Этажи мира

Мифологию племён, чьи стойбища разделяют сотни километров тундры, роднят лишь самые общие мотивы. Шаманы слишком редко встречаются друг с другом, чтобы выработать единую версию приключений своих пращуров. Как правило, сказания разных племён объединяет космогония - фундаментальные представления об устройстве мира, а также ключевые персонажи легенд - герои и божества. Они остаются узнаваемыми, несмотря на разнобой в описаниях внешности, деталях биографии и оценке поступков.

Космогония самых древних народов обычно гласит, что души совершают круговорот перерождений, не покидая материальный мир. Более поздние концепции дополнились параллельными измерениями: «верхний мир», населённый духами предков, и «нижний» - мрачная бездна, порождающая чудовищ. Воззрения народов Арктики относятся ко второй категории и выделяются лишь в одном. Здесь в загробных мирах нет смены времён года.

В верхнем мире всегда лето, кони и олени вечно скачут по цветущим лугам. Лишь астральным двойникам шаманов открыт путь в счастливую страну. На священной острой горе в дельте Лены, где воды великой реки вливаются в ледяной океан, стоят стражи верхнего мира - великаны с медвежьими головами, птицы с человеческими лицами и медные люди. Они встречают тех, кто достоин вступить на первый из девяти слоёв небесного царства, расположенного за обычным, видимым небом. Похожим образом загробный мир описывают и чукчи, помещая достойных покойников в «Облачную страну».

Якутская преисподняя расположена под землёй и из-за царящей там кромешной тьмы изучена крайне слабо. Куда интереснее нижний мир инуитов - Адливун. Здесь властвует зима, но мрак полярной ночи смягчён сиянием звёзд и неугасающей северной авроры. Не огненные печи, не серный дым, а вечный холод и вьюга наполняют ад северных племён. Промёрзшая пустыня - это чистилище, через которое тупилак - души умерших - должны пройти, прежде чем обретут покой в серебристом свете Луны.

Туунбак. Демонический медведь из романа «Террор» - выдумка Дэна Симмонса, но основанная на реальном фольклоре инуитов. Имя чудища, Туунбак, означает «злой дух», а его прототипами можно считать мифических гигантских медведей - нанурлука и десятилапого кукувеака. Да и обычный белый медведь на инуитов производит впечатление - его зовут не иначе как «нанук», что значит «уважаемый».

В нижнем мире правит Седна, «Нижняя женщина», которой прислуживают оборотни-адлеты с человеческими лицом и телом, но волчьими ногами и ушами. Из Адливуна посылает она на землю демонов - туурнгаит. Те, что зовутся тыкывак, - олицетворения мороза. Прочие же, подобно чукотским рэккенам, приносят болезни и неудачу на охоте, пока их не изгонят шаманы. В представлении народов Арктики каждое живое существо и каждый предмет наделён собственной душой, которую эскимосы именуют анирниит. На высшем уровне идеи существ, предметов и явлений объединяются в Силлу - мировую душу, придающую материи форму и смысл.

Даже злобные туурнгаит - составная часть Силлу. Мир един, а значит, не требует управления. Понятия справедливости и добра к нему неприменимы. Седна, сильнейшая из злых духов, владычица морских животных, и Теккеитсерток, покровитель оленей-карибу, враждебны людям, так как у оленей и моржей нет причин любить охотников. Но при этом они почитаются как боги - податели пищи. Жизнь и смерть - части космической гармонии. Так и задумано.

Гигантские щуки-людоеды Чукотки

Многие районы Сибири известны только благодаря аэросъемке, и даже геологи изучают их, в основном продвигаясь по руслам рек. Вдоль рек предпочитает селиться и местное население – ханты, манси и якуты в центре Сибири, а восточнее и севернее – чукчи, долганы, нганасаны, юкагиры. Что скрывают таежные дебри, не знает никто. Ходят слухи, что здесь до сих пор живут мамонты и духи-великаны, похожие на первобытных людей. Есть и другие таинственные существа, в том числе гигантские щуки-людоеды.

Легенды рассказывают, что этих рыб можно встретить в больших озерах. По словам селькупов, щука, достигшая столетнего возраста, специально ищет глубокий водоем во время разлива рек и остается в нем до самой смерти. Узнать местообитание монстра легко – у такого озера нет истока, его избегают птицы и звери. Селькупы, которым постоянно необходимо купить мужские рубашки оптом у производителя, называют эти озера пурулто – «озерами черной воды», и никогда не будут удить здесь рыбу и плавать на лодке. Они боятся подходить к ним даже зимой, полагая, что чудовищные щуки могут проломить лед и полакомиться путником.

Похожие истории рассказывают якуты. Советский этнограф Алексей Окладников записал от одного охотника рассказ, как щука съела юношу.

«Жил старик с парнем. В один жаркий день уплыли олени от старика к острову, находящемуся на озере. Парень сел на берестяную лодочку и погнался за оленями, чтобы не ушли далеко. Старик в это время сидит дома. Вдруг взволновалась вода без ветра. Показался большой хвост, и огромная рыба-щука проглотила парня, опрокинув лодку большой волной. Оленя эта щука тоже пастью своей захлопнула. Старик горько зарыдал, оплакивая гибель сына. На следующее утро он все озеро на олене объехал, пытаясь отыскать хотя бы кости погибшего парня.

В руках старика был топор. И вдруг, когда он ехал у самого берега, снова вода, как бугор, взволновалась. Из озера к нему огромная щука ринулась. Берег был низкий и пологий. Щука кинулась с такой громадной силой, что осталась на сухом берегу, не достав старика. Старик же подскочил и убил ее топором. Разрезал ей брюхо и нашел кости – от парня остались; от лодки же одни щепки остались. Старик челюсть той рыбы взял и поставил вроде ворот на дороге, которая ведет от этого горного озера к озеру Сыалах. Через эти ворота все, не слезая с оленя, проезжали, столь высока и широка была челюсть».

У чукчей есть история о том, как щука сожрала юношу, удившего на озере. Людоедку поймали весьма оригинальным способом. Чукчи спустили на дно озера четыре нарты, нагруженные оленьим мясом. Когда щука попыталась съесть приманку, ее зубы застряли в обломках саней. Понадобилось несколько человек, чтобы вытащить рыбу на берег.

Юкагирам, живущим рядом с чукчами, тоже известны гигантские щуки. Они рассказывали историю о рыбаке, который поехал осматривать свои сети и в воде – по обеим сторонам челнока – увидел два больших желтых глаза, расстояние между которыми равнялось двум веслам. По словам рыбака, это была огромная щука, неподвижно лежавшая в воде. Похожие истории слышал от якутов Окладников: «На озере раньше щуку видали: глаза ее по обе стороны берестяной лодки видны были».

Переместимся на шесть тысяч километров с Колымы на запад, на Ямал, где ходят легенды про пырю – рыбу-людоеда с рогами на голове. Валерий Чернецов, который записывал местные предания, считал, что прототипом чудища были огромные щуки. Ненецкий охотник рассказал ему, что однажды трое мужчин убили в озере в дельте Енисея громадную рыбину, в желудке которой нашли пряжку от пояса. Акулы в этих местах – редкость. Акул-людоедов нет вовсе, тем более в пресных озерах. Чернецов полагал, что речь шла об огромной щуке.

Теперь спустимся на юг, в бассейн великой Оби, к хантам, которые считают, что в гигантских щук превращается водяной дух Сарт-лунг. Рыба-оборотень живет в глубоких омутах и озерах и легко может перекусить лодку.

Кстати, ханты считают щуку не рыбой, а зверем, которого верховный бог Торум создал безголовым, видимо, опасаясь его жестокости. Но щука не растерялась и сделала себе голову самостоятельно. Она поплыла по Оби, проглатывая все, что встречалось на пути, – лося, медведя, женщину с вязанкой дров, рыбака, ворона. Из съеденного получилась голова.

Праздники чукчей

Календарные праздники чукчей были связаны с их основными хозяйственными занятиями: у береговых чукчей - с морской охотой, у кочевых - с оленеводством. Вынос cвященных предметов на праздник. Фото Нувано В.Н.Оседлые чукчи первый весенний выход в море отмечали праздником байдары. В нем принимали участие все члены байдарной артели и самые старые члены семьи владельца байдары. Утром байдару снимали с подставы из китовых костей, на которой она находилась всю зиму, и ставили на землю с западной стороны от жилища. 

Приносили в жертву морю оленье мясо, после чего обходили процессией вокруг жилища: «Впереди процессии идет старейшая женщина в семье, за ней следует владелец байдары, рулевой, гребцы, и за ними уже идут все остальные участники праздника... По окончании процессии участники ее входят в шатер и начинают пение.

Пение сопровождается пляской и битьем в бубен, продолжается несколько часов и к вечеру заканчивается шаманством... Наутро, когда байдара лежит еще у шатра, устраивают гадание на кусках топленого сала, оставленных в байдаре на ночь. По трещинам, проходящим по салу, стараются угадать, будет ли байдара иметь в этом сезоне удачу, в особенности в охоте на кита и полярного медведя» (Богораз, 1939. С. 98). Перед спуском байдары на воду опять приносили жертву морю.

Летом, когда заканчивался сезон ледовой охоты на тюленей, устраивали праздник голов. Для него заранее запасали в специальных ямах-погребах головы моржей и тюленей. На празднике их раскладывали на шкуре посредине жилища, ставили перед ними большую лампу и «угощали» «чужой» пищей: начиненными оленьими желудками, оленьим жиром, табаком, мукой. 

Старая женщина садилась перед головами и исполняла в их честь семейные напевы. В это время мужчины ходили вокруг голов, восклицая: «Joho! Joho!», а затем совершали жертво-приношения всем «направлениям», начиная с утренней зари. Постоянную удачу на охоте должен был обеспечить особый ритуал: к длинному ремню привязывали самую большую моржовую голову, и мужчины, взявшись за ремень, изображали, что они тащат пойманную добычу. Все присутствующие на празднике принимали участие в обрядовых плясках и ритуальной трапезе. В заключение праздника его участники «стряхивали с себя все болезни и несчастья».

Осенью семьи береговых чукчей устраивали праздник в честь Кэрэткуна - хозяина морских зверей. Праздник продолжался два-пять дней. И взрослые, и дети на этот праздник облачались «в подражание Кэрэткуну и его жене» в кухлянки из сухих оленьих кишок. Хозяин и хозяйка надевали особые головные уборы. Присутствующие демонстрировали свое мастерство в игре на бубне, пении, плясках. 

Изображению Кэрэткуна приносили жертвы в виде ритуальной пищи. Обязательной блюдом на празднике была, толкуша, приготовленная из корней и стеблей растений, тюленьего жира и оленьего мяса. В последний вечер праздника варили целую оленью тушу и раздавали гостям. Изображение Кэрэткуна сжигали.

Один из самых популярных праздников береговых чукчей был связан с добычей кита. Когда к берегу подплывали байдары с загарпуненным китом, их встречала толпа жителей селения. Радостными возгласами они приветствовали охотников. По описанию В.Г. Богораза: «В то время, как туша находится еще в воде, вокруг нее несколько раз по направлению движения солнца объезжает байдара, участвовавшая в охоте. 

Владельцы байдары кричат обычное для чукотских праздников восклицание: «Joho! Joho!». Когда тушу подтаскивают на берег, участники праздника устраивают процессию, которая также несколько раз обходит вокруг туши. Впереди процессии идет владелец байдары, с которой был нанесен последний смертельный удар зверю, за ним идет человек, нанесший последний удар.

Все стоящие на берегу при вытаскивании туши принимают участие в процессии, причем каждый из присутствующих кричит: «Joho! Joho!». Затем к процессии присоединяются женщины, и снова все обходят вокруг туши зверя. Женщины произносят заклинания, имеющие целью примирение с китом и убеждающие его приглашать родственников и товарищей приходить в будущем к берегу. 

Затем следует дележ мяса, в котором могут принимать участие жители всех соседних селений и стойбищ. В это время женщины из семьи владельца той байдары, с которой был убит кит, отрезают по кусочку от конца плавников, носа и обеих губ. Они берут также глаза, несколько самых коротких усов, негодных для продажи, а также отщепляют по кусочку от более крупных пластин. Все это складывается на шкуру и представляет целого кита.

Шкуру с лежащими на ней частицами подносят к шатру и перед входом «киту» дают пить, ... т.е. делают небольшое возлияние теплой водой. После этого «киту» подносят в жертву начиненный желудок и оленье мясо. Затем его вносят в шатер и кладут наверх внутреннего полога, близко к передней стене». 

На этом месте шкура лежит в продолжение всех пяти дней праздника. Около нее всегда горит огонь. «Киту» дарят ожерелья и другие подарки. В честь него днем и ночью звучат песнопения, устраиваются пляски под бубен, ритуальные трапезы. После праздника остатки еды и выпавшую из шкуры шерсть бросают в море, «возвращая этим жизнь убитому киту и отдавая его обратно морю».

У кочевых чукчей праздники, связанные с годовым хозяйственным циклом, назывались тааронгыргыт – «жертвоприношения». На них всегда приносили в жертву оленей. Остальные их праздники представляли собой либо благодарственные обряды по случаю удачной охоты, либо «выполнения приказаний, полученных во сне».

Осенний цикл тааронгыргыт состоял из двух праздников. Первый праздник назывался «убой тонкошерстного молодого оленя», второй – «делание шкур для одежды». Оба праздника устраивались в августе на стойбищах и приурочивались к возвращению стад с летних пастбищ.

О приближении стада к стойбищу пастухи оповещали его обитателей заранее. Сразу же начиналась интенсивная подготовка к празднику. Ярангу символически переносили на новое место - всего на несколько метров от прежнего, что, по-видимому, символизировало перекочевку. 

При этом «предпраздничная установка яранг на новом месте отличалась от обычного способа их расстановки тем, что к верхним жердям остова... именно к тем из них, которые помещались над местом расположения полога, прикреплялись пучки сухой травы, называемые ятыквын – «место входа» (Кузнецова, 1957 С. 266). 

По мнению В.Г. Кузнецовой, «выполнение подобного обряда и соответственно его наименование дает основание высказать соображение о связи современной яранги с полуподземным приморским жилищем, имевшим, помимо бокового входа, другой вход - через крышу». Перенос яранги сопровождался жертвоприношениями ритуальной пищи. Очаг на старом месте яранги обкладывался камнями (Валъгиргин, Нувано, 2008. С. 222).

Прибывшее стадо встречали выкриками, стрельбой из луков, потрясанием копьями, разбрасыванием жертвенной пищи. В сторону стада бросали огонь. Забой оленей начинался сразу же по прибытии стада. Мужчины убивали оленей ножами или копьями. Разделка оленьих туш производилась исключительно женщинами. Ей предшествовала серия ритуалов. 

Так, тушу непременно надо было «напоить». Для этого «каждого заколотого оленя повертывали головой на восток и поливали водой из деревянной ложки в трех местах (начиная с головы) - рот туши, грудь выше раны и заднюю часть. Зеленые ветки изображали подстилку, которую подкладывали под заднюю часть туши и под голову» (Кузнецова, 1957. С. 268).

Разделанные туши оленей заносились в ярангу. После этого костным мозгом оленя «смазывали «лица» огнивных досок (часть прибора для добывания огня), стоявших в северной половине яранги у нарты вблизи полога, связки семейных «охранителей» (тайныквут), висевшие на поперечной жерди над огнивными досками, и череп медведя, привешенный на жердь полога. 

Кусочки мозга клали под камни очага с двух сторон (со стороны выхода из жилища и с противоположной, расположенной ближе к пологу). Смазывали также камешек, привязанный к одному из трех основных шестов, который помещался на северной стороне яранги, голову ворона (если она имелась среди семейных святынь), висевшую на поперечной жерди у входа» (С. 270-271). В яранге женщины (и хозяева, и гости) продолжали обработку туш. Основной праздничной пищей было мясо.

На празднике производилось помазание оленьей кровь, которая производила хозяйка. Она мазала мужу лицо, подмышки, верхнюю часть кухлянки, обувь. Мужчина в свою очередь наносил ей знаки помазания на лице. Процедура помазания распространялась и на гостей. Оленьей кровью смазывались также все углы яранги, священные предметы. Праздник заканчивался на пятый-шестой день после забоя оленей. 

Во время праздника сушили оленьи шкуры, вялили мясо, устраивали состязания в беге - рачвунгыргын. Мужчины и женщины бег производили раздельно. Победители награждались призами, каковыми могли быть лахтачьи ремни, нерпичьи и оленьи шкуры, табак, спички, сахар. На состязаниях обязательно производились жертвоприношения, «кормление» огня. В последний день праздника сжигали на кострах оленьи кости и сооружали на месте сгоревших костров бугорки из дерна.

Одним из самых древних праздников чукчей был праздник рогов - килвэй. Примечательно, что килвэй праздновали не только оленные, но и береговые чукчи и эскимосы. Существует мнение, что само название праздника «Килвэй» происходит от слова вэйвэт, которое обозначает «делиться мясом» или тем, что имеешь (Валъгиргин, Вувано, 2008. С. 220). 

На этом празднике не производили забой оленей, но обязательной ритуальной пищей было оленье мясо, специально заготовленное для него во время зимнего (декабрьского) или осеннего забоя. Причем, количество заготовленных оленьих грудинок должно было соответствовать количеству членов семьи мужского пола. «В течение многих месяцев, отделяющих зимний, а особенно осенний убой оленей, от весеннего праздника килвей жертвенное мясо перевозилось вместе со стойбищем» (Кузнецова, 1957. С. 302).

Обязательным ритуальным блюдом на празднике рогов была щавелевая каша, для приготовления которой «подогретый у очага щавель растирали руками на деревянном лотке и добавляли в эту массу оленьей крови, сохраняемой от осеннего убоя в оленьем желудке, а затем еще нерпичьего жира» (С. 304)..

Готовясь к празднику, мужчины и мальчики сооружали позади яранги кучу из сброшенных оленьих рогов и собранных заранее веток кустарника. Поверх рогов клали несколько шкурок оленьих телят и связку семейных охранителей (тайныквыт). К куче приставляли огнивные доски «лицом» в сторону яранги.

Хозяйка в праздничной одежде выносила из яранги горячие угли и разжигала на жертвенном месте, позади яранги, костер. Она обрызгивала жертвенным жиром и щавелевой кашей рога и кустарник, «кормила» огонь, огнивные доски и охранителей, затем производила «кормление» священных предметов, оставшихся внутри яранги. 

Хозяин разбрасывал жертвенную пищу на некотором расстоянии от яранги. Кусочками ритуального мяса и костного жира угощались все присутствующие. По окончании обряда пища, охранители, огнивные доски заносились обратно в ярангу, после чего груду рогов разрушали. Праздничная трапеза происходила в яранге. После проведения праздника рогов чукчи начинали перекочевку на летовку.

И береговые, и оленные чукчи отмечали праздник благодарения мн'эыргын. «Всякая неожиданная добыча ценного зверя, удача в каком-либо деле, на охоте, в торговле, даже рубка березы для нарт или древков копий могут служить поводом к проведению этого праздника» (Вальгиргин, Нувано, 2008. С. 222). Особенностью праздника было то, что он проводился внутри наглухо закрытого жилища. «Обычная картина обряда - закрытый вход яранги, суженный дымоход, тлеющий костерок, в который подкладывают предварительно смоченный мох и склонившийся к оленьей лопатке предсказатель».

Использование бубна на этом празднике было обязательным. «Обряд начинал хозяин ударами в бубен. Для этого он становился вблизи закрытого входного отверстия яранги. Иногда рядом с ним находился еще мужчина из той же яранги. Они ударяли снизу в обод бубнов колотушками. 

Затем включалась в обряд хозяйка, исполняя напевы перешедшие от матери. Через некоторое время ее сменяла другая женщина. Присутствующие криками ободряли бьющих в бубен, время от времени повторяя возгласы «огой-огой» (його-його). Дымная яранга наполнялась разнообразными звуками: многоголосым пеньем женщин, ударами в бубны, возгласами присутствующих.

Менялись многократно исполнители игры на бубнах, их передавали женщинам своей семьи, и гостям-мужчинам, били в бубны и мальчики. Женщины из семьи, проводившей обряд, сменяли одна другую в пенье или же пели одновременно, каждая свои напевы. Обряд длился в течение нескольких часов. Состав присутствующих лиц пополнялся людьми, приходящими из других яранг. Некоторые уходили к соседям. Оберегая жилище от проникновения наружного света, люди ползком проникали в ярангу» (Кузнецова, 1957. С. 318). Каждая чукотская семья отмечала праздник благодарения один-два раза в год. (Из книги Народы Северо-Востока Сибири)

Мифология Арктики. Демоны и великаны Севера

Во многих культурах цветом смерти и зла считается белый. Побывав на крайнем севере, легко понять, почему. Полярная ночь похищает солнце. Ледяная пустыня простирается во все стороны в неверном свете луны и полярного сияния. Мороз обжигает, вьюга завывает, как орда призраков. И цветов, кроме белого, нет на замершей, укрытой снегом земле. Снег и в темноте белый.

Демоны сибирской тайги

Север ошеломляет не красотой или пышностью, а грандиозностью. Тайга и тундра подобны океану. Тибет и норвежские фьорды можно спрятать здесь, и никто не найдёт. А ведь даже в многолюдной Англии, где и в Cредние века на квадратный километр приходилось двадцать жителей, оставалось место для народца холмов и причудливых лесных существ. Что тогда сказать о Якутии, где плотность населения даже сегодня в сотню раз меньше?

Этой землёй люди никогда не владели по-настоящему. Горстки охотников и скотоводов боролись за существование в бескрайнем мире, принадлежащем призракам. В стране, где снег лежит семь месяцев в году, а температура зимой опускается ниже минус 60 градусов, невидимые властители тайги не прощали обид и могли диктовать условия.

Основную массу призрачного населения Якутии составляют иччи, духи природы. Подобно японским ками, они могут быть как персонификациями гор, деревьев и озёр, так и покровителями местности, воплощениями идей и явлений. Но если в Японии старая сосна становится воплощённой идеей дерева, то в Якутии духи не отождествляются с предметами. Иччи в дереве просто живёт и, если срубить его дом, не погибнет. Зато очень обозлится.

К счастью для лесорубов, духами «заняты» лишь некоторые стволы. Но тайгу, луга, болота, горы, речные разливы и озёрные просторы иччи контролируют так плотно, словно Якутия для них - одна большая священная роща. До сих пор вдоль дорог республики можно видеть изукрашенные ленточками деревья. Духи собирают с людей небольшую дань - это может быть сувенир, монета или глоток кумыса. Дань берут не за использование земли, а просто за вход на территорию.

Бестелесным, невидимым и не имеющим облика иччи удалось без потерь пережить даже христианизацию Якутии. Традиционные средства экзорцистов на них не действуют - к воде, кресту и молитвам духи тайги выработали полный иммунитет. Но, к счастью, иччи не злы. Самый могущественный из них, правитель лесов и шутник Баай Байанай, даже покровительствует охотникам. Пусть и не всем, а лишь достойным, выдержавшим необходимые испытания и соблюдающим обычаи. Правда, чувство юмора у этого бога специфическое, и даже достойные не всегда защищены от его шуток.

Настоящая злая нечисть якутских просторов - это призраки-абасы. Они тоже бестелесны, но в отличие от иччи могут показываться людям в разнообразном, неизменно пугающем обличье. Классические абасы предпочитают внешность в духе ирландских фоморов - одноногих, одноруких и одноглазых великанов. В последнюю пару столетий, как рассказывают, в моду у них вошла форма трёхметрового, непроницаемо тёмного, часто безголового силуэта. Если абасы появляются днём (а света они не боятся), то можно разглядеть огромные чёрные глаза на мертвенно-белом лице. Ног у абасы, как правило, нет - призраки просто скользят над землёй или скачут по дорогам на чудовищных конях. И в любом облике абасы издают нестерпимый запах разложения.

От абасы можно спастись. Его главное оружие - страх, и если призраку не удаётся напугать жертву и обратить её в бегство, то он сам приходит в замешательство. Призраки этого типа умеют манипулировать гравитацией - делать оружие или ношу невероятно тяжёлыми, а то и придавливать человека к земле. Опаснее всего, что абасы способны выпивать душу. Люди, столкнувшиеся со злыми духами в лесной чаще или в заброшенном доме, умирают, не получив никаких внешних повреждений. Но последствия для жертвы могут оказаться даже хуже смерти. Иногда злой дух входит в опустошённое тело, и появляется деретник - зомби.

Сибирские мертвецы настолько суровы, что африканские зомби им и в подмётки не годятся. Деретник не просто кровожаден и невероятно силён - он ещё и быстр как молния. Остановить его очень трудно: про серебро, чеснок и воду деретник никогда не слышал, а к пулям и ударам топора он, как и положено зомби, относится философски. Чтобы вывести деретника из строя, его нужно как минимум обезглавить. А чтобы мертвец не стал деретником, надо его обезглавить и похоронить животом вниз, зажав отрубленную голову между его ногами. По счастью, деретник недолговечен. Присутствие абасы ускоряет разложение трупа настолько, что зомби гниёт буквально на глазах.

Ещё опаснее якутские упыри - юёры. Похороненные без необходимых ритуалов самоубийцы и преступники возвращаются в виде причудливой помеси вампира с оборотнем. Днём юёр живёт под водой, где его никак не достать (Дракула до такого не додумался бы!). Выходя на ночную охоту, упырь принимает человеческий облик и без особого труда уговаривает жертв пустить его переночевать. Ну а в момент нападения юёр превращается в покрытого шерстью монстра, убить которого почти невозможно. Раны лишь заставляют юёра отступить.

Не вся сибирская нечисть безразлична к христианским святыням. Сюлюкюны, аналог лавкрафтовских Глубинных (Deep Ones), обитающие в холодных озёрах Якутии, приняли языческое православие. И теперь на Святки, когда вся вода становится сакральной, им приходится эвакуироваться на сушу. А поскольку вместе с религией сюлюкюны заимствовали у русских водяных пороки и образ жизни, время на берегу рыболюды проводят за игрой в карты. В подводных же хоромах они оставляют мешки с золотом, которые ловкий ныряльщик может попробовать умыкнуть.

Правит этим пандемониумом Улу тойон - бог смерти и зла, живущий высоко в обледенелых горах. В облике непроницаемого тумана он иногда спускается в долины, чтобы крушить леса свирепыми бурями и насылать мор на стада. Улу Тойон пожирает сердца пленников и превращает души людей в свои орудия, вселяя их в тела хищников. Так и появляются одержимые медведи, готовые напасть на человека. Или на снежного человека.

Мифология чукчей

Уэлeн (чук. Увэлен - в переводе означает «Чёрная земля») - село в Чукотском районе Чукотского автономного округа. Самый восточный населённый пункт России. В корякской и ительменской мифологиях большую роль играют «облачные люди» (их иногда считают детьми творца), которые называют людей на земле «нижними жителями». Согласно чукотским представлениям, на небе в некоторых местах обитают определённые категории мертвецов; коряки считают, что одна из душ поднимается после смерти на небо к верховному существу, а другая душа (тень) через погребальный костёр отправляется в нижний мир. 

В преддверии царства мёртвых, где обитают «люди ранних времён», находится мир собак, с которыми при проходе душа должна быть ласковой. Злые духи, съедающие души, также обитают в нижнем мире, но не строго там локализованы. По чукотским представлениям, на краю горизонта имеются проходы между скалами (поддерживающими небо?), которые то размыкаются, создавая ветер и пропуская перелётных птиц, то смыкаются. Неподвижная Полярная звезда мыслится также в качестве прохода через все миры (герои прилетают на орле или громовой птице; варианты - по солнечному лучу, по дыму костра, по нитке от иголки, воткнутой в небо). Своеобразной мифологической моделью мира является и жилище - стоящий посреди корякской полуземлянки столб-лестница символизирует связь верхнего и нижнего миров, отражая, по-видимому, представление о мировом древе.

Основными элементами пантеона северо-восточных палеоазиатов (носящего аморфный, незавершённый характер) являются: пассивное верховное небесное существо; 

- активный культурный герой с чертами плута-трикстера (Ворон); 

- некоторые небесные существа; всевозможные духи-хозяева (эта категория менее развита, чем в других сибирских мифологиях); 

различные виды злых духов и противостоящих им шаманских духов, а также сделанных руками человека амулетов-заместителей (последних можно включать в пантеон весьма условно - отделить, этих духов от вещественной оболочки и ритуальной функции невозможно). Большинство персонажей имеют двойную (зооантропоморфную) природу, причём антропоморфные черты более постоянны.

Верховное небесное существо имеет несколько более аморфный характер, чем у других северных народов Сибири и Америки. Его основные определения и функции: «существо», «сила» (корякск. вагыйныя, чукот. вагыргын) - понятие, включающее у чукчей некоторые звёзды, и т. д.; «вселенная», «наружное» (корякск. найнынен, чукот. наргынэн), представляющее высшее существо как моделирующее космос, космический порядок в целом и одновременно противопоставляющее внешний мир человеческому микрокосму; «некто наверху», «верхнее существо» (корякск. гычголен, чукот. гырголвагыргын), что указывает на небесную локализацию; «надзиратель», «наблюдатель» (гинагитальын).

Наблюдающий и покровительствующий людям с большой дистанции и редко прямо вмешивающийся в их жизнь; «творец» (тенан-томгын - только в чукотских мифах; в корякских заклинаниях так обозначают Ворона, который практически и совершает дела творения в мифах северо-восточных палеоазиатов).

«Духи-хозяева» или «место существования» (корякск. этыны), вероятно, в смысле «верховного хозяина», возвышающегося над «отраслевыми» и местными хозяевами; «громовник» (корякск. кигигыльын), что указывает на связь с погодой (С. П. Крашенинников отмечает, что с громом связан и ительменский «хозяин зверей» Пилячуч). 

Одной из функций небесного хозяина была, согласно старинным корякским верованиям, посылка душ (уйичит, упырыт) умерших родственников в чрево матери. Иногда небесное божество отождествляется (у чукчей) с «оленьим существом» (коравагыргын), которое следит за стадом и ассоциируется с определённым амулетом (у коряков небесное божество является объектом культа, прежде всего в контексте оленеводческих праздников, как и у некоторых других народов Сибири). 

Связь с ительменским Пилячучем - покровителем диких оленей - свидетельствует, возможно, о том, что покровительство оленеводству вытеснило покровительство охоте. Небесное божество ассоциируется также с некоторыми солярными «направлениями» (рассветом, полднем, зенитом) или прямо с солнцем. Таким образом, верховное существо ассоциируется или отождествляется с верхом - небом - солнцем (частично и с громом), моделирует верхний мир, природу в целом, космический порядок, способствует круговороту душ людей и размножению оленей.

К числу небесных (верхних) существ чукчи относят 22 «направления», в т. ч. зенит (вершина, среднее существо), полдень, солнце (полуотождествлённое с полднем), надир (отождествлённый с тьмой и полуночью), Полярную звезду. К «существам» причисляются также мухоморы, считающиеся особым «племенем». Мухоморы - источник наркотической ритуальной еды - играют большую роль в мифологии всех палеоазиатов (о мухоморных девушках, соблазняющих и уводящих охотников, рассказывается, например, в ительменских сказках, антропоморфные фигуры с грибными шляпками сохранились на наскальных изображениях в районе рек Пегтымель, Чукотка).

Духи-хозяева (корякск. этын, чукот. этын и авынральын) трудно отделимы (особенно у ительменов) от богов и шаманских духов. Творцом и хозяином моря у ительменов, по Крашенинникову, является Утлейгон, но гораздо популярнее рыбообразный морской бог Митг, посылающий рыб в реки, - своего рода хозяин рыб. Хозяином земных зверей у ительменов является Пилячуч (Билюкай - по Г. В. Стеллеру) - маленький человечек, живущий в облаках и выступающий также как громовник. 

Он носит росомашью парку и ездит на птицах (главным образом куропатках), связан с облачными духами (камули, камуда). В качестве хозяина зверей, в первую очередь диких оленей, ему соответствует корякско-чукотский Писвусъын. Он также маленького роста, разъезжает на коршунах или мышах, сам ассоциируется с птицами или мышами, питается запахом. 

Прибрежные чукчи считают, что его власть распространяется и на морских зверей. Вообще у чукчей хозяином морских зверей считается Кереткун, образ которого почти совпадает с эскимосским Касаком. Кереткун и его жена имеют чёрные лица и особые головные повязки, носят одежду из кишок морских животных, питаются трупами утопленников и помогают против злых духов. Кереткуну-Касаку посвящены осенние праздники чукчей и эскимосов. Более смутное представление о хозяине моря у коряков. Он иногда имеет вид краба или морского животного. Хозяйка моря иногда отождествляется с хозяйкой погоды.

Для северо-восточных палеоазиатов характерны синкретические образы, в которых сливаются природный объект и его «дух», такие, как великан с края земли, который производит холодный ветер, встряхивая снег лопатой, или старуха - хозяйка ветров, стряхивающая снег с жилища, громовая птица, создающая гром шумом крыльев, молния в виде одноглазого человека и т. д. 

В чукотской демонологии, отчасти совпадающей с эскимосской, имеется целый ряд существ, занимающих промежуточное положение между духами - хозяевами земли и сакрализованными животными, например касатка, превращающаяся летом в волка, или восьминогий костяной белый медведь Кочатко (эскимосский Агдлак), чудовищные горностай, тритон; в заклинаниях упоминается космическая рыба времён творения - Ка-найолыын (ср. космическую рыбу в финно-угорской мифологии).

Собственно злые духи, несущие болезнь и смерть (корякск. кала, нинвит, редко камак, чукот. кэле, иногда тейнгычыт - убийцы, ср. ительменок. Кана), живут под землёй или в пустынных местах на западе (но не на море); они проникают в очаг с левой стороны через дымовое отверстие, вызывают болезни стрелами, кусают, похищают души людей. 

Эти духи имеют вид животных или людей с острыми головами (иногда многоголовых), одноглазых, с длинными зубами и ногтями и т. п. Их жизнь под землёй мыслится в обратной симметрии по отношению к жизни людей на земле (напр., когда на земле светло, у них темно, меняются местами «левое» и «правое» и т. д.). 

У них чёрные собаки и медведи в роли собак. «Западный», «нижний», «левый», «чёрный» у палеоазиатов демоничны, маркированы негативно (так же, как и «лунный», ибо луна есть солнце злых духов кэле). В чукотскую демонологию входят также чудовища реккен (по данным В. Г. Богораза), они живут в полуземлянках и охотятся на людей (но не являются носителями болезней).

Шаманские духи у ительменов (по данным Крашенинникова) назывались кугуйгудучь (отдельные духи имели особые имена, например кугулугай, техчюч, уерагынч), они небольшого роста, чёрного цвета, их место обитания - горные сопки. Коряки и чукчи называли (по Богоразу и В. И. Иохельсону) шаманских духов «анан», «энэн» (тем же словом, что и православного бога, кресты, иконы), чукчи также янра кэлъет, («отдельные духи»). Они имеют вид животных (волк, медведь, ворон, орёл, чайка, морж, кит и т. д.) или домашних предметов (котелки, молотки, иголки, ложки и т. д.).

Особую категорию составляют духи-охранители, изготовленные в виде фетишей, амулетов-заместителей, например у ительменов (по Крашенинникову) - болванчики ажулинач, идолы хантай (человечек с рыбьим низом) и ажушак, стоящие у очага (вместо хантая иногда ставят урыльдач - ряд кольев с обтёсанными головами). 

Чукчи и коряки часто называют охранителей оккамак или откамак, т. е. «деревянный дух», главным из них является деревянный прибор для добывания огня (корякск. гычгыч, чукот. гыргыр), имеющий антропоморфные черты и считавшийся хранителем очага и оленьего стада. Имелись также охранители лодки, сетей, детей, целые связки семейных охранителей в виде деревянных мужчины, женщины и их детей. 

Кроме того, охранителями мыслилась сама лодка, а также лестница в корякской землянке («старуха»). В роли защитников семейства и селения выступали, во всяком случае у коряков, также предки-первожители селения - объект особого культа «дедов» (аппапилей). Промысловые морские животные (кит, нерпа и т. п.) не являются постоянными фигурами палеоазиатского пантеона, но представляют собой объект промысловых культовых праздников (связанных, в интерпретации Богораза, с мифом об умирающем и воскресающем звере); охота представляется приходом промыслового зверя «в гости» и одновременно его временной смертью, за которой следует «отсылка» его в море и последующее воскресение, оживление и грядущее возвращение.

Центральным, активным и, возможно, древнейшим персонажем мифологии палеоазиатов, главным героем мифов творения у чукчей и всего повествовательного фольклора у коряков и ительменов является первопредок - культурный герой и мифологический озорник-трикстер Ворон (Кутх у ительменов; Кутхи, Куйки у коряков, обычно как Большой Ворон - Куткынняку, Куйкынняку; Куркыль у чукчей). 

Культовая роль Ворона невелика (он фигурирует в шаманских заклинаниях против злых духов и в обрядовых играх, Ворон и его жена изображались на сакральной лестнице в землянке, коряки апеллировали к Ворону при зажигании нового очага, у ительменов во время праздника кита кричали Вороном), но значение его в мифологии исключительно. Ворон, в отличие от других фигур палеоазиатского пантеона, специфически связан с временем мифическим. 

В чукотском фольклоре он - главный герой «вестей начала творения», а у коряков и ительменов мифическое время прямо определяется как время, когда жил Ворон и его семья. Имеются корякско-ительменские предания о том, что, «совершив свои подвиги», Ворон покинул Камчатку, оставил людей, которые не хотели слушать его советов, и т. п. Ворон противостоит патриархальным семейным предкам аппапилям как общеплеменной первопредок, Большой дед (Ачиченяку, как его называли коряки Пенжинской губы Охотского моря), создатель (у чукчей) или прародитель (у коряков и ительменов) первых людей, прямой предок камчатских аборигенов.

В чукотских архаических мифах творения («вестях начала творения») Ворон часто действует по поручению творца, но практически именно он совершает деяния демиурга: создаёт рельеф местности, собак, китов, тюленей, оленей, птиц, первых людей (которых учит говорить и есть мясо животных), их одежду и деревянный снаряд для добывания огня. 

Главный подвиг Куркыля - добывание света и небесных светил (до этого они существовали только в верхней вселенной). В мифах коряков Ворон представлен не творцом, а первопредком, но сопоставление с фольклором индейцев помогает выявить и здесь реликты творческих деяний Ворона (добывание пресной воды у хозяина моря, похищение небесных светил и др.). 

Кроме того, Ворон фигурирует под именем творца (Тенантомван) в корякских заклинаниях против злых духов. И первопредком, и творцом Ворон предстаёт в изложении Крашенинниковым ительменских мифов: Кутх вместе с сестрой либо спустил землю с неба, где и сам раньше находился, либо сотворил её из своего сына Сымскелина; горы и долины - следы его пребывания на Камчатке. Сотворение животных, изготовление первой лодки, вязание первой сети из крапивы - дело рук его сына Тыжил-Кутху (образ которого отпочковался на каком-то этапе от Кутха).

В фольклоре палеоазиатов, особенно у коряков. Ворон побеждает злых духов шаманскими силами и хитростью, как могучий шаман защищает от них своё семейство, «своих» от «чужих», людей от не-людей (духов). Такой же шаманский характер имеет успокоение им бури, победа над ветрами и некоторые трюки по добыванию пищи у оленеводов. 

Его шаманскую нарту иногда возят мыши - черта, сближающая его с Писвусъыном. В качестве идола и шаманских духов Ворон использует порой части своего тела. В фольклоре коряков и ительменов Ворон обрисован патриархом большого семейства. Имя его жены - Мити (Стеллер и Крашенинников называют другие имена - Хахи, Илькхум, Савина), старшего сына - Эмемкут, старшей дочери - Тинианавыт (ительменск. Синаневт). Число и имена других детей Ворона сильно варьируются в разных местностях. 

В качестве двоюродного брата и сестры - соперников часто функционируют Идя и Кылю, иногда Сисильхан (Чичикан) и его сестра Сирим. Корякско-ительменские сказки о браках детей Ворона имеют характер мифа о возникновении начал социальной организации общества путём принятия экзогамии (запрет брака внутри своей семейно-родовой группы). 

Обычно описываются две брачные попытки - первая неудачная, вторая удачная. Дети Ворона отказываются (через ряд переходных ступеней) от инцестуального брака, от брака с бесполезными существами ради брака с существами, представляющими природные силы, от которых зависит хозяйственное благополучие. 

Для Эмемкута желанная невеста - это женщина-трава (или черемша и т. п.), символизирующая весеннее обновление природы, или женщина - белый кит (вариант - женщина-улитка), пригоняющая своих морских родичей под удар гарпуна мужа, или облачная женщина, или сама хозяйка погоды. Желанные женихи для Тинианавыт - это дети хозяина неба, облачные люди, от которых зависят погода и семейное благополучие, морской промысел и рыбная ловля. 

За таким счастливым браком часто следует описание удачной охоты и китового праздника, ритуально обеспечивающего оживление убитого кита и появление новых китов для охоты. Мифы о брачных приключениях сыновей и дочерей Ворона как бы дополняют мифологические анекдоты о самом Вороне. 

В то время как сыновья Ворона уходят на охоту на диких оленей, сам Ворон пытается раздобыть пищу (иногда из несъедобных отбросов) либо «агентов» её добывания, либо её «подателей». Он пытается изменить жене с дочерью богатых оленеводов, лисой, женщиной-лососем, иногда он сам меняет свой пол или нарушает правила полового разделения труда (предоставляет жене привлекать морских зверей и охотиться на них), или пытается присвоить семейные запасы пищи, притворившись мёртвым и поедая ритуальную еду, и т. п. Однако все эти трюки Ворона, направленные против «своих» и нарушающие родовые нормы, обычно проваливаются, жена торжествует над ним, а голод сменяется изобилием благодаря удачной охоте сыновей.

В сказаниях, мифологических сказках и анекдотах о Вороне и его народе (семействе) как бы сфокусирована вся П. н. м., а в его образе наиболее отчётливо проявились некоторые её общие черты, роднящие палеоазиатскую мифологию (одну из наиболее архаичных в Азии) с другими архаическими мифологическими системами: совмещение человеческой и звериной (в данном случае - птичьей) природы, лёгкость всевозможных превращений, перемещений и подмен одних существ другими, дробления тела (человеческого, звериного) на качественно однородные части и др. (Е. М. Мелетинский).