Сколько помню – все 26 лет с путча 1991 года из гнилой кучи российской власти вылезают жирные черви как раз на 22 апреля, день рождения Ленина. Высунут розоватое рыльце и просипят:

– Захоронить!...

И обратно в навоз. Там тепло и сытно, там свои.

Вся эта вялотекущая истерия с захоронением Ленина похожа на попытки завистливого и вечно полупьяного деревенского маляра со злости замазать картину Рембрандта.

Очень хочется, но очень страшно. Он хоть и дурак, но Рембрандта знает. И что ему будет за это – тоже знает. Вот и ходит вокруг картины, с тихой жлобской ненавистью смотрит, ручонки потирает, но боится страшно. Осознаёт.

А ему прохожие – "Уймись, дурак, пока зад не надрали! Иди отсюда! Не твоего ума это дело!"

И он уходит и думает про себя: "Вот на следующий год точно замажу гада! Чтоб глаза не мозолил!"

А на следующий год – то же самое.

Вроде и понимает маляр, что не надо трогать великое, что опасное это дело. Но и смириться с тем, что есть на свете художники сильно лучше его, не может. И мучается. И пьёт с горя.

А Рембрандт висит себе в зале на самом почётном месте, про маляра этого не думает и не знает – и знать не хочет. Плевать ему на него. Мало ли их было, мало ли ещё будет! И всем им Рембрандт поперёк горла. Как живой упрёк всякому ничтожеству и бездарности.

Ленин – явление настолько грандиозное и масштабное, что никак не умещается в плоской голове дождевого думского деятеля, возомнившего себя государственной фигурой.

Ленин не виноват, что он не умещается в этом мозгу. И этот мозг не виноват. Он таким родился. Его нельзя за это осуждать.

Как было сказано однажды в одном старом фильме:

– Ну нет же у вола комплекса неполноценности от того, что он вол. Ну – вол. И слава Богу!

Лежит себе в центре Москвы на Красной Площади, в нескольких сотнях метров от Государственной Думы, в Мавзолее давным-давно умерший человек. Лежит в пределах прямой видимости.

И 24 часа в сутки, без перерыва, все эти 26 лет одним своим видом доводит до нервного срыва, до истерики шайку живых, потных, вороватых маляров, возомнивших себя Рембрандтами.

И ничего они с ним сделать не могут!

А он с ними – может! Даже мертвый.

И ведь когда-то сделает же!