Глава 2

Пленных в Ниневии взяли немного - только знать. Пошуровали, конечно в кварталах богатых купцов. Бойцы понатянули на себя роскошные ткани, увешались ожерельями, на руки и на ноги напялили массивные браслеты из золота, но погрома не было. Киаксар и Набополасар сразу договорились, чтобы армия простой люд не трогала, кроме тех, кто сам под руку подвернется.

С этой целью вслед за наступавшими колоннами в город с задержкой на час вошли карательные отряды, пресекавшие всякие излишества со стороны победителей. Город решили стереть с лица земли, людей расселить... Страна отходила под руку вавилонского царя, и Набополасар, насмотревшись за свою жизнь на зверства ассирийцев и их закономерный результат, строго-настрого запретил обижать простолюдинов.

- С вас хватит и храмовых проституток, - заявил он войскам.

Те недовольно заворчали.

- Можете бросить жребий на знатных женщин, - улыбнувшись пообещал царь. - Но чтобы больше ни-ни...

Взяли город до полудня, а к вечеру Ниневия заполыхала. Тот костер, как сказывали, был виден за многие бер( от погибавшей в дыму и огне ассирийской блудницы. Только дядя царя Ашшурубалит, сколотив отряд из природных ассирийцев, входивших в состав царских телохранителей и городской стражи, вырвался из столицы и, с ходу переправившись через Тигр, скорым маршем направился на северо-запад, в сторону Харрана. Сам Сарак, обнаружив, что враг ворвался в пределы крепости, поджег свой дворец и бросился в огонь,

Зрелище захваченных в плен горожан никогда не доставляло радости Навуходоносору, но и жалости к ним он не испытывал. Собственно на этот раз смотреть было не на что - сразу после взятия Ниневии всех знатных мужчин от пятилетних мальчиков до ветхих стариков тут же вырезали, а оставшейся мелкоте раздробили головы о стены родных домов. В колоннах пленных вели старух, уже не раз рожавших женщин, девочек.

Всех, имевших ценность благородных молодых женщин и девиц уже давным-давно разобрали пехотинцы и всадники, а также царские евнухи, которые в первых рядах бросались за добычей, чтобы угодить господину. Хорошая ядреная девка, как часто, прищелкивая при этом языком, говаривал Навуходоносору главный писец его гарема Ша-Пи-кальби, чье имя означало «Тот, что изо рта собаки» (то есть, подкидыш), молодой щекастый парень, охотно согласившийся подвергнуть себя оскоплению, - это дар богов.

Кто в состоянии отыскать и доставить её господину, того и следует осыпать милостями, ибо уважение к повелителю соразмерно с величиной его гарема. Наголодавшись в детстве и будучи проданным в дворцовые рабы, Шапу как-то признался молодому царевичу, что в поле только дурак согласится работать, как, впрочем, тачать сапоги, лепить горшки или варить пиво.

Так ли уж велика ценность его яичек, если он, Ша-Пи-кальби, родился недоношенным, и в двадцать лет у него ещё даже намека на шерстку внизу живота не было. Вся его сила, он постучал себя пальцем по голове, скопилась здесь. В этой тыковке, он ещё раз постучал себя по виску, пощелкал языком, всякого добра навалом. Я могу быть твоими глазами и ушами во дворце, царевич.

Он странно рассуждал, этот раб, дерзко. Его корысть была понятна - он выбирал хозяина. Набу-Защити трон потыкал носком сапога в стену дворца и согласился.

- Попробуй, - потом прищурившись спросил. - Грамоту знаешь?

- Если господин прикажет, я очень быстро освою её, - ответил Шапу. - В десять лет родители продали меня «отцу школы», так что клинопись мне известна.

Кудурру купил этого раба у своего младшего брата Набушумулишира, назначил писцом гарема, в котором и девок то было раз, два и обчелся. Вот Набушумулишир, который был на пять лет моложе Навуходоносора, с тринадцатилетнего возраста из гарема не вылезал. Братишка был парень простоватый, но себе на уме и после того, как отец официально короновался и второй ребенок получил титул «царского сына», вмиг ощутил свою незримую родственную связь с богами, пропитался спесью и очень скоро стал знатоком дворцовых церемоний.

В армии он появлялся наездами, только по приказу отца, что, в общем-то, случалось редко. Тот старался держать избалованного Шуму (так в обиходе называли царевича) подальше от государственных дел. Набополасар полагал, что в целях поддержания династии иметь в запасе наследника престола неплохо, но это не означает, что тот должен быть популярен в армии.

Третий сын Набополасара - Набуушапшу - родился, когда Набополасар был уже в преклонном возрасте и как-то не принимался в расчет при наследовании власти. К тому же он боготворил старшего брата и позже всегда держал его сторону в спорах с Шуму. Царь повертелся с бока на бок, сунул руку под щеку, закрыл глаза. Нарочито засопел... За сомкнутыми веками явственно проступил образ худого, полуразрушенного городишки, каким был Вавилон, когда отец привез его вместе с матерью, сестрой и прочими домочадцами в священный город.

В ту пору Набополасар уже отложился от ассирийского царя, чьим повелением был назначен на место правителя и воинского начальника области, называемой Страной моря или попросту Халдеей. Было Навуходоносору в ту пору лет семь маловато для зачисления в школу, однако Набополасар не раздумывая, не обращая внимания на слезы матери, записал сына в местную эддубу и через день, оставив семью в Вавилоне, покинул город и отправился к осажденному его войском Ниппуру.

Ученики встретили маленького дикаря настороженно, а кое-кто просто злобно. Особенно первый силач в начальном классе Набузардан. Тот сразу так и сказал - садись назад, халдейское отродье, и помалкивай! Кудурру не раздумывая бросился в драку. В болотах на побережье, где Тигр и Евфрат впадали в море, сверстники не очень-то разбирались, чьим сынком ты являешься.

А если заплачешь, посмеешь пожаловаться отцу, то ещё и от него достанется. Первая драка в эддубе закончилась разбитым в кровь лицом, насмешками учеников и долгим до вечера сидением в устье сточной трубы. Вот уже где он дерьма нанюхался - на всю жизнь... Вечером, в поздних сумерках, пробрался домой. Мать, увидав маленького Кудурру, заохала. Отец поджал губы, пожевал бороду и ничего не сказал.

На следующий день Набу-Защити трон первым кинулся на обидчика. На этот раз разошлись вничью - вернее, «старший брат» растащил их и каждому всыпали по десять палок. Правда, наказанию подвергся только дикарек, отец школы, узнав о драке и отпущенном вознаграждении, за голову схватился.

Бить Набузардана, внука главного эконома храма Эсагила, сына советника того же святилища, никуда не годится. А этого звереныша, обмолвился он по поводу отпрыска халдейского варвара, следует проучить. Старший брат поклонился в ответ и положенные десять ударов врезал Навуходоносору от всего сердца, как требовала справедливость, но чужую порцию завершил десятикратным поглаживанием по вспухшей рубцами, кровоточащей спине. Он всегда отличался редкой любовью к справедливости, его главный астролог Бел-Ибни, пусть будет благословенно имя его, а душа в поднебесье вволю напьется чистой воды.

В каком укромном местечке царства мертвых он занимается теперь счетом лунных месяцев и солнечных лет? Сводит ли механику мира, сотворенного Мардуком, к единой формуле, к единому календарю? Кого наставляет в умении пользоваться царственностью? Помнится, в начальной школе он ночь прожить не мог без наблюдений звездного неба, мечтал раскрыть божественную тайну хода светил.

А может, старик все-таки попал в райский сад Ахуро-Мазды, о котором с такой страстью мечтала Амтиду? Вот неуемный... Царь вздохнул. Лица ушедших к судьбе россыпью поплыли перед ним - по большей части это были образы, дорогие сердцу: соратники, верные слуги, покоренные цари, которые уверовали...

Припомнились поверженные враги: Иоаким из Иудеи, вздорный, мелкий человечишка, его преемник Иехония в обрамлении своих пятерых, трясущихся от страха сыновей, его дядя Седекия, которого Набу-Защити трон за бунт, вероломство и неразумие приказал ослепить; цари Дамаска и Хамата, прочая мелкота...

Наконец явилась она, долгожданная... Амтиду, солнышко мое, радость сердца... Твои висячие сады до сих пор полны чудес, невиданные плоды привлекают туда толпы народа. Люди ахают, цокают языками, крутят головами, шлепают себя по щекам. Потом рассказывают сородичам, что в существование подобного чуда поверить невозможно, а оно вот, на берегу Евфрата, возвышается подобному удивительному зиккурату, в котором не прочь отдохнуть и небесные создания. Но боги, всезнающие боги, ответьте - почему они называют твои сады, моя Амтиду, садами злобной, хваткой до власти Шаммурамат?

Прошло чуть больше десяти лет, и они забыли тебя, моя светлокудрая Амтиду. В этом городе тебя никогда не любили. Им всегда была по сердцу эта вавилонская бестия Шаммурамат, её они славили, о ней рассказывают небылицы. Будто она тоже дочь небожителей!.. Имя мое на устах у всех народов, населяющих землю, твое же, моя Амтиду, стерлось из их памяти.

В том нет печали, любимая, я знаю. Рад, что не оставляешь меня по ночам, твой лик, обрывающий цепь всех сопутствовавших мне во цвете дней моих и ушедших в подземелья Нергала спутников, - свет в ночи. Все равно, как только я подумаю, как потомки назовут твои волшебные сады, обида ложится на сердце!.. Лучше я собственной рукой обрушу их... О чем ты, любимая?

Держать подальше от мыслей гнев и досаду сердца? Верно, разумная моя. Быть милостивым к Нитокрис? Будь по-твоему... Как ты там, в райских садах всевидящего, всезнающего Ахуро-Мазды? Вкусна ли вода в неиссякаемом источнике, который бьет неподалеку от древа познания. Каковы на вкус божьи груши и финики? Неужели лучше тех, которыми ты лакомилась в висячих садах?..

Полакомиться, правда, Амтиду довелось всего единожды, а сколько было радости... Навуходоносор кончиками пальцев ощутил прелесть её гладкой, как страусиное яйцо кожи, взвесил тяжесть пышной груди - она быстро раздобрела, после первого же ребенка, его Амтиду, и оттого стала ещё желаннее. Припомнился взгляд...

Когда она по ночам смотрела на него, её бирюзовые зрачки в трепетном свете факелов казались удивительными жемчужинами в створках раковины. Было в её взоре некое завораживающее целомудрие... Она первая поведала Навуходоносору о рае - чертоге, доступ куда после смерти получают только праведно живущие, не жалеющие сил в борьбе со злом.

Ее речи были Кудурру в диковинку, она любила собак, благоговела перед огнем, сохла от тоски по родным горам. Она смеялась над обязанностью царя во время встречи Нового года провести священную ночь с верховной жрицей, этой высохшей от злобы и отсутствия детей каргой. Он и это прощал Амтиду.

Ее сказки были удивительны, разумны и ошарашивающи, они смущали душу... Совсем, как бредни старого Иеремии или этого новоявленного ханаанского умника Даниила. Откуда они только берутся, эти доморощенные мудрецы, смеющие отвергать величие богов, составлявших силу и славу Вавилонии?

Навуходоносор не выдержал - вскочил с постели, оправил уже изрядно подбитую сединой, завитую бороду, приблизился к оконному проему. Потом торопливо окликнул.

- Рахим!

В спальню, позвякивая доспехами, вошел страж, стоявший с внешней стороны дверей.

- Проводишь меня наверх.

Тот промолчал, переступил с ноги на ногу, подождал, пока повелитель накинет шерстяной хитон, возьмет резной посох, потом только первым вышел в коридор.

Рахим-Подставь спину некоторое время слушал тишину в коридорах дворца - изредка её прерывало шипенье падающих с горящих факелов капель смолы. Наконец Подставь спину шагнул вперед, следом за ним двинулся и Навуходоносор. Выбрались на плоскую, утрамбованную крышу. Плитами был выложена дорожка вдоль зубчатой стены.

«Смиренных возвышает Господь, а нечестивых унижает до земли» (Пс.146:6)

Дождь прекратился, но на воле было зябко и влажно. С полночной стороны поддувал резкий пронизывающий ветер, ершил пламя светильников, осыпал водяной пылью лица. Тьма непроглядная лежала в той стороне, где на берегу Евфрата были устроены невиданные, возведенные на гигантских террасах сады, уступами возносившиеся к небу. Удивительное сооружение!

Сколько бился над ним Бел-Ибни, сколько листов пергамента извел прежде, чем сообщил царю, что террасы следует возводить таким образом, чтобы верхний ярус равномерно опирался на нижний, иначе постройка завалится... Как устроить, чтобы равномерно, поинтересовался царь. Тогда Бел-Ибни нарисовал Кудурру округлый свод, подпертый четырьмя колоннами. Зрелище невиданное! Арки царь видывал, проемы в стенах подобным образом устраивали, но чтобы вот так, куполом!.. Ай да Бел-Ибни...

Нет, ничего в той стороне не видно, а огонь понапрасну в висячих садах Навуходоносор жечь запретил. Яркими искрами огней читался мост через Евфрат, соединявший две части города, В преддверии праздника его украсили гирляндами. Мелькнула мысль - будет за что спросить с градоначальника, если к утру ветер сорвет и разметет цветы, сбросит венки в воду... От этой заботы стало тошно - Эа-нацир сейчас, конечно, не спит и в случае беды до восхода солнца наведет порядок.

Если он, Навуходоносор, так уверен в Эа-нацире, зачем тогда нужен царь? Что случится с городом и землей, когда его, Навуходоносора, не станет? Кто присмотрит за людишками? Великие боги? Судя по свидетельству мудрых, живших до потопа, свары между богами случаются куда чаще, чем среди смертных. Один только Мардук, пекущийся обо всех, способен рассудить и утихомирить их.

Ветер швырнул в лицо горсть дождевых капель. Окатило изрядно Навуходоносор поморщился и махнул Рахиму: пора возвращаться. Спускались в том же порядке - сначала Подставь спину долго стоял у входа на лестницу, прислушивался, приблизив ладонь к уху. Потом понюхал струйки душного воздуха, которые тянуло снизу. Наконец махнул рукой - можно следовать...

Навуходоносор неожиданно рассмеялся. Рахим удивленно глянул в его сторону, однако правитель махнул рукой - иди, не оглядывайся. Правителя вновь окатило воспоминаниями. Явились в памяти вытянувшееся лицо Набузардана и нескрываемый страх в глазах главного подстрекателя и насмешника Нергал-Ушезуба, когда они узнали, что халдейский вождь, варвар Набополасар, тайно призванный вавилонянами в город, выгнал Кандалану из царского дворца, темной ночью в главном святилище с разрешения старейшин прикоснулся к руке Бела-Мардука и с этого мгновения взял власть в священном Вавилоне в свои руки.

Вождь халдеев так и заявил гонцу ассирийского правителя - город Нина сам по себя, а священные Ворота богов сами по себе. Потом добавил, пусть их спор рассудит Мардук. Это случилось спустя полгода после того, как маленького Набу-Защити трон привезли в Вавилон. Все эти месяцы они с матерью и домашними одни жили в городе, в родовом доме. Отец воевал где-то на юге.

Время было беспокойное, сумрачное. После смерти Ашшурбанапала в ассирийском государстве, куда на правах унии входил Вавилон, один за другим следовали мятежи и бунты. Вот и взрослые в доме трясущимися от страха губами делились ужасными новостями - мол, Набополасар отказался подчиняться новому царю, занял Урук и осадил Ниппур.

В Вавилоне тоже было неспокойно. Все вполголоса говорили, что Ниневия зашаталась... Вновь воспрянули духом народы, по спинам и головам которых прокатывались волны ассирийских походов. Сколько их было, познавших тяжесть ассирийского меча, - урарты, хетты, мидяне, жители далекой Сирии, Каппадокии, эламиты, ханаанеяне, сами халдеи, наконец...

Сыны Ашшура не знали сострадания - в первые годы империи, когда в среднем течение Тигра на трон сел Саргон II, его войско напрочь вырезало население на всех захваченных территориях. Рабов не требовалось, все, что требовалось для хозяйства, брали с бою - сокровища, съестные припасы, инструмент, серпы, весь товар, который купцы привозили из дальних стран.

Разве что крепких мужчин сгоняли на строительные работы. Наследники Саргона вскоре на себе ощутили результаты звериной политики прежних правителей. Они сменили тактику - теперь захваченное население поголовно угонялось на новое место жительство. Даже в коренных областях государства, у слияния Тигра с Большим и Малым Забом, теперь редко можно было встретить чистокровного ассирийца - все больше и больше чужаков получали землю в пределах исконных земель и платили налог сильным и родовитым в Ниневии, Ашшуре, Дар-Шуррукине, Кальху, Арбелах, в городе бога Сина, Харране. Тем самым, как объяснил отец молоденькому Навуходоносору, правители Ашшура рубили сук, на котором сидели.

В армии теперь тоже большей частью служили наемники, и прежнее ассирийское войско, наводившее ужас на мир населенный - от Мидийских гор, до истоков Нила, - утратило навык побед. Стоило власти Ашшура ослабнуть, как тут же последовал заговор Шамашшумукина, брата Ашшурбанапала, поставленного на царство в Вавилоне. В ту пору ассирийскому царю удалось справиться с мятежом, однако теперь, спустя двадцать пять лет, времена переменились.

Власть в Вавилоне не в первый раз за эти полвека менялась в мгновение ока. Халдейские воины с помощью некоторых горожан и местного ополчения ещё в мае принудили сдаться ассирийский гарнизон. Прежний царь Кандалану был изгнан «в поле» - так объявил ему Набополасар. Иди туда, халдей махнул рукой в сторону Ниневии и приказал закрыть ворота. Тем дело и кончилось отец вновь отправился осаждать Ниппур, опять маленький Навуходоносор остался с матерью в пропитанном страхом и надеждами Вавилоне.

Теперь, после торжественного прикосновения в руке Мардука и официального объявления о коронации, в город вошел большой отряд халдейских воинов. Тут же расставили караулы, вздернули нескольких мародеров, попытавшихся воспользоваться моментом. К рассвету настил на мосту, соединявшем обе части города, был наведен вновь.

Как обычно с утра на рынках заголосили торговцы, открылись лавки, на узких улочках, затянутых рваными и закопченными полотнищами - под ними отчаянно пахло гарью расселись медники, жестянщики, кузнецы. В гавани забегали грузчики-рабы, во всю мочь закричали менялы. Жизнь двинулась своим чередом, разве что женщины из бедных кварталов втихую, стараясь не привлекать внимания властей, начали скупать соль, сушеные финики и прочую долго хранимую снедь.

Всякую тревогу, страх перед неизбежным старались спрятать поглубже, в самую сердцевинку мыслей. О том, что случится, если придут ассирийцы, думать не хотелось. Понятное дело, добра от ашшурской волчицы ждать не приходится. Всего полвека назад свихнувшийся на крови Синаххериб сжег город дотла, вывез статую Мардука, а жителей частью истребил, частью выселил во внутренние районы Ашшура.

Все суета сует. Скоро новоявленный халдейский владыка тоже уйдет к судьбе и утащит за собой всех, кто поспешит выразить ему преданность.

Кудурру, не ведавший о событиях минувшей ночи, как обычно собравшийся в школу, столкнулся с отцом у ведущих на улицы, обитых медью ворот, через которые можно было попасть на родовое подворье правителя племени Бит-Якин. Строение было обширное, высоченное, со всех сторон глухие стены. Ни одного окна... Также, впрочем, были устроены и все другие жилища в Вавилоне. Идешь по улице в каменном ущелье, разве что ворота и свеже выброшенный мусор напоминают, что за стенами живут люди.

Отец был весь в пыли, все в том же помятом ассирийском шлеме, уже лысый, но в те годы куда более моложавый и въедливый. Был он непривычно весел, даже игрив - взял наследника за ухо, повел другой рукой и, указав на улицу, любовно сказал.

- Теперь это все наше, - после короткой паузы, уже посерьезнев, добавил. - Один в школу не ходи. У тебя будет провожатый. Сегодня твой день. Воин вмешиваться не будет.

За его спиной, на площади и проулках перед домом, толпился отряд халдейских воинов - все в панцирях из нашитых на кожаные жилеты бронзовых полосок, с непривычными на вид мечами, в ассирийских шлемах с гребешками в виде серпов. Видно уже успели пошуровать на воинском складе, смекнул Кудурру. Если все это теперь наше... Или стражу раздели... Он невольно, со страхом глянул в небо - как великий Мардук отнесется к поступку отца? В городе было тихо, пожаров не видать, воины тоже беспокойства не выказывают.

Отец школы сам встретил маленького халдея у ворот, тут же вертелся и Ушизуб, успевший доверительно шепнуть сыну нового правителя, что у Набузардана мать - дочь греха, что прижила она этого ублюдка в ту пору, когда его отец был в длительной отлучке. Кудурру искренне удивился подобной простоте и, храня в душе отцовское напутствие, поморщившись сказал доносчику.

- Отойди, а? Не мешай!..

Первый час прошел в тревожном ожидании. Любопытствующих было хоть отбавляй, и когда Набу-Защити трон во время перерыва вышел во двор, там уже было полно учеников. Воин томился у ворот - сидел в тенечке и дремал. Наконец и увалень Набузардан спустился по ступенькам. Было видно, что он заметно робел, однако прошел мимо Защити трон и глухо буркнул.

- Что застрял на пути, халдейская вонючка. А ну брысь!..

Кудурру испытал облегчение - трусов он с детства терпеть не мог - и с истошным воплем бросился на обидчика. Тут же из дверей эддубы выскочил отец школы и бросился к дерущимся, однако бородатый халдей в кожаном панцире, округлой медной каске и с увесистым копьем в руке преградил ему путь. Тот был дернулся, однако бородатый упитанный воин босой ногой наступил ему на носок плетеной сандалии и потряс копьем перед перепуганным учителем.

- Стоять...

Отец школы вскрикнул от боли и в следующее мгновение, глядя на халдея, уважительно закивал.

- Я все понял, уважаемый. Все понял...

Набузардан отшвырнул от себя Кудурру, отскочил в сторону, принял оборонительную стойку и вдруг навзрыд заплакал. Навуходоносор опустил кулаки, подошел поближе и громко - так, чтобы все слышали, - заявил.

- Если не будешь драться по-настоящему, я прикажу отрубить тебе голову.

Набузардан завизжал, как загнанный кабан, и бросился на сына нового правителя.

На этот раз они тоже разошлись вничью. После окончания занятий Набузардан в одиночестве побрел домой, в Новый город. Дорога вела к Эсагиле, затем к лодочной переправе... Мальчишка шел, опустив голову, задевал босыми пальцами о стены домов, шаркал пятками о мощеную мостовую, вытирал глаза.

Навуходоносор с сопровождающим - их жилище тоже располагалось на правой стороне Евфрата - некоторое время шагали за ним следом. Ушизуб вертелся возле маленького варвара, выкладывал ему все, что знал об одноклассниках. Воин, смутно разбиравшийся в аккадском диалекте, на котором разговаривали в Вавилоне, неожиданно огрел доносчика по голове древком копья. На лице у Ушизуба выписалось нескрываемое изумлением, потом глаза у него закатились - он рухнул на плиты и распростерся ниц.

Воин взял Навуходоносора за ухо и поволок прочь.

- Не дело для маленького царевича выслушивать всякие пакости.

Телохранитель отца, сопровождавший его в школу, был первым, кто назвал его царевичем. Это слово наотмашь шарахнуло Кудурру по воображению. Если он царевич, то его отец, лысеющий молчаливый, себе на уме, больно хватающий за уши человек - царь?! Это значит, что он - любимец богов, их потомок, пришедший на землю, чтобы поддержать благоговение и страх в душах «черноголовых»? Он помазанник и властитель над душами смертных? Выходит, и он, Навуходоносор, сын Набополасара, имеет отношение к небесам, к могущественным Ану, Эллилю и Эйа, а может, и к самому Мардуку?!

От подобной догадки свихнуться можно!..

Кудурру погрустнел. Город, так нелюбезно встретивший его, для начала руками Набузардана пустивший кровь, заставивший нюхать густое дерьмо, которое вавилоняне так обильно спускали вниз по улицам в канавах и глиняных трубах, - теперь предстал перед ним в новом свете. Должно быть, теперь каждый горожанин при виде его, будущего царя, обязан затаиться, склониться в поклоне и, ожидая решения судьбы, пасть на колени? Как уверяли в школе, перед царем даже облака должны были покорно замереть в небе, а солнце-Шамаш предстать перед ним в своем истинном облике брата и покровителя.

Он нуждался в знамении, в сиюмгновенном и непреложном подтверждении только что оброненных слов. В улыбке Иштар, кивке Мардука, убеждающем посвисте Нинурты.

Ничего подобного! Облачка, курчавые, свободно брошенные на небесную, округло синеющую гладь, по-прежнему дерзко взъерошенные, - равнодушно плыли в сторону, указываемую ветром. Плевать они хотели на юного царевича, потомка могучего Мардука. Впрочем, как и грузчики в гавани, прохожие на улицах, торговцы вразнос, как стайка голых мальчишек, возящихся у основания полуразрушенной стены в густо-желтых водах Евфрата.

Никто не обращал на него никакого внимания - трех-, четырехэтажные дома и не думали сгибаться перед ним в пояс. Река, как, впрочем, и перевозчик, вообще не замечала его, катила свои воды спокойно и невозмутимо. Прохожие в большинстве своем с робостью оглядывали вооруженного, высоченного роста и с огромным брюхом халдея. На мальчишку, шагавшего с ним рядом, никто не обращал внимания.

Может, он сдерзил? Кудурру даже в дрожь бросило. Неужели оскорбил небожителей нетерпением, досадливой настырностью? Заладил - знамения, знамения!.. Ануннаки сами знают, когда громыхнуть громом в ясном небе или повернуть ветер. Соберись с духом, жди... Вавилонская башня Этеменанки

Первым ему - не воину! - поклонился жрец в Эсагиле. Здесь, по храмовой земле, вдоль священного пути вела дорога к мосту. Волосатый, в длинной хламиде, служитель Мардука, заметив бредущего рядом с варваром-халдеем босоного мальчишку на миг замер, затем в глазах жреца мелькнуло что-то похожее на догадку, и он тут же переломился в поясе. Это было так неожиданно!.. Даже шагавший впереди Набузардан, глотавший слезы и время от времени оглядывающийся на получившего весомую поддержку врага, остолбенел.

Знакомый сирийский купец, повстречавшийся возле переправы на той стороне, уступил им дорогу и резво поклонился. Так цепочкой и побежало. Разносчик сладостей - верзила на втором десятке лет, до сих пор презрительно улыбавшийся при виде возвращавшегося из школы халдёнка и лениво предлагавший ему медовых фиников, - на этот раз словно ожил, затрепетал и, вытянув в подобострастном извиве шею, осмелился приблизиться к божьему избраннику и пройти с ним рядом несколько шагов.

Предложил отведать и того, и этого... Воин невозмутимо шарахнул его древком копья по нестриженой голове. Заулыбалась девица, посвятившая себя служению богине Иштар; завздыхал, глядя на мальчонку, старик-купец, сосед, в войлочной шапке с красным околышем и теплом шерстяном хитоне.

Пропустив сына нового владыки города, он некоторое время стоял, наблюдая за этой парой. Что творится во Вратах божьих, что за нелепое смешение времен? Сын варвара, узурпировавшего власть, беспардонно разгуливает по улицам. Ему бы следовало путешествовать в богато разукрашенных носилках, в сопровождении стражи...

Кудурру, шагавший по прибрежной улице Нового города, все видел, все замечал, даже Набузардана, обежавшего их проулками и теперь следовавшего сзади. Тот прятался за спинами прохожих и, словно зверек, выглядывал из-за уступов внешних стен домов. Что за сила лишила его воли, разожгла любопытство?

Чья невидимая рука сгибала прохожих в поклонах, заставляла уступать дорогу? Это было удивительное превращение - облака в небе и те застопорили бег, утихомирился ветер, стены столбенели, узнавая в прежнем дикарёнке вдруг объявившегося царевича. Кудурру едва не заплакал - это все были не знамения, а домыслы. Пусть боги откровенно укажут ему правду, пусть сотрясут землю...

Воин-халдей неожиданно дернул мальчика за плечо.

- Смотри-ка, - от ткнул пальцем в голубую высь, - сокол! Откуда ему здесь взяться?

Мальчик вскинул голову - действительно в синем небе на уровне пятого яруса полуразрушенной Этеменанки, отчаянно клекоча, описывала круги пестрая птица.

Воин пристально осмотрел сына вождя, затем кивнул и добавил.

- Это хорошая примета, парень, - и погладил его по курчавой голове.

Навуходоносор остановился, глянул в сторону прятавшегося Набузардана тот сразу бросился за выступ. Как доложил Кудурру всезнающий Ушизуб, мать строго-настрого запретила Набузардану дерзить сыну нового правителя, наоборот выказывать ему всяческое почтение... Нергал-ушизуб довольно засмеялся.

- Теперь его поставят коленями на соль и не пустят на рыбалку...

Дождавшись, когда одноклассник вновь выглянет из укрытия, Кудурру окликнул Набузардана.

- Эй, подойди сюда!

Тот покорно побрел в его сторону.

- Ты когда собираешься ловить рыбу? Лодка у тебя есть? - и не дожидаясь ответа, спросил. - Меня возьмешь?

Набузардан кивнул и вытер глаза кулаком.

- Я пришлю гонца, когда буду готов, - добавил Навуходоносор.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 ... 30