Уильям Лэнгленд
Уильям Лэнгленд (род. ок. 1331) - английский поэт, антиклерикалист.
«Видение о Петре-пахаре» самый выдающийся памятник морально-дидактической поэзии в Англии, тесно связанный с общественным движением XIV в., - «Видение о Петре Пахаре».
Это большая аллегорическая поэма на среднеанглийском языке в старых аллитерационных стихах. Она приписывается Вильяму Ленгленду, о жизни которого нам мало известно. Поэма существовала в нескольких редакциях, время возникновения которых относится приблизительно к 1362 г.
В поэме резко выражен протест против тяжёлого положения крестьянства, этой основной части «честно трудящихся». К ним Лэнгленд относит ещё честных купцов, рядовое рыцарство, защищающее крестьян, менестрелей и набожных священников.
Пилигримов, бродячих и монастырских монахов, схимников, продавцов индульгенций и всё высшее духовенство, и аристократию он считает мошенниками, живущими для собственной выгоды. Поэма заключена в популярную в XIV в. религиозно-морализирующую форму «видения», изложена аллегорически и большей частью аллитерирована.
Поэма состоит из одиннадцати видений, различно расчлененных в различных редакциях, но всюду явственно распадающихся на две части, из которых наиболее интересна первая - аллегорическое повествование о странствовании паломников к Правде, во второй помещены «Жития» своеобразных аллегорических фигур.
«Где же боги твои, которых ты сделал себе? - пусть они встанут, если могут спасти тебя во время бедствия твоего; ибо сколько у тебя городов, столько и богов у тебя»
(Иер.2:28)
Видение о Петре Пахаре
Однажды летней солнечной порою
Облекся я в одежду пилигрима -
Хоть по делам я вовсе не святой -
И странствовать пошел по белу свету,
Узнать, какие в мире чудеса,
И майским утром на холмах Мальвернских
Прилег, дорогой длинной утомленный,
Я отдохнуть на берегу ручья.
Склонившись вниз, я стал глядеть на воду;
Приятный плеск поверг меня в дремоту,
И я, заснув, уввдел странный сон.
Мне снилось, будто я в неведомой пустыне,
Где никогда дотоле не бывал.
К востоку от меня стояла башня;
В долине перед ней была тюрьма,
И страшны были рвы темницы мрачной.
Меж башней и тюрьмой в красивом поле
Увидел я огромную толпу.
Был всякий люд там: знатный и простой.
Кто странствовать пускался, кто трудился,
Как издавна на свете повелось.
Одни тянули плуг, копали землю,
В труде тяжелом взращивая хлеб;
Другие ж их богатства истребляли.
И были, кто, объятые гордыней,
В наряды дорогие облеклись.
Иные ж предавались покаянью,
Молитвой жили и постом в надежде
Сподобиться небесного блаженства.
Они закрылись в одиноких кельях
И в мир не шли за ублаженьем плоти.
И были, кто избрал себе торговлю:
Известно, - процветают торгаши.
Другие ж в менестрели подрядились
И добывали хлеб веселой песней,
За это их никто не обвинит.
Шуты, жонглеры - сыновья Иуды -
Болтали вздор, ломали дурака,
Однако ж, как и всем, в поту трудиться
У них вполне достало бы ума.
Про них сказал еще апостол Павел,
Что сквернослов - угодник Сатаны.
Кругом все попрошайками кишело;
У них набиты брюхо и мешки;
По сердцу им, как нищим, побираться
И пьянствовать, и драться в кабаках.
Нажравшись, пьяные они ложатся
И с дикой бранью поутру встают;
Проводят жизнь свою во сне и лени.
Там меж собой решили пилигримы
Идти к святому Якову и в Рим.
«Клеветники находятся в тебе, чтобы проливать кровь, и на горах едят у тебя идоложертвенное, среди тебя производят гнусность»
(Иез.22:9)
Когда ж из странствий возвратятся,
Каких понарасскажут небылиц!
Я слышал тех, что у святынь бывали:
Что ни рассказ, то лжи нагроможденье,
И с ложью, вцдно, свыкся их язык!
Шли в Уолсингем на поклоненье Деве
Паломники, а с ними - девки их.
Работать лень болванам долговязым;
Куда вольготней, в рясы нарядившись,
Бездельников блаженных жизнью жить!
Всех орденов бродячие монахи
Народу там Писанье толковали:
И вкривь и вкось евангельскую правду
Они вертели, только бы щедрей
Им заплатил доверчивый мирянин.
Есть щеголи среди господ монахов.
Ведь их товар и деньги - неразрывны;
И стало мелким торгашом Прощенье:
Отпустит знатным лордам грех любой,
Лишь только бы они ему платили.
Когда не станут церковь и монахи строже,
Великих бедствий ждать нам на земле!
Торговец индульгенций ходит с буллой,
На булле той епископа печать.
Хоть нету у плута святого сана,
Но отпустить грехи он всем сулит.
И люд мирской, колени преклоняя,
Целует с верой буллу продавца.
Ему кто брошкой платит, кто кольцом.
Так золотом мирян обжоры сыты
И, как святой, у них в почете плут.
Носи епископ митру по заслугам,
Печатью не скреплял бы он обман.
Епископ сам с обманщиком в ладу.
Приходский поп с торговцем индульгенций
Разделят полюбовно серебро.
Не будь бы их, на эти деньги можно
Всю бедноту прихода накормить.
Попы из сел епископа молили
Позволить в Лондон перебраться им, -
С тех пор как по стране прошла зараза,
Приходы их погрязли в нищете.
Всем в Лондон им хотелось бы забраться,
За мессы там побольше получать.
Епископы, магистры, бакалавры,
Священники, носящие тонзуру,
Все те, кому Христос препоручил
Радеть о душах грешных прихожан,
Их исповедовать, за них молиться, -
Они живут все в Лондоне отлично.
Кто состоит на службе короля,
Казну его считает в казначействе,
Ему долги взымает с горожан,
Берет имущество и скот в уплату
С кварталов королевских должников.
Другие ж знатным лордам служат,
Как стюарды, хозяйство их ведут.
«Горе непокорным сынам, говорит Господь, которые делают совещания, но без Меня, и заключают союзы, но не по духу Моему, чтобы прилагать грех ко греху»
(Ис.30:1)
Не до заутрен им, не до обеден,
Делами светскими поглощены.
В день Страшного Суда их всех, наверно,
Христос, прокляв, низринет прямо в ад.
Еще я видел там в нарядных шапках
Судейских стряпчих целую толпу.
Они закон отстаивать готовы
За фунт иль пенсы, а не ради правды.
Измеришь ты мальвернские туманы
Скорей, чем их заставишь рот раскрыть,
Не посулив вперед хорошей платы.
И видел я баронов, горожан
(О них я вам поведаю позднее),
Варилыциц пива, женщин-пекарей,
И шерстобитчиц видел, и ткачих,
Портных, и пошлин сборщиков на рынках,
И медников, и множество других.
Из всех работников на белом свете
Трудятся всех ленивей землекопы:
«Пусть Эмму бог хранит!» - поют.
Там повара и слуги их кричали:
«Горячих пирожков кому угодно!
Гусей отменных, уток, поросят!»
Им вторили хозяева таверн:
«У нас есть вина Рейна и Рошели,
Эльзаса белое и красное Гаскони;
Жаркое славно будет им запить!»
Так снилось мне и больше семьюкрат.
Собрался раз Обжора в божий храм,
Грехи свои излить в исповедальне.
Шинкарка «Добрый день» ему сказала,
Спросив, куда он держит путь.
«Иду на исповедь, - сказал Обжора, -
Чтоб отпущенье получить грехам».
«Зайди ко мне, - шинкарка предложила, -
Каким тебя я элем угощу!»
«А к элю есть ли острые приправы?» -
«Пиона семя, перец и чеснок,
И есть укроп, коль вздумаешь поститься».
Вошел Обжора к ней, забыв обеты.
Кого-кого он там ни увидал!
Сидела Сис-башмачница на лавке,
И сторож Уотт там был с своей женою,
И был там медник Тимм, и подмастерья,
Извозчик Хикк, разносчик Хью, Кларисса,
Церковный клерк и Доу-землекоп,
Сэр Питер Прайд, фламандка Перонелла,
Бродяга-музыкант, канатный мастер,
И крысолов, и мусорщик с Чипсацда,
И чей-то конюх, и торговка Роза,
Гриффин из Уэльса, Годфри с Гарликхайса,
Старьевщики и множество иных.
И все они приветствуют Обжору,
И рады добрым элем угостить.
«Бродили как слепые по улицам, осквернялись кровью, так что невозможно было прикоснуться к одеждам их» (Плач.4:14)
Сапожник Клемент сбрасывает плащ,
Готов продать его на Новом рынке;
Извозчик Хикк свою снимает шляпу
И, отойдя с сапожником в сторонку,
Вступает с ним в предлинный торг.
Они никак не могут столковаться,
Пока канатный мастер Робин Себя судьею им не предложил.
И Робин вынес мудрое решенье:
Извозчик Хикк получит плащ Клемента,
Он за него отдаст Клементу шляпу,
А тот Обжоре кубок поднесет.
Но если кто о торге пожалеет,
Тот должен встать, Обжоре поклониться
И эля поднести ему галон.
Ах, сколько смеха было там и крика!
И пели хором «Чашу круговую»;
Так до вечерни время провели.
Там не один галон Обжора выпил,
Покуда брюхо у него раздулось
И, как свинья, вдруг принялось ворчать.
За время, нужное для «Отче наш»,
Он напрудить успел мочи две кварты
И на рожке своем играть принялся,
Который был внизу его спины.
Все за носы свои скорей схватились,
Едва заслышали его рожок,
И все Обжору попросили
Рожок хотя бы чем-нибудь заткнуть.
Обжора на ногах едва держался,
Но, палку взяв, отправился домой.
Он брел, как пес бродяги-музыканта,
То шаг вперед, то вдруг подастся вбок;
А то, как птицелов, присядет,
Чтоб на земле силки установить...
1 2
|
