Астольф де Кюстин
(Маркиз
Астольф Луи Леонор де Кюстин; 18 марта 1790 года, Нидервиль — 25 сентября 1857
года, Фервак) — французский аристократ, писатель. Написал записки о России —
«Россия в 1839 году».
«Многое в России восхищало меня... никто более меня не был потрясен
величием их нации и ее политической значительностью. Мысли о высоком
предназначении этого народа, последним явившегося на старом театре мира, не
оставляли меня... я сумел разглядеть под политической маской, вот уже несколько
веков искажающей исконный характер русской нации, ее превосходные задатки».
Указывал о характерном
государственном правлении в российской империи: «У русских верховная власть почитается подобно религии…».
«Царь в России, видно, может
быть любимым, если он и не слишком щадит жизнь своих подданных».
«Меня не удивляет, что человек, выросший в условиях
самообожествления, человек, который 60 миллионами людей или полулюдей считается
всемогущим, совершает подобные деяния. Но я не могу не поражаться тем, что из
общего хора славословящих своего монарха именно за эти деяния не раздается,
хотя бы во имя справедливости, ни одного голоса, протестующего против
бесчеловечности его самовластия».
«Я не устаю повторять: революция в России будет тем
ужаснее, что она свершится во имя религии: русская политика в конце концов
растворила церковь в государстве, смешала небо и землю: человек, который смотрит
на своего повелителя как на бога, надеется попасть в рай единственно милостью
императора».
«И, тем не менее, царь называется «отцом» этими же
людьми, которые ради одного лишь царского каприза безропотно приносили себя в
жертву. Мне стало очень неуютно в Петербурге после того, как я увидел Зимний
дворец и узнал, скольких человеческих жизней он стоил…. Миллионы, которые
стоил Версаль, прокормили столько же семей французских рабочих, сколько 12 месяцев
постройки Зимнего дворца убили русских рабов». (Версаль, как
резиденция французских королей, обошелся французскому народу в 4 млрд. франков).
«Император - всегда в своей роли, которую он исполняет,
как большой актер. Масок у него много, но нет живого лица, и когда под ними
ищешь человека, всегда находишь только императора…
Русский двор напоминает театр, в котором актеры заняты
исключительно генеральными репетициями. Никто не знает хорошо своей роли, и
день спектакля никогда не наступает, потому что директор театра недоволен игрой
своих артистов. Актеры и директор бесплодно проводят всю свою жизнь,
подготовляя, исправляя и совершенствуя бесконечную общественную комедию,
носящую заглавие: «Цивилизация севера».
«Политическая вера здесь крепче веры в Бога».
«Из ложно понятой жажды популярности император унижает
знатных, не возвышая мелкий люд. Все люди равны перед богом, а для
русских монарх - это бог. Он так высоко парит над землей, что не видит различий
между господином и рабом, мелкие оттенки, разделяющие род человеческий,
ускользают от его божественного взора… Милость земного божества является здесь
надежной приманкой, заставляющей честолюбцев проделывать чудеса, точно так же,
как у нас приводит к поразительным метаморфозам жажда популярности».
«Единственное, чем заняты все мыслящие русские, чем они
всецело поглощены, это - царь, дворец, в котором он пребывает, планы и проекты,
которые в данный момент при дворе возникают. Поклонение двору, прислушивание к
тому, что там происходит,- единственное, что наполняет их жизнь».
«Еще недавно князь Репнин управлял и государством и
государем, но два года назад он попал в немилость, и с тех пор в России не
произносится его имя, бывшее о того у всех на устах. С вершины власти он был
низвергнут в глубочайшую пропасть, и никто не осмелился ни вспомнить, ни думать
о его жизни, не только настоящей, но и прошлой. В России в день падения
какого-либо министра его друзья должны стать немыми и слепыми. Человек
считается погребенным тотчас же, как только он кажется попавшим в немилость».
«Какой взрыв мести против самодержавия готовит это
добровольное самоуничижение трусливой аристократии? Что делает русское
дворянство? Оно поклоняется своему царю и становится соучастником всех
преступлений высшей власти, чтобы самому истязать народ до тех пор, пока бог,
которому этот господствующий класс служит и который им же самим создан, оставит
плеть в его руках».
«Неизменная угодливость, которую всегда встречает
император, служит причиной того, что лишь два раза в течение всей своей жизни
он имел случай померяться своим личным могуществом с толпой,- и оба эти раза во
время народных восстаний. В России нет более свободного человека, чем
восставший солдат».
«Я невольно вспомнил о поведении императора при самом
вступлении его на престол, и эта интересная страница истории отвлекла меня от
спектакля, на котором я присутствовал. То, что я хочу рассказать здесь, сообщил
мне лично император во время одной из наших бесед.
В тот день, когда
Николай вступил на престол, вспыхнул мятеж в гвардии. При первом же известии о
восстании в войсках император и императрица одни отправились в придворную
церковь и там, на коленях у ступеней алтаря, поклялись перед Господом умереть
на престоле, если им не удастся восторжествовать над мятежниками».
«Повсюду, где есть двор и придворные, царят расчётливость и интриги, но
нигде они так явственно не выступают, как в России. Российская империя – это
огромный театральный зал, в котором из всех лож следят лишь за тем, что
происходит за кулисами».
«Человек считается погребённым тотчас же, как только он кажется
попавшим в немилость. …Поэтому Россия не знает, существует ли сегодня министр,
который ещё вчера управлял всей страной».
«В России император затмевает солнце…. политическая вера здесь крепче веры в Бога» (А.Кюстин)
«Во Франции каждый может
достигнуть всего, пользуясь ораторской трибуной, в России – вращаясь при дворе.
Самый ничтожный человек, если он сумеет понравиться государю, завтра же может
стать первым в государстве».
«Хороший тон повелевает здесь превозносить предков императора и
поносить его непосредственных предшественников».
«Первое, что бросилось мне в глаза при взгляде на русских
царедворцев во время исполнения ими своих обязанностей, было какое-то
исключительное подобострастие и покорность. Они казались своего рода рабами, только
из высшего сословия. Но едва лишь наследник удалялся, как они принимали
независимый вид и делались надменными, что создавало резкий и
малопривлекательный контраст с их обращением за минуту прежде. Впечатление было
таково, что в свите царского наследника господствует дух лакейства, от которого
знатные вельможи столь же мало свободны, как и их собственные слуги. Это не
походило на обыкновенный дворцовый этикет, существующий при других дворах, где
официальное чинопочитание, большее значение должности, нежели лица, ее
занимающего, и роль, которую всем приходится играть, порождают скуку и
вызывают подчас насмешливую улыбку. Нет, здесь было худшее: рабское мышление,
не лишенное в то же время барской заносчивости. Эта смесь самоуничижения и
надменности показалась мне слишком малопривлекательной и не говорящей в пользу
страны, которую я собрался посетить».
«Ужасные последствия политического тщеславия! Эта страна
- несчастная жертва честолюбия, вряд ли ей понятного, кипящая, как в котле,
истекающая кровью и слезами,- хочет казаться спокойной другим, чтобы быть
сильной. Вся израненная, она скрывает свои язвы...».
«В России климат уничтожает физически слабых,
правительство - слабых морально. Выживают только звери по природе и натуры
сильные как в добре, так и во зле».
«В России деспотизм - на троне, но тирания – везде».
«Тиранам нравится, когда кругом улыбаются. Благодаря
нависшему над головами всех террору, рабская покорность становится незыблемым
правилом поведения».
«Итак, все в России сосредоточено в особе монарха. Он
задает тон всему, а придворные хором подхватывают припев. Русские придворные
напоминают мне марионеток со слишком толстыми веревочками».
«Когда император два раза в год раскрывает двери своего
дворца перед привилегированными крестьянами и избранными горожанами, он этим не
говорит купцу или батраку: «Та такой же человек, как и я», но говорит
дворянину: «Та такой же раб, как и они, а я, ваш бог, властвую над всеми вами».
«Такое позирование своей царственностью было бы настоящей
комедией, если бы от этого постоянного театрального представления не зависело
существование шестидесяти миллионов людей, которые живут лишь потому, что этот
человек, выступающий перед вами в роли монарха, милостиво разрешает им дышать и
предписывает, какими способами должно пользоваться его разрешением. Такова
серьезная сторона представления. Отсюда вытекают столь важные последствия, что
страх перед ними скоро заглушает желание смеяться».
«В конце концов, что представляет собой эта толпа,
именуемая народом и столь восхваляемая в Европе за свою фамильярную
почтительность к монарху? Не обманывайте себя напрасно: это - рабы рабов.
Вельможи с большим разбором выбирают в своих поместьях крестьян и посылают их
приветствовать императрицу. Этих отборных крестьян впускают во дворец, где они
изображают народ, не существующий за его стенами, и смешиваются с придворной
челядью».
«Повторяю еще раз: все в России - один обман, и
милостивая снисходительность царя, допускающего в раззолоченные чертоги своих
рабов, только лишняя насмешка».
«Среди шести или семи тысяч представителей этого
лженарода, скопившегося вчера вечером в петергофском дворце, я напрасно искал
хотя бы одно веселое лицо: люди не смеются, когда лгут».
«В России деспотизм - на троне, но тирания – везде» (А.Кюстин)
«Россия - империя каталогов: если пробежать глазами одни
заголовки - все покажется прекрасным. Но берегитесь заглянуть дальше названий
глав. Откройте книгу - и вы убедитесь, что в ней ничего нет: природа, все главы
обозначены, но их еще нужно написать. Сколько лесов являются лишь болотами, где
не собрать и вязанки хвороста. Сколько есть полков в отдаленных местностях, где
не найти ни единого солдата. Сколько городов и дорог существует лишь в проекте.
Да и вся нация, в сущности, не что иное, как афиша, расклеенная по Европе,
обманутой дипломатической фикцией. Настоящая жизнь сосредоточена здесь вокруг
императора и его двора».
«Можно доверять моей оценке самодержавного образа
правления, ибо я приехал в Россию именно с целью найти в ее строе рецепт против
бедствий, угрожающих Франции. Если вам кажется, что я сужу Россию слишком
строго, знайте, что виною тому лишь те невольные впечатления, которые я получаю
ежедневно и которые каждый истинный друг человечества на моем месте
истолковывал бы точно таким же образом».
«Сколь ни объятна эта империя, она не что иное, как
тюрьма, ключ от которой хранится у императора».
«Тому, кто имел несчастье родиться в этой стране,
остается только искать утешения в горделивых мечтах и надеждах на мировое
господство. К такому выводу я прихожу всякий раз, когда пытаюсь анализировать
моральное состояние жителей России. Россия живет и мыслит как солдат армии
завоевателей».
«Политические
суеверия, составляющие душу этого общества, делают государя ответственным за
все происходящее. Когда моего пса ударят, он просит у меня защиты; когда
всевышний посылает напасти на русских, они взывают к царю. Самодержец,
совершенно безответственный с политической точки зрения, отвечает за все. Это -
естественный результат захвата человеком божеских привилегий».
«Дабы правильно оценить трудности политического положения
России, должно помнить, что месть народа будет тем более ужасна, что он
невежествен и исключительно долготерпелив. Правительство, ни перед чем не
останавливающееся и не знающее стыда, скорее страшно на вид, чем прочно на самом
деле. В народе - гнетущее чувство беспокойства, в армии - невероятное зверство,
в администрации - террор, распространяющийся даже на тех, кто терроризирует
других, в церкви - низкопоклонство и шовинизм, среди знати - лицемерие и
ханжество, среди низших классов - невежество и крайняя нужда».
Вспоминал слова
одного из фаворитов Екатерины II о строительстве Петербурга, указывая о суровом
северном климате, однако впоследствии его слова стали приобретать совсем иной
смысл: «Не вина милостивого Господа,
государыня, если люди из слепого упорства строят столицу великой империи на
земле, предназначенной природой служить логовищем для волков и медведей».
Упомянул о российских
чиновниках: «Занимаемые ими должности
отнюдь не соответствовали их напускной важности».
«Каждый из них выполняет свою работу с такой педантичностью, ригоризмом
и надменностью, которые имеют одну лишь цель – придать известную важность даже
самому маленькому чиновнику. Он не позволяет себе проронить лишнее слово, но
ясно чувствуется, что он полон сознания своего величия».
«Столько мельчайших
предосторожностей, которые считались здесь, очевидно, необходимыми и которые
нигде более не встречались, ясно свидетельствовали о том, что мы вступаем в
империю, объятую одним лишь чувством страха, а страх ведь неразрывно связан с
печалью».
«Россия – страна совершенно бесполезных формальностей», - шептали они
друг другу, и притом по-французски, из боязни быть услышанными кишащими вокруг
чиновниками».
«Россией управляет класс чиновников… и управляет часто наперекор воле
монарха... Из недр своих канцелярий эти невидимые деспоты, эти пигмеи-тираны
безнаказанно угнетают страну. И, как это ни звучит парадоксльно, самодержец
всероссийский часто замечает, что он вовсе не так всесилен, как говорят, и с
удивлением, в котором он боится сам себе признаться, видит, что власть его
имеет предел. Этот предел положен ему бюрократией…».
«Обилие ничтожных, совершенно излишних мер … делает необходимым наличие
бесконечного множества всякого рода чиновников».
«Русские помещики - владыки, и владыки, увы, чересчур
самодержавные, в своих имениях»
(А.Кюстин)
«Армия чиновников, эта сущая язва России. Эти господа образуют нечто
вроде дворянства…».
«Русские помещики - владыки, и владыки, увы, чересчур
самодержавные, в своих имениях. Но, в сущности, эти деревянные самодержавцы
представляют собой пустое место в государстве. Они не имеют политической силы.
У себя дома помещики позволяют себе всевозможные злоупотребления и смеются над
правительством потому что всеобщее взяточничество сводит на нет местные власти,
но государством они не правят. Царь - единственный источник их влияний на
государственные дела, лишь от его милости зависит их политическая карьера».
«Русская форма правления соединяет в себе все недостатки
демократии и деспотизма, не имея ни одного из достоинств того и другого режима».
«Россией управляет класс чиновников, прямо со школьной
скамьи занимающих административные должности, и управляет часто наперекор воле
монарха. Каждый из этих господ становится дворянином, получив крестик в
петлицу, и, вооружившись этим волшебным значком, превращается в помещика,
получает землю и крепостные «души». Выскочки в кругу власть имущих, они и
пользуются своей властью, как подобает выскочкам. На словах они сторонники
всяких новшеств, а на деле деспоты из деспотов».
«Из недр своих канцелярий эти невидимые деспоты, эти
пигмеи-тираны безнаказанно угнетают страну».
«К кому воззовет однажды народ, устав от немоты вельмож? Каким взрывом
ненависти чревато для самодержавия трусливое самоотречение аристократов? Чем
заняты русские дворяне? Они обожают императора и становятся соучастниками его
злоупотреблений, дабы по-прежнему угнетать крестьян, которых они будут истязать
до тех пор, пока их кумир не вырвет кнут из их рук (заметьте, что кумир этот
ими же и сотворен). К этой ли роли предназначены дворяне Провидением? Они
занимают самые почетные должности в огромной империи. Но что сделали они, чтобы
это заслужить? Чрезмерная и постоянно растущая власть монарха - более чем заслуженная кара за слабость дворян. В
истории России никто, кроме императора, испокон веков не занимался своим делом;
дворянство, духовенство, все сословия общества изменяют своим обязанностям. Если народ живет в оковах, значит, он достоин такой участи; тиранию создают
сами нации. Или цивилизованный мир не позже, чем через пять десятков лет, вновь
покорится варварам, или в России свершится революция куда более страшная, чем
та, последствия которой до сих пор ощущает европейский Запад».
«Какие трагедии разыгрываются в этой стране, где
честолюбие и даже самая ненависть кажутся внешне такими холодными и
уравновешенными».
«Россия - это страна, в которой несчастье позорит всех
без исключения, кого она постигнет».
|