, претендовавших, по Его мнению, на слишком большое влияние в государстве. «Они напортят — а отвечать мне».

Николай Алексеевич Соколов (1882-1924 гг.) - следователь по особо важным делам, с февраля 1919 г. расследовавший обстоятельства убийства императорской семьи. Его расследование окончилось тем, что спустя пять лет сам был убит.

«Лгать помогала Распутину сама болезнь наследника. Она всегда была одна: он начинал страдать от травмы или ушиба, появлялась опухоль, твердела, появлялись параличи, мальчик испытывал сильные муки.

Около него был врач Деревенько. Наука делала свое дело, наступал кризис, опухоль рассасывалась, мальчику делалось легче.

Состояние матери понятно. Веря в Распутина, она в силу целого комплекса психопатологических причин весь результат благополучного исхода относила не к врачу, а к Распутину.

Но каким же образом на одной вере матери держался Распутин столько лет?

Ложь Распутина требовала помощников. При безусловной честности врача Деревенько, в чём я глубоко убеждён, ему необходимо было, чтобы во дворце был или его соучастник, или полное орудие его воли, неспособное смотреть на вещи глазами нормального человека, от которого он в любую минуту мог бы получить нужные ему сведения, а около него, невежественного человека, был бы врач.

Путилов Алексей Иванович (24 июня 1866 — 2 июня 1940, Париж) — промышленник, член масонского ордена.

В беседе с М. Палеологом в 1915 году он произнёс: «...необходима коренная перестройка всего административного механизма России...от буржуазной революции мы тотчас перейдём к революции рабочей, а немного спустя к революции крестьянской. Тогда начнётся ужасная анархия, бесконечная анархия анархия на десять лет мы увидим вновь времена Пугачёва, а может быть и ещё худшие…

Отныне революция неизбежна; она ждет только повода, чтобы вспыхнуть ... У нас революция может быть только разрушительной».

Самая близкая фрейлина Александры Федоровны Анна Александровна Вырубова (Танеева) описывала свои воспоминания: «Государь, как и его предок Александр I, был всегда мистически настроен; одинаково мистически настроена была и государыня...

Их величества говорили, что они верят, что есть люди, как во времена Апостолов... которые обладают благодатью Божией и молитву которых Господь слышит».

Нилов Константин Дмитриевич  (1856 — 1919 гг.) — российский адмирал, приближённый к дому Романовых.

Перед революцией заявляет, что «все будем висеть на фонарях, у нас будет такая революция, какой ещё нигде не было». Однако он немного ошибся, потому что большевики в 1919 году его… расстреляли.

Князь Андроников М. М. (1875—1919 гг.) — русский князь, авантюрист. Был тесно знаком с Г. Е. Распутиным.

До революции докладывал князю Николаю Николаевичу: «Конечно, путем репрессий и всякого рода экзекуционных и административных мер удалось загнать в подполье на время глубокое народное недовольство, озлобление, повальную ненависть к правящим,— но разве этим изменяется или улучшается существующее положение вещей?…

В деревне наступает период «самосуда», когда люди, окончательно изверившись в авторитет власти, в защиту закона, сами приступают к «самозащите»… А убийства не перечесть! Они стали у нас обыденным явлением при длящемся «успокоительном» режиме, только усилившем и закрепившем произвол и безнаказанность административных и судебных властей».