Голубинский Евгений Евсигнеевич

    

 (28 февраля 1834, Костромская губерния — 7 января 1912, Московской губернии) — церковный историк. Академик академии наук. Автор ряда исследований по истории церкви.

Отмечал, как религиозные высшие сословные круги российского общества лицемерно долго молятся, а их сердца далеко стоят от Господа (2Тим.3:5, Ис.29:13, Иер.7:9-11): «Известно, что купеческое сословие считается у нас самым благочестивым сословием в нашем обществе, - что на него смотрят у нас как на то сословие, которым поддерживается у нас вера. До некоторой степени это справедливо.

Если под благочестием разуметь усердие к построению и благоукрашению храмов Божиих, усердие к церковной молитве, строгость в соблюдении постов, то купеческое сословие действительно должно быть признано самым благочестивым у нас сословием. Но истинное благочестие состоит далеко нс в одвом сейчас указанном, и это, сейчас указанное, далеко не есть в деле благочестие главное и важнейшее.  

Если человек строит и благоукрашает храмы Божии от богатств, собранных неправедным или - что то же - нечестным образом, - обманами и притеснениями ближних и хищениями у них, вообще всякими неправдами то сколько бы он ни строил и ни благоукрашал храмов Божиих, какие бы он ни тратил на это огромные деньги, совершенно всуе надеется он купить у Господа Бога царство небесное: Господь не подкупается и жертва неправедная, как бы она ни была велика, нисколько неугодна Ему и только привлекает на льстивого и коварного жертвователя, который думает обмануть Его, как человека, Его тяжкий гнев: жертвы нечестивых мерзость Господеви, ибо беззаконно приносят я (Притч. Солом. 21, 27).

Если человек, усердно посещающий храм Божий для молитвы и строго соблюдающий посты, в своем поведении по отношению к ближним есть обманщик, притеснитель и хищник, то его молитвы и посты в очах Божиих совершенное ничто, и всуе он молится и постится, делая не то, чтобы уготовлять себе царство небесное, а то, чтобы готовить себя к тяжкому Божию осуждению: поста и празднеств ваших ненавидит душа моя (Исаии 1,14), говорит Господь нечестивым праздниконаблюдателям и постникам. Но не должно ли быть признано за печальную истину то, что благочестие нашего купечества, взятого в его большинстве, страдает пороком отсутствия в нем истинной праведности?

Человек строит или благоукрашает храмы Божии: но на какие деньги большею частию это делается? На деньги, собранные посредством систематического (постоянного), большего или меньшего обмана в торговле,- посредством постоянных обсчитываний и всякого рода притеснений и обираний рабочих, если человек есть фабрикант или перепродавец произведений мелких производителей, - посредством чудовищных обкрадываний казны, если он есть казенный поставщик или казенный подрядчик.

Человек усердно посещает храм Божий для молитвы и строго соблюдает посты: но не бывает ли большею частию так, что эти действия благочестия и способ ведения им своей торговли не имеют между собою ничего общего? Что, возвращаясь из храма от молитвы за свой торговый прилавок, он обманывает покупателей так, что как-будто и молиться ходит только затем, чтобы просить у Господа помощи обманывать?

Что, строго наблюдая посты, он делает в продолжение этих своих строгих постов разве только то изменение в обычном характере своей торговли, что, как бы вымешая на покупателях за свое воздержание от мясной пищи, становится с ними еще немилостивее? Вообще составляет печальную истину то, что честность не принадлежит к числу христианских добродетелей нашего купечества, взятого в его большинстве.

Но так как истинное благочестие есть не только честность, но нечто гораздо большее, то ясно, что там, где нет даже и честности, не может быть речи об истинном благочестии».

«А поэтому и в христианстве люди в своем решительном большинстве остаются теми же людьми, в которых себялюбие совершенно господствует над любовию к ближиим. Не желая исполнять заповеди о любви к ближним, люди не хотели были лишиться и царства небесного.

И вот, как бы не претендуя на лучшие места в царствии небесном и как бы соглашаясь довольствоваться какими-нибудь в нем уголками, люди возлегли надежду, что они достигнуть своей цели, если помимо заповеди о любви к ближним будут исполнять другие заповеди.

Человек собирает себе богатство всеми неправдами, со всевозможными обманами своих ближних, со всевозможными притеснениями им и обидами; но он усердно посещает храм Божий для общественной молитвы по праздникам и даже изредка ходит в него на буднях; он строго соблюдает установленные церковию посты: и он полагаеть, что имеет право хотя не на высокое место в царстве небесном. 

Впрочем люди, изобретшие себе легкий путь для получения царства небесного, не обходятся совсем и без христианского милосердия. Так как Слово Божие и отцы церкви слишком ясно и положительно говорят, что без милосердия невозможно получить царства небесного, то люди избрали милосердие, которое бы было для них неубыточно.

Посредством неправды и обид ближним человек собирает себе тысячи и потом раздает нищей братии копеечки, льстя себя надеждой, что эти копеечки послужать ему выкупом за неправедные рубли! Наконец, и еще изобретен людьми способ покупать себе царство Небесное не совсем безвыгодным для себя образом.

Человек собираеть себе богатство всякими неправдами и потом уделяет часть из этого богатства на построение или на украшение храмов Божиих!»

«Бедняки; они глупы, потому что не знают пути Господня, закона Бога своего» (Иер.5:4)

«Просвещение отсутствовало у нас как во всем обществе, так и в духовенстве, до времен Петра Великого; до того же времени и наши священники не могли быть учителями народа. Со времени Петра у нас начало вводиться просвещение как во всем обществе, так и в духовенстве, и, наконец, до некоторой степени совсем ввелось, так что в настоящее время ставят в священники непременно и исключительно людей получивших настоящее общее и богословское образование.

И однако наши приходские священники и до сих пор остаются для народа только совершителями церковных служб и треб... Это значит, что священники наши не спешат воспринять на себя обязанности, которые слишком долгое время не были у нас исполняемы и что они имели бы решительное желание оставаться при столь льготных для них старых порядках...».

«Иные у нас полагают, что священники наши уже исполняют лежащую на них обязанность быть учителями, ибо сказывают проповеди...».

«Церковная проповедь, как бы она ни была хорошо поставлена и ведена, вовсе не представляет собою средства для научения людей вере и нравственности; она имеет значение дополнительное к настоящему научению, и нисколько не маловажное, а, напротив, очень важное, как средство напоминания им об истинах веры, как средство постоянного возгревания уже насажденного в людях духа благодати.

Единственное действительное средство научать людей настоящим, а не воображаемым только образом есть систематически-школьное обучение науке о вере или катехизису и науке о нравственности или этике (нравственному богословию)...

Есть нравственность истинно христианская и есть нравственность только мнящая себя таковою, нравственность фарисейская. У нас в России, по нашим историческим обстоятельствам, слишком много утвердила свое господство нравственность фарисейская, и должно, наконец, позаботиться о том, чтобы сокрушить ее господство и оставить власть единственно за нравственностью истинно христианской и истинно евангельской.

Мы, русские, очень долгое время остававшиеся без света просвещения, впали в ту крайность, чтобы все христианство и все христианское благочестие полагать в наружном богопочтении или внешней набожности».

«В XVI веке среди русского общества явился пророк, посланный отъинуду (откуда-то), который возвысил свой голос против фарисейского благочестия наших предков; это знаменитый преп. Максим грек. Но обличения одного человека, хотя смелые и беспощадные, как обличения древнего Илии Фесвитянина, не в состоянии были пересоздать общество...».

«Пьянство есть порок нашего духовенства, так сказать, досеминарский, идущий от времен старых и, вероятно, древних. В семинариях, разумеется, не учат пьянству; но поступает человек из семинарии на место, находит там готовую пьяную среду и утопает в ней. Нам приходилось видать немало примеров, что люди, во время учения в семинарии вовсе не обещавшие быть пьяницами, становились по поступлении на место самыми горькими и самыми жалкими пьяницами.

Мы не знаем всего нашего отечества достаточно хорошо, чтобы сказать, насколько еще распространенным остается в нем пьянство среди духовенства. Нас уверяют, что в некоторых губерниях и этнографических местностях оно выводится, или даже и совсем вывелось. От чистого сердца желаем верить, что это правда; но местности, которые мы знаем, еще до сих пор погрязают в пьянстве».

«Наши теперешние священники, конечно, найдут это требование невозможным, потому что в настоящее время сочинение проповеди стоит для них, по крайней мере, недельного пота. Но требование вовсе не так страшно и невозможно, как оно представляется с первого взгляда.

Проповеди должны быть по возможности простыми и безыскусственными поучениями, рассчитанными вовсе не на то, чтобы удивлять слушателей непонятной премудростью, вывезенной из семинарии, а на то, чтобы быть для них совершенно понятными, чтобы действительно повторять им истины веры и правила нравственности христианской.

Если в семинариях будут нарочито и со всем должным старанием учить слаганию этих поучений и практиковать в них, то для каждого священника, по занятии им места, их приготовление будет составлять некоторый труд в продолжение годов полутора-двух, а потом это станет для них делом совершенно обычным.  

Повторение правил нравственности, так же как и их преподавание, требует не только простоты, но и убедительности, ибо цель их не только то, чтобы проповедник был понятен для слушателей, но и то, чтобы он действовал на них (на их сердца и воли). 

Убедительность не может быть придана речи искусственным образом, ибо, хотя Цицерон и сказал, что poetae nascuntur, oratores fiunt (поэтами рождаются, ораторами становятся), но он сказал совершенную неправду; степень убедительности зависит от степени убежденности и сердечного отношения к делу самого говорящего, так что здесь действительное условие не степень умения составлять поучения, а степень нравственного достоинства (качественности) священника, как пастыря «Тут правда не то, что сказал Цицерон, а что от сердца глаголят уста».

«В настоящее время не может быть восстановлено церковное попечение о бедных в его древней форме, но оно может и должно быть установлено в новой форме».

«Что прискорбно - пьянство не только не убывает, но, пожалуй, еще прибывает: лет сорок назад мы росли дитятей в селе среди гомерического пьянства духовенства всей окрестной местности, но, по крайней мере, мы не слыхали случаев, чтобы люди умирали от пьянства, а из наших товарищей и близких сверстников по учению мы знаем до пятка, которые отправились на тот свет положительно от пьянства».

«Я уже не один раз говорил, что духовенство нашего села, бывшего трехклирным, состояло из трех священников, двух диаконов, трех дьячков и трех пономарей (теперь стало двуклирное, ибо после меня часть прихода отделена в особый приход). Кругом нас были большие приходы — трехклирные и двуклирные.

И духовенство всех приходов (как, впрочем, и решительнейшее большинство духовенства всей епархии и едва ли не решительнейшее большинство духовенства и всей России, по крайней мере, северной), без преувеличения можно и должно сказать, предано было безмерному пьянству или совсем погружено было в пьянство. Пьяный год священников нашего села, начиная его с Пасхи, был таков. 

В самый день Пасхи после обедни, поделив между собою отрезы от приносившихся прихожанами в церковь куличей (которые называются у нас пасхами, в крестьянском выговоре — пасками) и набранные с отрезами от куличей крашеные яйца, священники (разумею под ними весь вообще причт) брали иконы и шли славить Христа по самим себе — сначала к старшему священнику, потом ко второму, потом к третьему и так далее.

У старшего священника как будто предлагался братии обед, а в следующих домах — большая закуска. Я сказал, что «и так далее», но это «и так далее» бывало не весьма часто и, во всяком случае, простиралось не весьма далеко: наибольшею частию хождения кончались третьим священником, очень редко они достигали первого диакона и еще реже второго, а чтобы достигали они и до первого дьячка, это как будто никогда не бывало.

Хождения оканчивались далеко не оконченными потому, что после закуски у третьего священника люди оказывались в таком положении, что и до домов своих могли кое-как добираться только при помощи жен. А другие не добирались до дома и где-нибудь валялись».

«Не все крестьяне бедны; есть между ними и зажиточные и богатые. Эти последние наибольшею частью ведуть себя по отношению к своим собратьям по крестьянству так, как ведут себя по отношению к деревенскому люду недавно явившиеся специальные его эксплоататоры - так называемые кулаки, т.е. стараются заставить нуждающихся крестьян все продавать себе за полцены, - заставить их работать на себя чуть не даром, и вообще стараются поставить их в такое по отношению к себе положение, чтобы они находились у них как бы в вечной кабале.

Отец Макарий был настоятельнейшим обличителем этого крайне нехристианского и гнусно языческого «мироедства» со стороны богатых крестьян: смотря по характеру богатых мироедов, он то увещевал их со всею убедительною кротостью, то обличал со всею безпощадною суровостию».

«Если бы богатые так приобретали и так употребляли свое богатство, как это предписывает заповедь Божия, начертанная в нашем сердце и подтверждаемая евангелием, то в мире не было бы настоящей бедности».

«Наши крестьяне в своем огромном большинстве живут крайне бедно: жалкий домишко, худая одежонка, скудная пища в продолжение целого года; вся приправа холодной и голодной жизни, состоящая из грязи и грязи. Крестьянин не мыслим без лошади, - и что за крошечный, мохнатый и несчастный зверь эта его кормилица и поилица, составляющая с ним самим такое истинно печальное целое?

Когда смотришь на этого жалкого человека, каков наш крестьянин в своем большинстве, то невольно думаешь: неужели Господь Бог сотворил людей для этакой жизни и неужели это есть жизнь - дар Божий прекрасный?»

«История бывает трех родов: тупая, принимающая все, что оставило нам прошлое время с именем исторического материала, за чистую монету и поэтому рассказывающая бабьи сказки; лгущая, которая не обманывается сама, но обманывает других, которая из разных практических побуждений представляет белое черным и черное белым, хулит достойное похвалы и хвалит достойное порицания и т.п.; и настоящая, которая стремится к тому, чтобы по возможности верно и по возможности обстоятельно узнавать прошлое и потом стараться также верно и обстоятельно воспроизводить его.

Предоставляя желающим и произволящим быть сторонниками истории тупой или лгущей, я с своей стороны есмь горячий почитатель истории настоящей».

«С окончанием молеб кончался на время период пьянства, и с осени, примерно до половины Рождественского поста, наставал период выпивания….

Масленица составляла собственный праздник священников, который они справляли с возможно обильными возлияниями между собой и своими гостями. На Великий пост прекращалось пьянство священников (хотя представлявшихся единичных случаев выпивки священники не могли опускать), а затем начинался новый пьяный год...».

«Против порока пьянства духовная власть принимала одни бумажные меры, но как они влияли на наше духовенство, можно видеть из следующего. Раз во время возки снопов с поля, устав от складывания снопов, мы сидели, отдыхая на берегу ладони (тока). Вдруг является перед отцом, который был тогда старшим священником, рассыльный от благочинного с бумагой в руке.

В бумаге содержалось извещение от благочинного, что получен из Синода строжайший указ относительно поведения священников, и что он (благочинный) скоро явится в село. Отец прочитал бумагу и, с улыбкой передавая ее мне, сказал: «Знаешь, что это значит, когда благочинный приезжает по обыкновенным делам, то мы ставим на собор по четверти, а так как он приедет по необыкновенному делу, то придется поставить полведра». 

«Не знаю, как теперь живет духовенство нашего села и нашей местности. А что касается до моих сверстников, то они были еще хуже наших отцов. Отцы пили, но не умирали от водки, а из сверстников моих, бывших священниками в нашей местности, трое или четверо преждевременно отправились на тот свет от водки…».