Признательность императрицы простиралась и на тех, которые у двора ее с верностью ей служили, и сии были два брата, Александр и Петр Ивановичи Шуваловы, которого второго жена Мавра Егоровна и любимица императрицына была, и о сей последней чете буду иметь случай впредь упомянуть; Скворцов, Лялин, Возжинский и Чулков, из которых некоторые и из подлости были.

Все сии разные награждения получили, а недостаточные стали обогащены; и как не одно рождение и по долголетним службам полученные чины стали давать преимущество у двора, то и состояния смешались, и что из подлости, или из незнатных дворян происшедший, обогащенный по пышности делал, того знатный, благородный или заслуженный, но не награжденный человек за стыд почитал не делать.

Когда смешались состояния, когда чины начали из почтения выходить, а достатки не стали равняться, единые от монаршей щедроты получая многое, могли много проживать, а другие, имея токмо рождение и службу и небольшой достаток, с ними восхотели ровны быть, тогда естественно роскошь и сластолюбие сверху вниз стало преходить и разорять нижних; а как сластолюбие никогда пределов излишностям своим не полагает, и самые вельможи начали изыскивать умножить оное в домах своих.

Двор, подражая, или лучше сказать, угождая императрице, в златотканные одежды облекался. Вельможи изыскивали в одеянии все, что есть богатее, в столе - все, что есть драгоценнее, в питье - все, что реже, в услуге возобновя древнюю многочисленность служителей, приложили к оной пышность в одеянии их.

Экипажи возблистали златом, дорогие лошади, не столько для езды удобные, как единственно для виду, учинились нужны для вожения позлащенных карет. Дома стали украшаться позолотой, шелковыми обоями во всех комнатах, дорогими мебелями, зеркалами и другими.

Все сие составляло удовольствие самим хозяевам, вкус умножался, подражание роскошнейшим народам возрастало и человек делался почтителен, по мере великолепности его житья и уборов.

Очевидный будучи свидетель роду житья и сластолюбия тогдашнего времени, я некоторые примеры потщуся представить. Граф Алексей Петрович Бестужев имел толь великий погреб, что он знатный капитал составил, когда после смерти его был продан графом Орловым. Палатки, которые у него станавливались на его загородном дворе на Баменном острову, имели шелковые веревки.

Степан Федорович Апраксин всегда имел великий стол, гардероб его из многих сот разных богатых кафтанов состоял в походе, когда он командовал российскою армией против прусского короля, все спокойствия, все удовольствия, какие возможно было иметь в цветущем торговлею граде, с самой роскошью, при звуке оружий и беспокойстве маршей, ему доследовали.

Палатки его величиною город составляли, обоз его более нежели 500 лошадей отягчал, и для его собственного употребления было с ним 50 заводных, богатоубранных лошадей (Все это подтверждается свидетельством другого очевидца и участника в походе Апраксина - А. Т. Болотовым, см. его «Записки», приложенные к I т. «Русской Старины»).

Граф Петр Борисович Шереметев, сперва камергер, а потом генерал-аншеф и генерал-адъютант, богатейший тогда в России человек, как по родителе своем, графе Борисе Петровиче Шереметеве, так и по супруге своей, графине Варваре Алексеевне, рожденной княжне Черкаской, дочери и наследнице князя Алексея Михайловича Черкаского, человека также весьма богатого.

Человек, весьма посредственный разумом своим, ленив, незнающ в делах, и одним словом, таскающий, а не носящий свое имя и гордящийся единым своим богатством, все в угодность монархине со всем возможным великолепием жил.

Одежды его наносили ему тягость от злата и серебра и блистанием ослепляли очи; экипажи его, к чему он и охоты не имеет, окромя что лучшего вкусу были выписаны из Франции, были наидрагоценнейшие, стол его великолепен, услуга многочисленна, и житье его одним словом было таково, что не одиножды случалось, что нечаянно приехавшую к нему императрицу с немалым числом придворных, он в вечернем кушанье, яко бы изготовляясь, мог угощать; а сие ему достоинством служило и он во всяком случае (см. «Русскую Старину», т. I, стр. 220 - 221) у двора, не взирая на разные перемены, в рассуждении его особы, был особливо уважаем.

Граф Иван Григорьевич Чернышев, сперва камер-юнкер, а потом камергер, человек не толь разумный, коль быстрый, увертливый и проворный и, словом, вмещающий в себе все нужные качества придворного, многие примеры во всяком роде сластолюбия подал.

К несчастью России, он немалое время путешествовал в чужие края, видел все, что сластолюбие и роскошь при других европейских дворах наиприятнейшего имеют, он все сие перенял, все сие привез в Россию и всем сим отечество свое снабдить тщился. Одеянии его были особливого вкусу и богатства и их толь много, что он единожды вдруг двенадцать кафтанов выписал.

Стол его со вкусом и из дорогих вещей соделанный, обще вкус, обоняние и вид привлекал; экипажи его блистали златом и самая ливрея его пажей была шитая серебром; вина у него были на столе наилучшие и наидражайшие И подлинно, он сим некоторое преимущество получал, яко человек, имеющий вкус, особливо всегда был уважаем у двора, женился на богатой невесте Ефимовской, родне государыни и любимой ею, потом учинился другом фавориту Ивану Ивановичу Шувалову.

Чрез него, прежде других, тогда весьма в почтении находящуюся, ленту польского Белого Орла получил, а сим же защищением, чрез сенат за малую цену, то есть не более 90,000 рублев получил медные заводы, где слишком на сто тысяч готовой меди было, и которые, чрез несколько лет приведенные им в разорение, с великим иском на них за 700,000 продал обратно короне.

Вкореняющаяся такая роскошь проникла и в такие состояния людей, которые бы по чинам и обстоятельствам своим не имели нужду ее употреблять. Князь Борис Сергеевич Голицын, сперва отбегающий от службы поручик или капитан, а потом отставной майор, оную в Москве колико возможно оказывал; богатые одеяния его и жены его, ливреи, экипажи, стол, вины, услуга и прочее, все было великолепно.

Таковое роскошное житье привлекало ему некоторый род почтения, но изнуряло его состояние, так как и действительно он, как от долгов приватным людям, так и от долгов казне разоренный, умер, и жена его долгое время должна была страдать и претерпевать нужду в платеже за безумие мужа для оплаты нажитых долгов.

Тако сластолюбие повсюду вкоренялось, к разорению домов и к повреждению нравов. Но где оно наиболее оказало вредных своих действий? и где оно, соединяся с пышностью и властолюбием, можно сказать, оказало свою победу над добрыми нравами? Сие было в особе графа Петра Ивановича Шувалова. Имя сего мужа, памятное в России не токмо всем вредом, который сам он причинил, но и примерами, которые он оставил к подражанию.

Род Шуваловых у нас никогда в великих чинах не бывал, и отец сего Шувалова, Иван Максимыч, в младости своей у деда моего, брата родного моего деда, князя Юрия Федоровича Щербатова, у князя Федора Федоровича был знакомцем. Войдя в службу, долговременным продолжением оные достиг наконец до генерал-майорского чина, был губернатором у города Архангельского, откудова отец мой его сменил, а оттуда был употреблен губернатором или в Ригу, или в Ревель, где и умер (Иван Максимович Шувалов, генерал-майор и Александра Невского кавалер, был комендантом в Выборге; умер в 1736 г.).

Он был человек умный и честный, имел двух сыновей, Александра и Петра Ивановичей, которым дав приличное воспитание, определил их в службу ко двору цесаревны Елисаветы Петровны. В царствование императрицы Анны Ивановны старались наполнить двор цесаревны такими людьми, которые бы ни знатности рода, ни богатства не имели, и тако сии достигли из пажей даже до камер-юнкеров.

Петр Иванович Шувалов был человек умный, быстрый, честолюбивый, корыстолюбивый, роскошный, был женат на Мавре Егоровне Шепелевой, женщине, исполненной многими пороками, однако любимице императрицыной (см. «Русскую Старину» т. I, стр. 90, 510 - 515); он пользуясь напамятованием прежней своей службы, когда быв при дворе ее, яко цесаревны, разделял ее утеснения милостью императрицы к жене его, с самого начала принятия престола императрицы Елисаветы Петровны, отличную стал иметь силу.

Вскоре был пожалован в камергеры, и разумом своим, удобным к делам и ко льсти, силу свою умножил; пожалован был в генерал-поручики и присутствовал в сенате. Тут соединяя все, что хитрость придворная наитончайшего имеет, то есть не токмо лесть, угождение монарху, подслуживание фавориту Разумовскому, дарение всем подлым и развратным женщинам, которые были при императрице и которые единые были сидельщицы у нее по ночам, иные гладили ее ноги, к пышному немного знаменующему красноречию, проникнул он, что доходы государственные не имеют порядочного положения, а императрица была роскошна и сластолюбива.

Тогда когда сенат, не имея сведения о суммах, где какие находятся, всегда жаловался на недостаток денег, сей всегда говорил, что их довольно и находил нужные суммы для удовольствия роскоши императрицы. Дабы на умножающееся сластолюбие иметь довольно денег, тогда как другие, взирая на недостаток народный, не дерзали ничего накладывать, сей, имея в виду свою пышность и собственные свои пользы, увеличил тщаниями своими доходы с винных откупов, а для удовольствия своего корыстолюбия сам участником оных учинился.

Монополии старался вводить, и сам взял откуп табаку, рыбные ловли на Белом и Ледяном море и леса олонецкие, за все получая себе прибыль. При милосерднейшей государыне учредил род инквизиции, взыскующей корчемство и обагрил российские области кровью пытанных и сеченных кнутом и пустыни сибирские и рудники наполнил сосланными в ссылку на каторги.

Так что считают до 15,000 человек, претерпевших такое наказание. Взирая на торговлю, умножил пошлины на товары без разбору, и тем приумножением убытку по цене оных, при приумножении сластолюбия, принужденно многих в разорение повлек.

Умножил цену на соль, а сим самым приключил недостаток и болезни в народе. Коснувшись до монеты, возвышал и уменьшал ее цену, так что пятикопеешники медные привел ходить в грош, а бедные подданные на капитале медных денег, хотя не вдруг, но три пятых капиталу своего потеряли; по его предложению делана была монета медная по восьми рублев из пуда, а потом опять переделывана по шестнадцати рублев из пуда.

Хотя ни одно из сих действий не было учинено без тайных прибытков себе, но еще дошедши до чину генерал-фелцехмейстера и быв подкрепляем родственником своим Иваном Ивановичем Шуваловым, которого ввел в любимцы к... императрице, тогда когда повсюдова в Европе умножали артиллерию, и Россия, имея тысячи пушек, могла бы, токмо их перелив, снабдить армию и флот, он множество старых пушек в медную монету переделал, приписуя себе в честь, что якобы неизвестное и погибшее сокровище в сокровище обращающееся обратил.

Не могши скрыть свои желания корыстолюбия силой и властью своей, и пользуйся узаконением Петра I, чтоб заводы рудокопные отдавать в приватные руки, испросил себе знатные заводы, и, между прочими, лучший в государстве Гороблагодацкий, и сие с такою бессовестностью, что когда сей завод, могущий приносить прибыли многие сотни тысяч рублев, был оценен в 90 тысяч рублев, то он не устыдился о дорогой оценке приносить жалобу сенату, и получил его по новой переценке, где не справедливость, и не польза государская была соблюдаема, но страх его могущества, не с большим за 40 тысяч рублей; завод, при котором было приписных до 20,000 душ, завод, приносящий после ему до двухсот тысяч рублев, и который после взят был обратно короной за его долги за бесценок, за 750 руб.

Откупы, монополии, мздоимства, торговля, самим им заведенная и грабительства государственных имений, не могли однако его жадность и сластолюбие удовольствовать; учредил банк, по-видимому могущий бы полезным быть подданным, и оный состоял в медной монете, занимая из которого должно было платить по два процента и чрез несколько лет внести капитал серебром. Но кто сим банком воспользовался?

Он сам, взяв миллион; Гот, взявший у него на откуп олонецвие леса и взятые деньги отдавший ему; армяне, взявшие в монополию астраханский торг и большую часть взятых денег отдавшие ему. Князь Борис Сергеич Голицын, который столь мало взятьем сим пользовался, что уверяют, якобы не в единое время из 20,000 им взятых, токмо 4,000 в пользу себе употребил.

Властолюбие его, равно как и корыстолюбие, пределов не имело. Не довольствуясь, что он был генерал-фелцехмейстер, генерал-адъютант и сенатор, восхотел опричную себе армию соделать. Представление его, так как и все чиненные им, было принято и он сочинил армию состоящую из 30 т. пехоты, разделенную в шесть легионов, или полков.

Каждый по пяти тысяч человек, которые ни от кого кроме его не зависели. Является, что в России рок таковых безнужных затей есть скоро родиться и еще скорее упадать. Армия сия, сочиненная из лучших людей государства, пошла в поход против прусских войск, много потерпела, ничего не сделала, часть ее превращена была в состоящие под его же начальством фузилерные полки, а потом и совсем исчезла.

Мало я не забыл, исчисляя честолюбивые затеи сего чудовища, помянуть о изобретенных им, или лучше сказать, в подражание старинных и отброшенных голбиц, которые Шуваловскими назывались и коих коническая камера чинила, что весьма далеко отдавали, а елипсический калибр, что размашисто, но близко, картечами стреляли, и единорогов, которые и ныне есть в употреблении, ради легкости их.

Он выдумку свою всему предпочитая, гербы свои на сих новых орудиях изобразил, гнал всех тех, которые дерзали о неудобности их, ныне доказанной, говорить, яко, между прочим, содержал под арестом князь Павла Николаевича Щербатова, связавшего по приезде своем из армии, что их действие весьма близко, не может быть инако действительно, как на совершенно гладком месте.

Что отдача назад голбиц может самим действующим войскам вред нанести и расстроить их порядок; что тягость их неудобна ни к вожению, ни к постановлению после выстрела на прежнее место и, наконец, что достойно смеху то, что их столь секретными почитают и с особливою присягою к ним люди употреблены, которые даже от главных начальников сокрывают сей мнимый секрет, с обидой оных, коим вверено начальство армии, а не могут они знать ни секрета, ни действия употребляемых в ней орудий: а самое сие расстраивает всю дисциплину в войске, что введенные в сие таинство, якобы отличные люди от других, не по достоинству, но по опричности своей, излишние чины получают и более других им всемощным начальником уважаемы суть.

Между многих таковых развратных его предприятий, начаты однако были два, по его предположениям, то есть, генеральное межевание и сочинение нового уложения. Но за неоспоримую истину должно сие принять, что развратное сердце влечет за собою развратный разум, который во всех делах того чувствителен бывает.

Хотя не можно сказать, чтоб намерение генерального межевания не полезно было государству, и чтоб межевая инструкция не содержала в себе много хороших узаконений; но многие в ней находятся и такие, которые несходственно со справедливостью, но по дальновидности его ли самого или его окружающих, были для собственных их польз учинены. А исполнение еще хуже было.

Порочного сердца человек выбирал порочных людей для исправления разных должностей; те не на пользу общественную, но на свои прибытки взирая, так же порочных людей одобряли, отчего множество тогда же произошло злоупотреблений; и не пользою обществу сие межевание учинилось, но учинилось верным способом к нажитку определенных и к грабежу народа.

Сочинение уложения не лучший успех имело; ибо были к сему, толь полезному делу государства, определены люди не те, которые глубокою наукою состояние государства и древних прав, сообщенных с наукой логики и моральной философии, а равно и с долговременным исполнением беспорочно своих должностей, могли удостоиться имени законодателей и благотворителей своего отечества, но Емме, человек ученый, но груб и бесчеловечен с природы.

Дивов, глупый, наметливый на законы человек, но мало смыслящий их разум, а к тому же корыстолюбивый; Юшков, добрый и не здоимщик и знающий по крайней мере российские законы человек, но ленивый, праздный и нетвердый судья; Козлов, умный и знающий законы человек, но токмо пред тем вышел из под следствия по здоимствам и воровствам.

Глебов, угодник графу Шувалову, умный по наружности человек, но соединяющий в себе все пороки, которые сам он, Петр Иванович, имел. Такие люди, таково и сочинение. Наполнили они сочиненное своеуложение множество пристрастными статьями, по которым каждый хотел или свои дела решить или, начавши новые, воспользоваться разорением других.

Наполнили его неслыханными жестокостями пыток и наказаний, так что когда по сочинении оное было, без чтения сенатом и других государственных чинов, поднесено к подписанию государыни, и уже готова была сия добросердечная государыня, не читая, подписать, перебирая листы, вдруг попала на главу пыток, взглянула на нее, ужаснулась тиранству и, не подписав, велела переделывать. Тако чудесным образом избавилась Россия от сего бесчеловечного законодательства.

Но я слишком отдалился от моей причины, колико она ни достойна любопытства, и токмо ее продолжил для показания умоначертания сего именитого мужа, а развратность вельможи влекла примером своим развратность и на нижних людей. И подлинно, до его правления хотя были взятки, были неправосудии и был разврат, но все с опасением строгости законов, и народ, хотя малое что и давая, не мог справедливо жаловаться, что разорен есть от судей. Но с возвышением его, неправосудие чинилось с наглостью, законы стали презираться и мздоимства стали явные.

Ибо довольно было быть любому и защищаему им, графом Шуваловым, иль его метресами, иль его любимцами, Глебовым и Яковлевым, чтобы не страшася ничего, всякие неправосудия делать и народ взятками разорять. Самый сенат, трепетав его власти, принужден был хотениям его повиноваться и он первой же правосудие и из сего вышнего правительства изгнал.

Чрез искание Анны Борисовны, графини Апраксиной, дочери князя Бориса Васильевича Голицына, при княгине Алене Степановне Куракиной, решено было дело между князя Голицына и княгини Елены Васильевны Урусовой в беглых крестьянах, и хотя она была права, но решением сената была приведена в разорение.

Защищал он, сообщася с графом Александром Борисовичем Бутурлиным, князей Долгоруких по делу о деревнях Анны Яковлевны Шереметевой, дочери именитого князя Якова Федоровича Долгорукова, чтобы лишить неправо принадлежащей части князя Якова Александровича и сестру его, княжну Марью Александровну Долгоруких, и тесть мой на сие голос подал; то сказано ему было от вышеименованного графа Бутурлина, что если он от сего дела не отступит, они найдут способ толико его обнести у государыни, что может быть он свое упрямство и ссылкой заплатит.

Не могу я упустить, чтоб не помянуть об едином узаконении сего графа Петра Ивановича Шувалова, учиненном для собственного его прибытку и разрушающем супружественную связь, которая до сего у нас свято сохранялась. Между прочими вещами, связующими супругов и, сходственно с Божиим законом, подчиняющих жен мужьям своим, было узаконение, что жена без воли мужа своего недвижимого своего имения продать и заложить не могла, и муж всегда должен был позволение свое в крепости подпискою означить.

Графу Петру Ивановичу Шувалову нужда была купить одну деревню, не почию у какой графини Головкиной, живущей особливо от мужа своего, а посему и немогущей его согласия иметь, предложил, чтобы сей знак покорства жен уничтожить; по предложению его, яко всесильного мужа в государстве, был учинен указ, он деревню купил, а сим подал повод по своенравиям своим женам от мужей отходить, разорять их детей и отошедшим разораться.

Довольно, думаю (зачеркнуто: «предложил»), описал я разные, клонящиеся к своим собственным прибыткам, предприятия графа Шувалова, наводящие тогда же мне огорчения, не токмо по самому злу, чинившемуся тогда, но и по подаваемому примеру, о котором я пророчествовал, что он множество подражателей себе найдет, яко и действительно воспоследовало.

К В. (кн. Вяземский?) показанием, что он умножает доходы, хотя то часто со стенанием народа, в такую силу вошел, что владычествует над законами и сенатом. К П. (кн. Потемкин?) не токмо всю армию по военной коллегии под властью своей имеет, но и особливую опричную себе дивизию из большей части армии сочинил и нерегулярные все войска в опричнину себе прибрал, стараясь во всех делах толико превзойти графа Шувалова, колико он других превосходил.

Мне должно теперь помянуть о его нравах и роскоши. Беспрестанно в замыслах и беспрестанно в делах, не мог он иметь открытого дому, и роскошь свой великолепным житьем показывать. Но был сластолюбив и роскошен в приватном своем житье. Дом его был убран колико возможно лучше по тогдашнему состоянию, стол его маленькой наполнен был всем тем, что есть драгоценнейшее и вкуснейшее.

Десерт его был, по тогдашнему, наивеликолепнейший, ибо тогда как многие, изживши век, вкусу ананасов не знали, а об ананасе и не слыхивали, он их в обильстве имел, и первый из приватных завел ананасовую большую оранжерею. Вины, употребляемые им, нетокмо были лучшие, но не удовольствуйся теми, которые обыкновенно привозятся и употребляются, делал дома вино ананасовое.

Экипаж его был блистающ златом, и он первый цук аглинских, тогда весьма дорогих лошадей, имел; платье его соответствовало той же пышности: злато, сребро, кружева, шитье на нем блистали, и он первый по графе Алексее Григорьевиче Разумовском имел бриллиантовые пуговицы, звезду, ордена и эпольет, с тою токмо разностью, что его бриллиантовые уборы богатее были.

Во удовольствие своего любострастия всегда имел многих метрес, которым не жалея деньги сыпал, а дабы и тело его могло согласоваться с такой роскошью, принимал ежедневно горячие лекарства, которые и смерть его приключили. Одним словом, хотя он тогда имел более 400,000 рублей доходу, но на его роскошь, любострастие и дары окружающим императрицу не доставало, и он умер, имея более миллиону на себе казенного долгу.

Примеры таковые не могли (зачеркнуто: «не проникнут») не разлиться на весь народ и повсюдова роскошь и сластолюбие умножилось. Дома стали великолепно убираться, и стыдились не аглинские мебели иметь; столы учинились великолепны, и повара, которые сперва не за первого человека в доме считались, стали великие деньги в жалованье получать, так что Фукс, бывший повар императрицын и служивший ей в цесаревнах, хотя имел бригадирский чин, но жалованье получал по 800 рублей в год, а уже тогда и приватные стали давать рублев по пятисот, окромя содержания.

Лимоны и померанцы не могли быть дороги в Петербурге, куда они кораблями привозятся, но в Москве они были столь редки, что разве для больного или для особливо великого стола их покупали, учинились и в Москве в изобильстве.

Вины дорогие и до того незнаемые, не токмо в знатных домах вошли во употребление, но даже и низкие люди их употреблять начали и за щегольство считалось их разных сортов на стол подавать; даже, что многие под тарелки в званые столы клали записки разным винам, дабы каждый мог попросить какое кому угодно.

Пиво аглинское, до того и совсем не бывшее во употреблении, но введенное во употребление графиней Анной Карловной Воронцовой, которая его любила, стало не токмо в знатных столах ежедневно употребляться, но даже подлые люди, оставив употребление русского пива, оным стали опиваться.

Свечи, которые до сего по большей части употреблялись сальные, а где в знатных домах, и то перед господами, употребляли вощения, но и те из желтого воска, стали везде, да и во множестве употребляться белые восковые.

Роскошь в одеждах все пределы превзошел: парчовые, бархатные, с золотом и серебром платья, шитые золотом, серебром и шелками, ибо уже галуны за подлое почитали, и те в толиком множестве, что часто гардероб составлял почти равный капитал с прочим достатком какого придворного или щеголя, а и у умеренных людей оного всегда великое число было.

Да можно ли было сему инако быть, когда сам государь прилагал все свои тщании во украшению своей особы; когда он за правило себе имел каждый день новое платье надевать, а иногда по два и по три на день, и стыжусь сказать число, но уверяют, что несколько десятков тысяч разных платьев после нее осталось.

Мундиров тогда, кто имел токмо достаток, кроме должности своей, не нашивали, и даже запрещено было в оных танцевать при дворе.

Экипажи были умеренного с прочим великолепия; уже русского дела карета в презрении была, а надлежало иметь, с заплатой нескольких тысяч рублей, французскую, и с точеными стеклами, чтоб шоры и лошади оной соответствовали, и прочее.

Однако при всем сем еще очень мало было сервизов серебряных, да и те большая часть жалованных государем. Степан Федорович Апраксин, человек пышный и роскошный, помнится мне (зачеркнуто: «думаю до конца»), до конца жизни своей на фаянсе едал, довольствуйся иметь чаши серебряные, и я слыхал от Ивана Лукьяновича Талызина, что он первый из собственных своих денег сделал себе сервиз серебряный.

При сластолюбивом и роскошном государе не удивительно, что роскошь имел такие успехи; но достойно удивления, что при набожности государыни, касательно до нравов, во многом божественному закону противоборствии были учинены. Сие есть в рассуждении хранения святости брака, таинства, по исповеданию нашей веры.

Толь есть истинно, что единый порок и единый проступок влечет за собою другие. Мы можем положить сие время началом, в которое жены начали покидать своих мужей; не знаю я обстоятельств первого странного развода, но в самом деле он был таков. Иван Бутурлин, а чей сын не знаю, имел жену Анну Семеновну.

С ней слюбился Степан Федорович Ушаков, и она, отойдя от мужа своего, вышла за своего любовника (зачеркнуто: «а жуж ее женился на Мавре Афанасьевне») и, публично содеяв любодейственный и противный церкви сей брак (зачеркнуто: «публично»), жили (зачеркнуто: «и дети их за»).

Потом Анна Борисовна, графиня Апраксина, рожденная княжна Голицына, бывшая же в супружестве за графом Петром Алексеевичем Апраксиным, от него отошла. Я не вхожу в причины, чего ради она оставила своего мужа, который подлинно был человек распутного жития; но знаю, что развод сей не церковным, но гражданским порядком был сужен.

Муж ее, якобы за намерение учинить ей какую обиду в немецком позорище, был посажен под стражу и долго содержался, и наконец велено ей было дать ее указную часть из мужнего имения при живом муже, а именоваться ей по прежнему княжной Голицыной.

И так, отложив имя мужа своего, приведши его до посаждения под стражу, наследница части его имения учинилась по тому токмо праву, что отец ее, князь Борис Васильевич, имел некоторый случай у двора; а потом, по разводе своем, она сделалась другом княгини Елене Степановне Куракиной, любовнице графа Шувалова.

Пример таких разводов вскоре многими другими женами был последуем, и я токмо двух в царствование императрицы Елисаветы Петровны именовал, а ныне их можно сотнями считать.

Еще Петр I, видя, что закон наш запрещает князю Никите Ивановичу Репнину вступить в четвертый брак, позволил ему иметь метресу, а детей его, под именем Репнинских, благородными признал. Также князь Иван Юрьевич Трубецкой, быв пленен шведами, имел любовницу, сказывают, единую благородную женщину, в Стокгольме, которую он уверил, что он был вдов, и от нее имел сына, которого именовали Бецким, и сей еще при Петре I почтен был благородным и уже был в офицерских чинах.

Такому примеру последуя, при царствовании императрицы Елизаветы, в... кн. Василия Владимировича Долгорукова, Рукин наравне с дворянами был производим. Алексей Данилович Татищев, не скрывая холопку свою, отнявшую у мужа жену, в метресах содержал и дети его дворянство получили. А сему подражая, ныне толико сих в дворян умножилось, что повсюдова толпами их видно.

Лицыны, Рапцовы и прочие, которые или дворянство получают, либо по случаю или за деньги до знатных чинов доходят, что кажется хотят истребить честь законного рождения и незакрытно содержа метрес, являются знатные люди насмехаться и святостью закона, и моральным правилам и благопристойности. И так можно сказать, что и сии злы столь обыкновенные в нынешнее время, отрыгнули корень свой в сие царствование.

Такое было расположение нравов при конце сея императрицы и она, скончавшись, оставила престол свой племяннику своему, сыну старшей своей сестры, Анны Петровны, бывшей за герцогом Голстинским, Петру Федоровичу, государю, одаренному добрым сердцем, если может оно быть в человеке, не имеющем ни разума, ни нравов.

Сей, взошедший на всероссийский престол, к поврежденным нравам быв сам с излихвой поврежден, равно по природному своему расположению, так что и во все время царствования императрицы Елисаветы старались наиболее его нравы испортить, не мог исправления им сделать.

VIII.

Сей государь (Петр III) имел при себе главного своего любимца, Льва Александровича Нарышкина, человека довольно умного, но такого ума, который ни к какому делу стремления не имел, труслив, жаден к честям и корысти, удобен ко всякому роскошу, шутлив и, словом, по обращениям своим, и по охоте шутить более удобен быть придворным шутом, нежели вельможею. Сей был помощник всех его страстей.

Взошедши сей государь на всероссийский престол, без основательного разума, без знания во всяких делах, восхотел поднять вольным обхождением воинский чин. Все офицеры его голстинские, которых он малый корпус имел и офицеры гвардии часто имели честь быть при его столе, куда всегда и дамы приглашались. Какие сии были столы? 

Тут вздорные разговоры, смешенные с неумеренным питьем были смешаны, тут после стола поставленный пунш, и положенные трубки, продолжение пьянства и дым от курения табаку представлял более какой трактир, нежели дом государский; коротко одетый и громко кричащий офицер выигрывал над прямо знающим свою должность.

Похвала прусскому королю, тогда токмо преставшему быть нашим неприятелем, и унижение храбрости российских войск составляли достоинство приобрести любление государево; и граф Захар Григорьевич Чернышев, при бывшей пробе российской и прусской, взятой в плен, артиллерии, за то, что старался доказать и доказал, что российская артиллерия лучше услужена, не получил за сие Андреевской ленты, которые тогда щедро были раздаваемы.

Имел государь любовницу, дурную и глупую графиню Елисавету Романовну Воронцову...

Примечательна для России (одна) ночь, как рассказывал мне Дмитрий Васильевич Волков, тогда бывший его (Петра III) секретарем. Петр Третий, дабы скрыть от графини Елисаветы Романовны, что он в сию ночь будет веселиться… сказал при ней Волкову, что он имеет с ним сию ночь препроводить в исполнении известного им важного дела в рассуждении благоустройства государства.

1 2 3 4 5