Таинственные животные в Камчатской области

В нашей стране водятся свои страшилища. Это, к примеру, обитающий на Камчатке гигантский медведь иркуйема. В отличие от вышеописанного монстра, иркуйема имеет нормальную половую ориентацию и предпочитает самок своего вида, а не спящих оленеводов и бородатых геологов. Однако встреча с ним тоже нежелательна. Хотя бы потому, что это реально существующий (или не так давно существовавший) медведь, обладающий всеми медвежьими повадками, только размерами превосходящий своих рядовых собратьев в два раза.

Так бы выглядел иркуйема рядом со взрослым человеком. По описанию камчадалов, иркуйема весит почти тонну, а шкура его более светлого оттенка, чем у бурого медведя. Лапы гиганта искривлены под тяжестью тела. Ходит он медленно и неуклюже, подволакивая зад, так как задние лапы у него гораздо короче передних. Такая походка делает иркуйему похожим на человека со спущенными штанами, ходящего на четвереньках. За это чукчи и прозвали его иркуйема – «волочащий штаны».

Наиболее частые встречи с «медведем-богом», как называют гиганта коряки, происходили в районе озера с поэтическим названием Эльгыгытгын, что на чукотском означает «плоскогорье». Именно из тех мест пошла волна информации о гигантском медведе, захлестнувшая СССР в конце 80-х годов прошлого века. 

Кутхины Баты (Камчатка)

Название Кутхины Баты пошло из легенд о главном герое Камчатки – Кутхе. Обычно, Кутх представал перед людьми в облике ворона. По древним верованиям считается, что он участвовал в образовании Камчатской земли и всех коренных народов, которые здесь живут. Существует много мифов на эту тему, а у местных ремесленников можно приобрести фигурки Кутха из дерева, а так же из кости.

Одна из таких легенд гласит, что Кутх был мастерским рыбаком. Он часто любил ловить рыбу в водах Курильского озера, куда в период нереста идет огромное количество лосося. В то время для ловли рыбы использовали деревянные лодки по типу каноэ. После каждой своей рыбалки, он ставил лодку сушиться. Дел у Кутха было много, нужно было заниматься сотворением мира. 

И когда в следующий раз, он собирался порыбачить, проходило слишком много времени, и лодка превращалась в камень. Он брал новую лодку и после очередной рыбалки ставил ее рядом на просушку. Так и образовалось удивительное скалистое место – Кутхины баты (Камчатка), издалека напоминающее выстроенные в ряд лодки. А баты - это и есть камчатские каноэ. Высота этого памятника природы достигает ста метров.

Путешественники засняли следы Снежного Человека на Камчатке

Видео выложено 13 марта 2012, так что это не первоапрельская шутка. Выложил его пользователь LTersky, который до этого выкладывал множество видео с путешествий своей группы в различные районы России.  На сайте «Криптозоолог» считают, что вряд ли речь идет о подделке. Им удалось связаться с автором видео Антоном Гускиным, который сам при виде следов на снегу в большей степени думал, что путешественников кто-то разыграл. Других комментариев насчет явления пока нет.

История стеллеровой коровы

В последние годы стали появляться удивительные сообщения с Дальнего Востока. Будто бы видели люди в разных местах побережья - на Камчатке, у Командорских островов, да и в других районах - стеллеровых коров. Да-да, тех самых несчастных морских исполинов, что пали жертвой неуемных аппетитов промысловиков во II половине XVIII в.

Вообще-то эта тема в официальной зоологической науке считается «закрытой» и вызывает у ученых лишь раздражение. Автора одного из сообщений, относящегося в 1966 г. и опубликованного в газете «Камчатский комсомолец», просто подняли на смех. Речь шла о таинственных темнокожих животных, замеченных на мелководье с корабля северо-восточнее Камчатки.

Эти опущенные (падшие) ангелы строят из себя страшных упырей с целью запугивания слабовольных людей,
 так как бесы будучи отверженными рассчитывают приподняться за счёт устрашения и унижения слабых.
Но из-за своего позора трусливые бесы боятся тех, кто силён поставить астральную мразь на место

Ученых разразились гневными возгласами: «Сколько же можно реанимировать давно и прочно исчезнувшее с лица Земли животное!». Но стоит подождать с категоричными выводами, а вместо этого вернуться в 1741 год, с которого и началась эта удивительная и трагическая история.

Эта трагическая история началась 4 июня 1741 года, когда пакетбот «святой Пётр» под командованием Витуса Беринга поднял паруса в Петропавловской гавани на Камчатке. Целью плавания стало исследование самой северной кромки Тихого океана: необходимо было выяснить, существует ли сухопутная связь между Сибирью и Америкой. Сам командор и почти половина его экипажа больше никогда не вернулись домой. На борту «Петра» среди команды, состоявшей из 78 человек, находился и немецкий врач и естествоиспытатель Георг Вильгельм Стеллер. Беринг попросил его присоединиться к экспедиции в последний момент, когда заболел судовой хирург.

Первая часть путешествия прошла успешно. Беринг удачно высадился на западное побережье Аляски, и Стеллер стал первым естествоиспытателем, ступившим на эту неизвестную землю. Однако когда судно уже повернуло домой, среди экипажа разразилась цинга – самый страшный враг первых полярных исследователей. 4 ноября вдалеке замаячил какой-то высокий, негостеприимный берег, и моряки вначале обрадовались, полагая, что это материк. Но после наблюдений стало ясно, что они всё ещё находились на расстоянии сотен миль от Камчатки; радость экипажа сменилась отчаянием.

Была созвана вся команда, и так как оставалось всего шесть фляг плохой воды, то единодушно было принято решение сойти на остров, который сейчас носит имя Витуса Беринга. К этому времени в экипаже уже не было достаточно сильных людей, которые могли бы оставаться на борту. Приняли решение всем покинуть судно. Больных разместили в наспех построенных хижинах и землянках, вырытых в песке, а неделю спустя оставленный без присмотра «Пётр» сорвался с якоря, был выброшен северо-восточным штормом на берег и практически развалился.

Вот тогда Стеллер и заметил в воде, при высоком приливе, несколько громадных горбатых туш, похожих на перевернутые вверх дном лодки.

Открытие

Несколько дней спустя, когда ему удалось получше разглядеть эти существа, он понял, что они принадлежат к прежде не описанному виду; это были животные, теперь известные науке под названием морская корова Стеллера. «Если меня спросили бы, сколько я видел их на острове Беринга, то я бы не замедлил ответить - их невозможно сосчитать, они бесчисленны...» - писал Стеллер.

Стеллер очень подробно описал внешность и образ жизни прославивших его капустниц, как называли русские стеллеровых коров: ведь те питались водорослями ламинариями, по-местному - морской капустой. Стеллер писал: «Животные любят мелкие и песчаные места у берега, особенно там, где реки и ручьи впадают в море и где дно покрывают густые заросли подводных трав и водорослей. Собираются они здесь стадами. Взрослые всегда заботливо охраняют малышей. Когда пасутся, пропускают детёнышей вперёд, чтобы лучше их видеть. Когда же отправляются на поиски новых пастбищ, малыши плывут в центре стада: тут гораздо безопаснее.

Во время прилива сирены-гиганты так близко подходили к берегу, что их можно было не только достать копьём, но иногда даже и рукой погладить. Если люди причиняли им боль, они «от досады и битья» беззлобно удалялись в сторону. Но вскоре, забыв обиду, опять подплывали к берегу. Казалось, невинные создания понятия не имели о том, какой опасный враг это размахивающее длинной палкой двуногое существо на берегу».

Северная морская корова была родственником ламантина и дюгоня. Но по сравнению с ними она была настоящим гигантом и весила около 3,5 тонн. В сравнении с массивным туловищем голова у неё была удивительно маленькой, с подвижными губами, причем верхняя была покрыта заметным слоем белой щетины, которую по густоте можно сравнить с оперением цыплят.

Она передвигалась по отмелям с помощью двух культей, напоминающих лапы, расположенных в передней части туловища; в океане это животное проталкивало себя вперёд вертикальными ударами по воде большого раздвоенного хвоста. Её шкура не отличалась гладкостью, как у ламантина или дюгоня, и на ней проступали многочисленные бороздки и морщины.

 Места обитания животного ограничивались Командорскими островами, в частности, островом Медный, и большего по размерам острова Беринга, расположенного к западу. Особое удивление вызывает тот факт, что эти животные были обнаружены в холодных водах, хотя, как известно, их единственные родственники обитают только в тёплых тропических морях.

Но прочная, словно кора, шкура коровы, несомненно, помогала ей сохранять тепло, от холода её защищал и толстый слой жира. Вероятно, они никогда не уходили далеко от берега, так как не могли глубоко нырять в поисках корма, к тому же в открытом море они становились лёгкой добычей косаток. Они были абсолютными вегетарианцами, питались водорослями, растущими в северной части Тихого океана в большом изобилии.

Истребление

Несмотря на свою беспомощность, животные поначалу совсем не подвергались нападению со стороны моряков со «Петра». Это вряд ли можно объяснить какой-то сентиментальностью. Скорее всего, тот факт, что в течение столь длительного времени добытчики «щадили» этих животных, можно объяснить их физической слабостью из-за цинги. 

Кроме того, более удобный и более доступный источник питания представляли собой непуганые каланы, которых можно было добыть в любом количестве: стоило лишь спуститься к берегу и ударить их дубинкой по голове. Но по мере того как здоровье людей улучшалось, а морские выдры начинали проявлять большую осторожность, были предприняты вполне успешные попытки разнообразить меню сочными бифштексами из морской коровы и морского телёнка.

Моряки убивают стеллерову корову

«Мы ловили их, - вспоминал Стеллер, - пользуясь большим железным крюком, наконечник которого напоминал лапу якоря; другой его конец мы прикрепляли с помощью железного кольца к очень длинному и крепкому канату, который тащили с берега 30 человек.

Более крепкий моряк брал этот крюк вместе с четырьмя или пятью помощниками, грузил в лодку, один из них садился за руль, а остальные на весла, и, соблюдая тишину, отправлялись к стаду. Гарпунёр стоял на корме лодки, подняв крюк над головой, и тут же наносил удар, как только лодка подходила поближе к стаду. После этого люди, оставшиеся на берегу, принимались натягивать канат и тащить к берегу отчаянно сопротивлявшееся животное. Люди в лодке тем временем подгоняли животное с помощью другого каната и изнуряли его постоянными ударами, до тех пор, пока оно, выбившись из сил и совершенно неподвижное, не вытаскивалось на берег, где ему уже наносили удары штыками, ножами и другими орудиями.

Громадные куски отрезались от ещё живой коровыГромадные куски отрезались от ещё живой «коровы», и она, сопротивляясь, с такой силой била по земле хвостом и плавниками, что от тела даже отваливались куски кожи. Кроме того, она тяжело дышала, словно вздыхала. Из ран, нанесённых в задней части туловища, кровь струилась ручьём. Когда раненое животное находилось под водой, кровь не фонтанировала, но стоило ему высунуть голову, чтобы схватить глоток воздуха, как поток крови возобновлялся с прежней силой».

Другие животные в стаде не оставались равнодушными, когда их товарищ попадал в беду. Как только раненый начинал биться, все бросались к нему на помощь. Одни, говорит Стеллер, подплывая снизу, старались перевернуть лодку, другие бросались на верёвку, словно хотели порвать её, колотили хвостами по крюку, и не раз случалось, что выбивали его из раны.

Когда в плен попала самка, самец, презирая опасность и удары, которые сыпались на него, старался освободить её. Он  метался вокруг и, даже когда она была уже мертва, всё равно плыл рядом до самого берега. Даже на следующее утро, когда моряки приходили на берег, чтобы отрезать от брошенной здесь туши ещё кусок мяса, они видели самца рядом с мёртвой самкой.

Он не покинул её и на третий день, когда Стеллер пришёл туда с единственной целью исследовать кишечник его погибшей подруги. Так потерпевшие кораблекрушение поедали морских коров несколько недель - пока, наконец, не отплыли на вновь отстроенном «Петре» на родину. Возможно, что они и не сыграли большую роль в их уничтожении. Но затем начались события, которые вряд ли можно чем-то оправдать.

Вернувшиеся на Камчатку моряки привезли с собой около восьмисот шкурок морских выдр. Это был очень дорогой товар, и вскоре распространились слухи, что пушные звери в изобилии водятся на Командорских островах. Острова Медный и Беринга фактически оккупировали торговцы пушниной. За несколько лет массового забоя в этом районе, проводившегося, кстати, всего тремя охотниками, погибло 11 тысяч песцов и тысяча каланов.

Шкура морской коровы не очень ценилась, но охотникам и морякам, появлявшимся в этих местах, требовалось свежее мясо. Последовавший за этим массовый забой привёл к полному исчезновению этих медлительных, туго соображающих, но совершенно безобидных животных. Последняя морская корова, как принято считать, была убита на острове Беринга в 1786 году, всего 27 лет спустя после открытия этого вида животных. Куски толстой сухой кожи, несколько скелетов и черепов, рисунки, скопированные с мореходной карты «Петра», - вот и всё, что осталось от морских гигантов.

Надежда

В 1803-1806 годах естествоиспытатель и врач Вильгельм Готтлиб Тилезиус фон Тиленау, участвовавший в кругосветном плавании с И. Ф. Крузенштерном, вновь упомянул о морских коровах. В 1879 году шведский профессор Нильс Адольф Эрик Норденшёльд на пароходе «Вега» впервые осуществил сквозное (с зимовкой в пути) плавание Северо-восточным проходом из Атлантического океана в Тихий. За время путешествия исследователь собрал свидетельства, показывающие, что стеллерова корова могла уцелеть до значительно более позднего периода, чем обычно считается. В частности, один из очевидцев утверждал, что в 1865 году видел на острове Беринга мёртвую морскую корову.

Чукчи наблюдают за стеллеровой коровой

В 1834 году два русско-алеутских креола рассказывали, что на побережье острова Беринга видели «тощее животное с конусообразным туловищем, маленькими передними конечностями, которое дышало ртом и не имело задних плавников». По словам некоторых исследователей, подобные сообщения были ещё довольно часты в XIX веке.

Несколько свидетельств, оставшихся неподтверждёнными, относятся даже к XX столетию. В 1910 году стеллерову корову, принесённую морским течением и выброшенную волной на берег, нашли у мыса Чаплина, на юге Чукотского полуострова. Во времена СССР на Дальнем Востоке китобои рассказывали, что иногда им в море встречается странное животное: огромное, похожее на рыбу. Но не рыба и не кит.

В 1963 году в журнале «Природа» было помещено сообщение, авторы которого утверждали, что минувшим летом с китобойца «Буран» видели «группу из шести очень крупных животных необычного вида». Случилось это недалеко от мыса Наварин (в Беринговом море севернее Камчатки), на мелководье с густыми зарослями морской капусты. Животные плыли медленно, то ненадолго заныривая, то высоко высовываясь над водой. Длиной звери были метров 6–8. Ясно, что это не могли быть тюлени, моржи или косатки.

Авторы публикации утверждали: «По единодушному мнению наблюдателей, многие из которых долгие годы работали на китобойном и зверобойном промысле Дальнего Востока, встреченные животные не напоминали ни одного из известных китообразных ластоногих. В то же время поражает сходство этих животных по большинству признаков с морской коровой, которую считают исчезнувшей с лица земли».

Возможно, что капустницы на самом деле водились не только у Командорских островов. Если верить старым записям, их можно было встретить и у берегов Чукотки, Калифорнии и Алеутских островов. «Итак, наблюдаемые с китобойца «Буран» животные вполне могли быть морскими коровами», - заключают авторы статьи, помещённой в «Природе».

После сообщения наблюдателей с китобойца «Буран» учёные биологи стали припоминать, что от моряков и местных жителей и раньше поступали сведения о встречах с необычными животными, внешним видом напоминающими морскую корову. Но, как водится, такие сообщения всерьёз не принимали. В 1966 году заметка о наблюдении капустницы была опубликована в газете «Камчатский комсомолец». Речь шла о таинственных животных с тёмной шкурой, замеченных на мелководье с корабля северо-восточнее Камчатки.

В 1967 году при обходе береговой полосы острова Беринга инспектор B. Е. Пинегин наткнулся на груду крупных костей. Оказалось, в песке лежали верхняя часть черепа, несколько рёбер, позвонки и плечевая кость морской коровы. Там же валялись кости других морских животных - каланов и тюленей. То, что обнаружили кости капустницы, не самое удивительное. Иногда их находят. Странным было другое - находка не выглядела древней. Их не успел обкатать морской прибой, как это бывает с давнишними выбросами моря, на них не сказалось длительное пребывание в солёной воде.

Морские коровы и чайки

Географ и исследователь Камчатских экспедиций В. И. Греков опубликовал в известиях АН СССР работу, где выразил сомнение в том, что морская корова обитала лишь у Командорских островов и, что она была полностью уничтожена в 1768 году.

В 1976 году в редакцию журнала «Вокруг света» пришло письмо от камчатского метеоролога Ю. В. Коева, в котором говорилось: «Могу утверждать, что в августе 1976 года в районе мыса Лопатка видел стеллерову корову. Что мне позволяет сделать подобное заявление? Китов, косаток, тюленей, морских львов, котиков, каланов и моржей видел неоднократно. Это же животное не похоже ни на одно из вышеназванных. Длина около 5 м. Плыло на мелководье очень медленно. Как бы перекатывалось наподобие волны.

Сначала появлялась голова с характерным наростом, затем массивное тело и затем хвост. Да-да, что и привлекло моё внимание (кстати, есть свидетель). Потому что когда так плывут тюлень или морж, задние лапы у них прижаты друг к другу, и видно, что это ласты, а у этой был хвост наподобие китового. Такое впечатление, что выныривала она каждый раз животом вверх, медленно перекатывая своё тело. И хвост ставила наподобие китовой «бабочки», когда кит уходит в глубину».

Так есть ли надежда? По мнению зоологов - ни малейшей. А криптозоологи считают, что есть! Открытия неведомых животных на планете ещё продолжаются, да и старые, «похороненные» уже виды, случается, открывают заново. Относительно недавно, в 1964 году, молодой учёный А. Н. Белкин открыл новый 33-й вид тюленя. А островной тихоокеанский тюлень антур – это не какая-нибудь рыбка или паучок. При двухметровой длине он весит 170 килограммов. Численность «скрытного» островного тюленя превышает 4000 особей, и все они существовали под самым носом стационарных научных учреждений!

Хочется надеяться, что нескольким парам коров удалось укрыться от ненасытных охотников в далёких тихих бухтах и пережить кровавую бойню. А когда преследование пошло на убыль и о коровах забыли, стадо стало расти и, выбирая самые глухие, потаённые уголки, заросшие вкусной капусткой, расселяться по побережью...

Есть ли надежда? По мнению зоологов - ни малейшей. А криптозоологи считают - есть. Открытия неведомых животных на планете еще продолжаются, да и старые, «похороненные» уже виды, случается, открывают заново. Например, кэхоу - бермудский буревестник, или нелетающая птица такахе из Новой Зеландии... Но стеллерова корова все же не иголка в стоге сена.

Что, если представить себе такое: нескольким парам коров удалось укрыться от ненасытных охотников в далеких тихих бухтах и пережить кровавую бойню? А когда преследование пошло на убыль и о коровах забыли, стадо росло, расселялось по побережью, выбирая самые глухие, заброшенные уголки... Хоть бы это на самом деле было так! («Криптозоология»).

Жизнь в огне

Порой энтузиаст-любитель достигает того, к чему безнадежно стремятся маститые ученые. Одним из таких энтузиастов по праву можно считать Алексея Синицына. Будучи простым провинциальным учителем, он сумел достигнуть того, о чем мечтают академики, - приподнял завесу над Неведомым.

Вырос Синицын на Камчатке, в поселке Ключи, что лежит у подножия вулкана Ключевская сопка. Отец его, известный геолог, профессор Вениамин Егорович Синицын, приехал на Камчатку в 1916 году. После революции он счел за лучшее не возвращаться в столицу, которая и столицей-то перестала быть, а переждать смутное время на окраине империи. Женившись на камчадалке, он опростился, стал учительствовать в местной школе и благополучно пережил большую часть своих столичных коллег. 

Алексей унаследовал от отца и пытливый ум, и практическую сметку. Окончив педагогический техникум, он тоже стал учителем, а свободное от службы время посвятил вулкану, благо тот был на виду, под боком. Иногда Ключевская сопка едва курилась, но, пробуждаясь, выбрасывала многокилометровые столбы дыма, пускала по склонам своим огненные реки, багровые отсветы которых превращало ночи в кровавые сумерки. 

Когда Алексею было шесть лет, произошло особо мощное извержение вулкана. Отец отправился к огненной реке и взял Алексея с собой. Увиденное там врезалось в память мальчика на всю жизнь: в нестерпимом жару, в потоках лавы плавали магматические медузы. Они плыли над раскаленным потоком, то взлетая над ним в три человеческих роста, то опускаясь, ныряя в лаву, чтобы вновь появиться еще более прекрасными, яркими, живыми. Размером они были от пяти до семидесяти сантиметров и формой совершенно походили на медуз обыкновенных, водных. 

Отец наказал Алексею получше запомнить этот день. Магматические медузы - зрелище чрезвычайно редкое, и многие доселе считают их либо оптической иллюзией, либо вовсе порождением одурманенного вулканическими газами рассудка. Именно тогда Алексей и решил посвятить жизнь изучению этих необычайных существ. Образование, полученное им, было неважным, но отец считал, что так даже лучше: глаза и мозг остаются открытыми, доступными новым, безумным идеям. Недостаток фактов можно восполнить чтением, но зашоренность сознания наносит вред неисправимый, 

В то, что огненные медузы существуют реально, Алексей Синицын верил непоколебимо. Но что они собой представляют? Ответ напрашивался один: медузы есть новая, дотоле неведомая жизнь. Жизнь на основе углерода не может существовать при температурах, царящих в глубинах Земли. Но возможна иная жизнь, кремнийорганическая. Она требует несравненно большей энергии, чем углеродная, но недра переполнены энергией. 

Слежение за вулканами в непосредственной близости от кратера или потока лавы чрезвычайно опасно. Выросший у подножия Ключевской сопки Синицын инстинктивно предчувствовал угрозу, но однажды ему не повезло: попав под каменную бомбардировку, юноша лишился руки. Правда, после этого он начал проводить у вулканов значительно больше времени - став инвалидом, он уже не был обязан заниматься общественно-полезным трудом и мог работать в школе время от времени, беря во время извержений отпуск. 

Свое увлечение Синицын считал делом исключительно важным, но получал поддержку только в семье. 

В течение двадцати лет Алексей наблюдал за вулканами Камчатки. Магматические медузы оказались не единственной формой загадочной жизни. Несколько раз он видел вараноподобных огненных ящериц, а однажды - существо, весьма сходное по виду с тюленем. Но появлялись они весьма и весьма редко. Нужно было провести много часов в непосредственной близости от кратера вулкана, чтобы хоть мельком увидеть в потоках извергающейся магмы медузку или огненную ящерку. Лишь самая свежая, самая горячая магма несла в себе жизнь. Но это здесь, на поверхности. Там же, в глубинах Земли, где существуют целые моря и океаны магмы, огненная жизнь должна быть гораздо богаче, разнообразнее. Более того, Синицын был уверен, что магматические существа могут быть разумными. Порой ему казалось, что не только он наблюдает за вулканом: оттуда, из кратера, тоже смотрят и изучают внешний мир. 

28 октября 1949 года во время извержения вулкана Синицын встретился с обитателями преисподней лицом к лицу. Из озера, раскаленной лавы вышло двуногое прямоходящее существо, похожее на невысокого толстого человека. Поверхность существа была зеркальной, искаженные очертания окружающего пространства отражались в ней. Существо двинулось прямо к Синицыну. 

«В первые мгновения я хотел бежать, - писал он той же осенью в Академию наук, - но тут же устыдился собственного малодушия, Застыв на месте, я только надеялся, что вижу явь, а не морок, навеянный усталостью и вулканическими газами. Существо подошло ко мне совсем близко, менее пяти шагов разделяло нас. Я всматривался в него, но видел камни, огонь, даже себя самого. Странно, но от зеркального гостя исходил не жар, а даже некая прохлада. 

Теперь уже я сделал шаг навстречу, осторожный крохотный шажок, превозмогая слабость и страх. Внезапно я ощутил себя открытой перелистываемой тетрадью - целая серия воспоминаний промелькнула передо мной. Длилось каждое не более мгновения, но было потрясающе четким и ярким: дом, поселок, река, другие люди, - все то, что я видел прежде. А затем случилось самое невероятное. Пришелец раскрыл передо мной свое сознание. Я увидел не глазами, а на каком-то ином уровне моря раскаленной магмы, но воспринимались они совершенно естественно, как мы воспринимаем воздух, а рыбы, наверное, воду. Я увидел поселения человекообразных существ, их строения, напоминавшие ульи, их стада, их мастерские и многое другое, чему я не мог подобрать слов тогда и тщетно стараюсь найти сейчас. 

Существо, стоявшее передо мной, было исследователем и рисковало жизнью менее моего. Если закупорится русло, которому поднимается на поверхность магма, оно не сможет вернуться назад и непременно погибнет, отвердеет, превратится в пемзу, Зеркальное одеяние позволяет ему сохранить внутренний жар. Привела его на поверхность исключительно жажда познания. Там, в глубинах, о нас знают очень и очень мало, считая этот мир царством смерти, местом, куда уходят души умерших. Встреча наша длилась недолго. Пришелец торопился вернуться назад, в магматические глубины. Удалился и я, потому что жар стал совершенно нестерпимым». 

Академия наук Синицыну не ответила. Послевоенное строительство требовало от геологов работы практической, и отвлекаться на фантастические идеи сельского учителя серьезные люди не собирались. Весной 1953 года Синицын отправился обследовать пробудившийся вулкан Толбачик. К назначенному им самим сроку он не вернулся. Не вернулся и позднее... (Соломон Нафферт). 

«Ырхуиму тебя бы скормить!»

 А восточное побережье так и осталось необработанным, ощерясь в океан шипами мысов и таранами полуостровов. С Тихого океана волны бьются о скалистые отроги, зато Охотскому морю остаётся в основном только разглаживать пески пустынной кромки берегов да намывать длинные галечные косы.

Ночью волн не слушай

Зато лосося там в удачные годы такая тьма немереная, что в устьях самых уловистых рек издавна навоздвигали рыборазделочные цехи и бараки для сезонного люда, приезжавшего на заработки со всей нашей родины. Старожилы, предки которых переселялись на Камчатку ещё при царе, сезонную публику предпочитали обходить стороной, особо страшась ростовчан, которым запросто было поставить на кон в «двадцать одно» любого чем-то не понравившегося встречного. 

Днём сезонники потрошили горбуш да чавыч или нерку с кетой, вечерами бедокурили, ночами отсыпались, а по утрам после загулов иной раз недосчитывались вчерашних товарищей. Кого-то иной раз отыскивали, а кто-то растворялся в пространстве навсегда. Припомню разговор с обитательницей Птичьего острова Лилей Евлак, которую я с любопытством, хотя и не без недоверия, слушал когда-то на этой скале, высунувшейся из моря чуть западнее Камчатки. Когда-то на островке располагался комбинат, выпускавший консервы из крабов, но в семидесятые годы прошлого века само производство перевели на большую камчатскую землю, и на Птичьем жили постоянно только метеорологи, а базировавшиеся там краболовы появлялись только к началу путины в апреле и отбывали по домам к августу.

Лиля числилась в тамошнем береговом колхозе распутчицей, а промысловики, у которых в отдалении от семей всегда одно на уме, именовали её и подруг по работе распутницами. К моральному облику почтенной представительницы корякского народа прозвище отношения не имело, но как было не переиначить в солёных разговорах название профессии, представительницы которой занимались скрупулёзным распутыванием сетей для поимки крабов. Возраста распутчица была солидного и больше половины своих шестидесяти с хвостиком лет прожила на Птичьем, частенько не возвращалась на Камчатку даже зимой.

– Ночью краба искать к морю один не ходи, – поучала она меня, пыхтя махорочной самокруткой, – а если пойдёшь, так волн не слушай. Летом ещё не страшно, а зимой после шторма море разговорчивое бывает. Когда погромче бормочет, когда шёпотом. Заслушаешься… и сам на голос пойдёшь.

– Здесь и летом вода ледяная, – отшучивался я, – от холода опомнишься, и назад…

– А вот и не успеешь, – без улыбки заверяла узкоглазая собеседница, – тридцать лет на острове состою, сама не раз слышала, а утром кого-то и нет. Милиция на катере приедет, всех допросит, а найти никого не может.

– Да они на материке давно, – настаивал я…

– В ноябре какой материк, – мрачнела от моего скептицизма Лиля. – Месяц, как последний пароход ушёл, весь спирт выпили, трезвые ходили давно.

– Не иначе как сирены здесь у вас живут, – вспоминал я приключения Одиссея. – Уши надо затыкать, чтобы лишнего не слушать.

Впрочем, Лиля Гомера не читала, а потому, обидевшись, оборвала свои рассказы про былое островное житьё.

Коллега мой по долгой работе на Камчатке Владимир Лим, рассказывая о детстве, прошедшем на песчаной охотоморской косе, тоже вспоминал о странном рокоте, будоражившем корейских рыбаков, заехавших ради заработка на Камчатку в пору войны между Севером и Югом. Жили они в целом правильно – без водки и пьяных потасовок, но за долгую штормовую зиму хоть кто-нибудь да пропадал. Молва утверждала, что сами уходили в туман, словно кто-то звал, притом не чужой, а долгожданный…

О последнем спорить не буду. Корейцы народ от природы на диво поэтичный, поэтому в пересказах баек и полулегенд о былых невзгодах без приукрашивания могло и не обойтись. Впрочем, что-то подобное слышал я и от других обитателей посёлка Кировского рыбокомбината, уличить которых в обожествлении всего сущего на свете вряд ли кому удалось бы.

Самой страшной считалась там длинная полоска голого песка между домиками посёлка и рыбокомбинатом. «Люди Гребенщиков», как звали на Камчатке рабочих из Страны утренней свежести, по фамилии вербовщика, нанимавшего их в Корее, туда старались без крайней надобности не сворачивать, но за зиму всякое бывало. Приходилось собирать плавник, чтобы протопить очаг, а за выброшенными прибоем древесными стволами поневоле надо было идти к самой кромке воды.

Заманчиво было бы свести все эти были и небылицы к чему-то сугубо реальному, наподобие зыбучих песков из «Лунного камня» Уилки Коллинза. Приехав однажды на «косу-убийцу» да исходив её до последнего барака или остова проржавевшего сейнера, я никаких земных зыбей не нашёл. Народ на косе давным-давно поменялся, и новые обитатели ничего мистического в унылой суровости монотонных окрестных пейзажей не находили. 

Трезвый ракурс взгляда на давние местные страсти позднее предложил мне камчатский ихтиолог Игорь Иванович Куренков. Эрудит, интересовавшийся абсолютно всем, что достойно внимания в меняющемся мире, отнюдь не удивился пересудам о призывах из охотоморских глубин. По его словам, «голос моря» действительно существует, но доносится крайне редко и практически не изучен. Пробуждает его, видимо, уникальное совпадение природных условий, при которых вероятно генерирование инфразвуковых колебаний.

Собачья голова

Впрочем, и вдали от моря можно сгинуть без следа. Одну такую историю на Камчатке расследовали долго, упорно и без малейших результатов. Поведавший её мне охотовед и орнитолог Николай Герасимов неплохо знал семейную чету промысловиков, которую вертолётом забросили на зимний соболиный сезон в далёкие угодья, а через месяц в положенном месте не нашли. 

В таёжной избушке не было ни живых, ни мёртвых, ни следов борьбы. Похоже, что охотники даже не открывали дверей зимовья, поскольку рюкзаки и ружья отыскались снаружи. Когда же сошёл снег, то близ обступавших избушку деревьев вытаяла из сугроба собачья голова, безжалостно отсечённая от туловища. Других останков лайки спасателям обнаружить не удалось.

Ни одно из разумных объяснений здесь не подходило. Медведь-шатун без улик своей кровожадности двоих задрать бы не сумел. Да и трудно представить, что зверь набросился бы на них сразу после ухода вертолёта за хребты. Есть, правда, на Дальнем Востоке народы, для которых собачатина деликатес, но вряд ли злоумышленники-изгои оставили бы нетронутыми снаряжение и еду. Вспомним хотя бы Робинзона Крузо, скрупулёзно перетаскивавшего на свой остров едва ли не каждый гвоздь с разбитого штормами корабля. А в этих местах зимняя жизнь куда тягостнее, чем на его увитом виноградом острове…

Дьякова долинка

Отшельники, или попросту отверженные по разным причинам и поводам, на Камчатке, конечно, встречались, да и сейчас, очевидно, встречаются. Я и сам видывал таких неподалёку от Дьяковой заимки – урочища в полусотне километров от Петропавловска-Камчатского. Наименование своё эта долинка получила от некоего Дьякова, которому в 80-е годы девятнадцатого столетия улыбнулась было судьба, но, как выяснилось через пару лет, улыбка оказалось очень уж горькой.

Дьяков этот был родом из камчадалов. Так ещё лет шестьдесят назад официально именовали метисов – потомков первопроходцев-казаков и коренных камчатских народов, в первую очередь ительменов. За принадлежность к аборигенам и ещё за какие-то заслуги, следа которых мне отыскать не удалось, Дьякова удостоили чести присутствовать на коронации императора Александра III, сменившего на троне Российской империи своего отца, убитого революционерами-народовольцами. Транссибирской магистрали тогда не было даже в самых смелых проектах, и можно только догадываться, с какими тяготами и приключениями связано было его путешествие в столицу и обратно.

С почётом и подарками Дьяков триумфально вернулся домой, но… земляки с первых дней попросту засмеяли его за рассказы о пароходах, паровозах и Бог весть ещё о чём, чего он насмотрелся в своих странствиях. Оскорблённый и униженный бедолага бросил семью и удалился в камчатские дебри, где и коротал остаток дней своих.

Убежище он выбрал по камчатским понятиям едва ли не райское. Неподалёку нерестовая река, поблизости опять же целебные термальные ключи. Соболей в ту пору тоже хватало. На пушнину он выменивал порох и прочие припасы, горько переживая, по всей видимости, плоды столкновения с людской завистью и людским же недоверием.

В этих «дьяковских» некогда угодьях лет тридцать назад и возникло стихийно нечто наподобие коммуны для тех, кому в более или менее цивилизованном мире делать было нечего. Образ жизни они вели воистину «дьяковский», связи с «внешним миром» поддерживали сугубо меновые, поставляя своим людям рыбу и икру.

За этим делом и приезжал к ним хороший мой знакомый, сочетавший преподавание музыки со страстью гонять на мотоцикле по лютому камчатскому бездорожью и водить знакомства с публикой разной степени отпетости. Он-то и уговорил меня съездить в гости к тем, кто в полном смысле слова не от мира сего. Эти вот робинзонокрузовидные знакомые его обладали весьма миролюбивым нравом и мечтали только быть незаметными и незамечаемыми. Возможно, помаленьку мыли или пытались мыть золото. Однако россыпного драгметалла на Камчатке несравнимо меньше, чем на Колыме в старые времена, и озолотиться им удалось бы лишь при самом фантастическом везении.

Приятель мой знал про историю с собачьей головой и попытался выспросить у своих обродяжившихся, но ушлых клиентов-партнёров о вероятности существования в тех краях какого-то потайного поселения. С моих слов он уже знал, что ни малейшего намёка на скит каких-нибудь сектантов-сатанистов при поисках с воздуха не нашли, а пешие походы никаких намёков на существование пусть разбойных, но всё же гомо сапиенсов не дали.

Лихие собеседники наши поизучали карту, пообменивались между собой репликами и в голос заявили, что сами они в такую даль «ни в жисть» не соберутся и никто по своей воле в любой степени конфликта с законом туда не полезет. Посуху в те дебри не добраться, а на вертолётчиков надежды липовые. Одного ещё можно попробовать подкупить, но весь экипаж – а в нём трое – очень уж накладно. От себя добавлю, что контроль за авиаторами тогда был жёсткости неимоверной…

Ырхуим – добрый хозяин тундры

Загадка, пусть даже и самая головоломная, подразумевает непременный и окончательный ответ. Промежуточные версии разлетаются, словно одуванчик на ветру. С тайнами дело посложнее. Им ничего не стоит зависнуть, наподобие закапризничавшей компьютерной программы. Бывают, конечно, исключения. Никто не отменял библейский тезис, согласно которому нет тайного, что не стало бы когда-то явным. Другое дело, что всей жизни расследователя может на прояснение неведомого не хватить…

«Ырхуиму тебя бы скормить!» – услышал я как-то на ярмарке в северном селе Хаилино от почти трезвого и в полном парадном облачении обитателя тундры. Новёхонькая красно-коричневая кухлянка, расшитый бисером малахай, торбаза из белого камуса – особо прочной кожи с ног оленя – всё будто с витрины этнографической выставки. Суровое, судя по мрачно сведённым бровям и злодейским интонациям, обращение адресовалось соплеменнику и спутнику коряка по вылазке в село за припасами. 

Земляк оленевода до того набрался «огненной воды», что улёгся в сугроб без малейшего желания вставать. Простуда ему не грозила, поскольку всесезонная жизнь в обществе «коян», как зовутся олени по-корякски, закалила северян до испытаний посерьёзнее нынешнего. Подвыпившего коряка в конце концов усадили в нарту и для надёжности закрепили в ней сыромятным чаутом – камчатско-корякским вариантом лассо, дабы он не вывалился на попутном бугре, когда увлёкшиеся скоростью ездовые псы мчат по тундре со всей мощью своих собачьих сил.

Оленеводы умчали за мглистый горизонт, оставив меня в преизрядном недоумении по поводу загадочного ырхуима. Кто он? Демон? Свирепое первобытное божество? А может быть, вполне реальный и знакомый под другим именем хищник, именуемый так на одном из корякских диалектов?

Слегка развеять туман мне помог несколько позднее известный этнограф, профессор Илья Самойлович Гурвич, с которым мне довелось увидеться во время одной из его камчатских экспедиций. По его объяснениям, ырхуимом северяне называют легендарного зверя, напоминающего, по описаниям, гигантского медведя. 

Чудовище, якобы достигающее трёх с лихвой метров в высоту, стоя на четырёх лапах, вроде бы обитает в пещерах Корякского нагорья, редко выбирается наружу, но тогда уж не щадит никого из бегающей, прыгающей и даже летающей живности. Человеку с ним лучше не встречаться, хотя есть рассказы о том, что ырхуим способен даже прийти на помощь одинокому путнику, отогнав от его лагеря волков. В реальность ырхуима Гурвич не верил, считая его даже не мифологическим, а фольклорным персонажем народной фантазии коряков.

Скептицизм известного учёного, однако же, напрочь отвергал корякский художник-самоучка Кирилл Килпалин. Рисунок тушью, присланный им в редакцию «Камчатской правды», где я тогда работал, изображал чудище, наподобие доисторического ящера типа бронтозавра, но с медвежьей головой и с медвежьей же шкурой. Из его описаний следовало, что ырхуим – добрый хозяин тундры, который может даже обогреть замерзающего странника в складках своего меха.

Один из родственников Кирилла вроде бы видел ырхуима, шествовавшего по своим делам, не выбирая пути, поскольку ни одна из тундровых преград его остановить всё равно бы не смогла. Письмо Килпалина мы опубликовали, снабдив его комментарием биолога, который в полном согласии с Гурвичем оценил гипотетического зверя как сказочного персонажа. Признать его подобием пришельца из былых тысячелетий, чудом выжившего в камчатских тундрах, мешало само описание ырхуима. Такой зверь был обречён на неуклюжесть и медлительность, которые неминуемо обесценили бы гигантский рост и приписываемую молвой страшную силищу.

Кое-какую теоретическую вероятность существования природного прототипа ырхуима наш комментатор всё же признавал, оговорив, что полная уверенность может быть достигнута только после поимки зверя или хотя бы достоверных фотографий… (Олег Дзюба).