«Достаточно земная, с привкусом трагедии жизнь за тысячелетия выкристаллизовалась в захватывающую легенду о дочери богини, вскормленной голубями; о царице, завоевавшей Азию, споткнувшейся на Индии и вынужденной, поддавшись грубой силе, отказаться от власти. Пусть в этом сказочном переборе вас не смущает упоминание о богине, не натяжка, ведь женщины существа необыкновенные, произведения».

«В этой круговерти ужаса и отчаяния, надежды и желания Шами звериным чутьем ощутила, что этот красавчик из тех красавчиков, на которых можно найти управу. Это трудно, красавчик даже не подозревает, в чьи руки он угодил, но гром грянул. Боги сделали выбор! Шами еще не знала, в какую даль умчит ее судьба, называемая шимту, куда уведет эта дорога, но милостью Иштар прозрела ступить на путь вполне достойно».

«Стала понятна причина, заставившая Сарсехима целовать грязные пятки одноглазого ублюдка. Более того, сватовство, о котором вели речь приехавшие из Дамаска послы, обернулось подлым предательством по отношению к ней, нелюбимой дочери Закира. Только с подачи старшей жены «той, что в доме», царь мог решиться избавиться от непослушной, к самым выходкам дочери. В памяти возникли лица старшей жены».

«Вот какая мысль незримым горбом висела за плечами, мешала радоваться счастливому избавлению от Нинурты, без конца ерзающей в повозке Шаммурамат и лакомиться припрятанным в обозе сирийским вином. Можно притерпеться к жаре, можно отрицать обвинения в трусости и измене, можно пожертвовать пупком пусть поуродуют, но где укрыться от собравшихся в поход ассирийских разбойников в подлунном мире».

«Если Ахира годится в наследники также, как шакал в писцы, какой смысл впрягаться в одну арбу с Бен-Хададом? Возможно, еще не поздно договориться с Салманасаром о признании его превосходства и, уплатив дань, избежать погрома. Останавливало единственное, но, к сожалению, перевешивающее все доводы, соображение дань, которую потребует ассириец, будет неподъемной. Раздень подданных до нижних туник».

«Писцы внимательно выслушивали евнуха, но мысли их витали где-то далеко, причем, по сведениям выходивших в город вавилонских воинов, той же непонятной мечтательностью заразились все дамаскинцы. Прежнее гостеприимство, радость общения, желание как можно больше поведать городе смен беспробудным равнодушием. Даже знакомый смотритель, которому евнух передал врученную Мардуком-Закир-шуми». 

«У ворот цитадели Сарсехима встретил молоденький красавчик – один из многочисленных царских спальников – и без проволочек, мимо охранявших вход богатырского вида стражей, провел евнуха на царскую половину. Оказавшись в полутемном помещении, куда выходили массивные, обитые золотыми пластинами двери царской спальни, евнух поразился количеству сук и щенят, бродивших между колоннами». 

«С каким наслаждением он опишет радость и ликование, охватившие жителей славного Дамаска, узревших редкостный в тех местах ливень, посланный горожанам в награду за щедрость души их правителей. Насытившись мечтами, Сарсехим трезво оценивал эффект, который произведет его рассказ. Закиру понравится. Он любит, когда других водят за нос, только, чтобы было благородно, со всякой мудростью».

«На переправе через Евфрат Сарсехим шепнул ассирийскому патрулю заветное слово, при этом, на чем настаивал Ардис, евнух даже не заикнулся, что с караваном следуют чужаки. На другом берегу Ардис вновь напомнил – пора, мол, распрощаться с непрошенными попутчиками. Те попросили разрешения провести ночь на этом берегу и поклялись, что с рассветом повернут назад. Был вечер, садилось солнце, скоро жара».

«Скакавший впереди незнакомый бедуин поворотил вслед за Шами. За ним последовали еще четверо всадников. Нинурта с недоумением отметил, что таких воинов в его отряде вроде не было, но в следующий момент Верный вскочил на ноги и к своему ужасу Нинурта обнаружил,  верный друг захромал. Тут еще одна несуразность бросилась в глаза начальнику конницы вслед за странными чужаками проскакал никто иной».

«Сначала он в течение нескольких дней рассказывал заскучавшей женщине об необычайных приключениях в южных морях Син-абада-морехода, затем поведал о невероятных похождениях цирюльника из славного города Сиппара, наконец, попытался привлечь внимание Шами к удивительной истории, которая случилась во времена с вавилонским царем Бау-иддином и сыном, которые влюбились в одну и ту же девицу». 

«Эта холодность и грозное предупреждение лишило скифа прежней решимости. Он заметно помрачнел, убрал руку. Буря, вероятно, рассчитывал, охрана дрогнет, возьмется за мечи. Тогда в общей свалке ему, может, удастся подобраться к противному скопцу, а дальше будь что будет смерти он не боялся, однако хладнокровное и своевременное предупреждение, касавшееся покровителей, подействовало на скифа».  

«Прорицатели-бару и толкователи-макку под руководством Набу-Эпира решают, как поступить со священной реликвией. Многие, особенно те, кто чутко прислушивается к желаниям царя, настаивают, что для сохранности орган следует обмазать смолой и отправить в Дамаск, как свидетельство, во-первых: подлинности вавилонянки, а во-вторых предупреждение Бен-Хададу, пытаться подвергнуть родственницу Иштар».

«Сарсехим повиновался беспрекословно. По пути старался не загадывать, кому и зачем он понадобился. Когда же, миновав двор, они вошли в здание и воин указал ему на ступени, ведущие в подвал, евнух не удержался и машинально прикрыл ладонями пупок. Его ввели в просторную, с низким потолком комнату, освещаемую заправленной нафтоймедной лампой. Посредине в кресле устроился наследник, за ним, сзади и сбоку».

«У Салманасара были вежливые глаза. Приятные жесты выдавали в нем хорошо воспитанного человека, знакомого с правилами дворцового обхождения. Трудно было поверить, что по мановению руки этого дедушки рушились стены, обращались в прах города, реки, заваленные трупами, меняли русла, край Западного моря окрашивался кровью. Движением пальца он обрекал на смерть десятки тысяч взятых в полон».

«Я соображаю и уверяю господина, что в этом нет ничего оскорбительного ни для Нинурты, ни для супруги Нинурты, ни, как оказалось, для Салманасара, ни для тебя, повелитель Арама. Он любит ее издали, это всем заметно, но его прощают. Он как Ахира, прост и безыскусен. Это Буря спас ее от храмового осла. Иблу, поговорив с ним, приказал не трогать парня. Он указал на варвара и заявил – одержимый. Решение наместника».

«Ашшуру люб не мимолетный набег, поверхностный грабеж и поспешное бегство, а основательное, неразъемное ярмо, которое его племя обязано накинуть на шеи соседей. Туртан с помощью вычерченного Набу-Эпиром плана земель, расположенных на обитаемой части мира, пытался объяснить наследнику ключом ко всем западным землям от Евфрата до устья великой Реки, именуемой Нилом, от Каркемиша».

«Шурдан беседовал о чем-то с начальником подчиненной ему конной разведки. Появление царя привело всех, находившихся в шатре, в замешательство, однако старик не обратил никакого внимания на сына и сразу приступил к допросу начальника разведки. Царская охрана заняла места у входа и позади ложа, на котором лежал наследник престола. Все были в роскошно расшитых кожаных жилетах и шальварах».

«Вечером того дня, когда истерзанных Нинурту и Шами доставили в ассирийский лагерь, где их встретили с радостью и ликованием, туртан царя, наместник Ашшура Иблу-ахе-иддин настоял на личном разговоре с царем и потребовал тайно удавить вавилонских собак, и, прежде всего, Сарсехима. Салманасар развлекался игрой, называвшейся чатуранга. Ее завезли индийские купцы, которые часто прибывали на берега Тигра».

«С появлением первой звезды пленник последовал доброму совету. Некоторое время разглядывал яркую звездочку, светившую в округлое, запечатанное решеткой отверстие, отделившее его, приговоренного к смерти, от мира живых и веселых. Собственная жизнь уже была неподвластна евнуху, ведь узурпатор утешал себя надеждой, что в любой момент может оборвать эту нить и низвергнуть вавилонянина туда».

«Сверху разглядела обширную, обнесенную крепостной оградой, храмовую территорию, куда вели несоразмерно громадные пропилеи. Колонны были выточены из белого, полупрозрачного алебастра. За пропилеями – прямоугольный пруд со священными рыбами, в воде отражались граненные обелиски, персты кипарисов и веники пальм. За прудом начинался выложенная каменными плитами лестница с очень широкими».

«Возместить ущерб, который он нанес своей совести, ночуя в обнимку с несчастной малолеткой, не посмевшей оттолкнуть противного скопца, Сарсехиму пришлось в столице Ассирии. В Калахе, оставленном войском, отправившимся сводить счеты с Хазаилом, Сарсехим устроился как нельзя лучше. Денег, врученных ему купцом, хватило и на приличную комнату на постоялом дворе, и на баню, и на праздничный ужин во время».

«Осушив кубок, Сарсехим добродушно отметил – какой скверный человек, этот купчишка! Затем разум взял свое. До утра изводил вопросом – не жалко ли Сарсехиму несчастную, ведь в океан страданий, в котором она барахталась, ты добавил весомую каплю. Кто тянул тебя за язык, урод? Зачем подарил надежду, зачем обещал, что в Калахе оставит ее при себе. Утром, испугавшись, что придется еще одну ночь провести в обнимку».

«Устройство внутреннего двора напоминало вавилонскую усадьбу средней руки. Возле проделанной в низкой стене калитки, стараясь спрятаться от палящего солнца, сидел на корточках крепкий мужчина в короткой тунике и что-то чертил палочкой на земле. В дальнем конце двора, начиналась хозяйственная половина, был источник воды струя из пасти бронзового льва лилась в широкое, обмазанное изнутри слоем».

«К разочарованию многих и в первую очередь самого Салманасара, узурпатор, словно в укор мировой справедливости, выказал себя умелым полководцем и достойным преемником Бен-Хадада. Будто убиенный царь с последним, выдохнутым в лицо Хазаилу проклятьем сумел наградить убийцу умением вывернуться из любой, даже самой безвыходной ситуации. План обороны, который узурпатор постарался воплотить в жизнь».

«Это раньше герои сплошь и рядом брали их в жены, теперь возобладали другие требования – нравственные, а Сарсехим с детства был лишен нравственности, ведь, как известно, нравственность хранится в мужских семенниках, так что ничего нравственного и обнадеживающего в голову не приходило. Отвлекали также раздумья о самой поездке. Ее тайная цель до сих пор ускользала от евнуха. В том, что Шурдан задумал».

«На ней выстроили твердыню, которая могла поддерживаться на плаву только непрерывным добавлением новых трупов. На той же темной, бесформенной подложке покоилась и внутренняя жизнь страны. Эта ощерившаяся ужасом громадина была крепка, пока ее обильно питали кровью, неважно чьей – народов или своей собственной, ассирийской. В борьбе за право пролития крови не могло быть компромиссов».

«Утром в присутствии старейшин Ашшура и жрецов Шаммурамат, чье право заменять своего супруга Нинурту-тукульти-Ашшура в суде, было подтверждено Салманасаром, объявила, что прощает сводную сестру и отпускает ее к отцу. На сборы Гуле было отведено трое суток, однако события следующего дня заставили повременить с отправкой. Утром по Ашшуру поползли слухи, что доставленная в город вдова сирийского».

«Это значит, наше дело должно быть правым, освященным богами и поддержано Салманасаром, чья воля должна быть выражена в письменной форме, иначе наши немногочисленные союзники отвернутся от нас. А вы легкомысленно попались на крючок. Что означает в эту минуту расправа с Гулой? Прямое нарушение приказа великого царя. Разве эта распутная дрянь стоит ассирийского трона? Разве этого ждет от вас?»  

«Местом проведения народного собрания выбран парадный двор столичной цитадели. Здесь, напротив входа в Большой дворец был построен помост, на нем установили поражавшее своими размерами и уродством кресло, в котором расположился Салманасара Кресло было захвачено в качестве трофея в одном из хеттских городов.  По обе стороны от него были выставлены каменные быки-шеду. Священные истуканы пустыми».

«Прибыв в Калах, Шаммурамат остановилась в собственном доме, заранее купленном на подставное имя. Еще в Ашшуре, обсудив с Ишпакаем меры, которые следует принять для спасения мужа, оба пришли к выводу, что ассирийские законы по сути не воспрещают женщине держать в руках оружие, участвовать в битвах и, следовательно, принять участие в воинской сходке. Формально ее можно было бы включить в состав».

«Салманасар в этот день впервые открыл рот. Сидя в том же громадном кресле, обмахиваемый опахалом, он что-то тихо сказал. Сходка замерла, все активно начали прислушиваться Старик объявил погромче – он согласен, что самовольство Нинурты нельзя рассматривать как нарушение боевого приказа. К тому же, на пользу ли Ассирии лишаться опытного и храброго командира? С другой стороны, пренебрежение волей царя». 

«Шами отодвинулась от мужчины, отвернулась и задумалась о том, что судьба сыграла с ней злую шутку – впервые она почувствовала, что более никогда не сможет насытиться этим мужчиной, которого боги когда-то назначили ей в мужья, ведь иначе как предначертанной свыше их встречу пустыне не назовешь. В ней проснулась необоримая алчность к удовольствиям, а может не давало покоя ощущение близкой погибели».

«Осень в том году выдалась дождливая, почва намокла, что отступление было трудным, на грани человеческих сил, тем более что по приказу царя было решено вывезти из Калаха все припасы, чтобы они не достались Шурдану. Враг, узнав, что Шамши-Адад оставил Калах, двинулся следом. В эти дни отчетливо сказалось преимущество тех, кто стиснув зубы, спасал свои жизни над теми, кто желал обзавестись богатством».

«Узнав о победе Шамши-Адада V, первым среди соседних властителей восторг и восхищение выразил вавилонский полководец Бау-ах-иддин. От имени державного Мардук-Закир-шуми, Бау, фактический владелец Вавилона, ликуя от счастья, поздравил нового ассирийского владыку с победой, поблагодарил за сохранение мира во всем мире, а также подтвердил готовность выполнить любое пожелание «повелителя вселенной».

«Столкнувшись с головоломкой, с помощью меча не разрешишь, он, теряя почву под ногами, внезапно прозрел. Ему хватило мгновения, чтобы уяснить – скинуть на плечи любимой женщины отказ от домогательств волосатого чудовища, было не только постыдно, но и глупо. Шами одной не справиться, и это соображение более, чем какое другое заставило его терпеливо искать выход. По приезду в Вавилон и встретившись».

«Всю ночь борода Нинурты была в безраздельном владении женщины. Ночь выдалась светлая, Луна-Син помогала влюбленным. Нинурта был счастлив разглядывать тело жены во всех подробностях. Оно было знакомо, и каждый раз он ухитрялся отыскивать на нем неизвестные таинственные знаки – там сосудик выбился, здесь появилась родинка, поредели волоски. Он взял на память. Его ждало далекое путешествие».

«Трудно сказать, какие исторические документы побывали в руках у Ктезия, первым познакомившим греков с историей Шаммурамат, и на кого ссылался Геродот, описывая ее деяния, но в том, что такие свидетельства имелись, сомнений нет. Пусть это будут записки Сарсехима, пустившего по свету легенду дочери богини, завоевавшей Азию, споткнувшейся на Индии и вынужденной, поддавшись грубой силе отказаться».

«Любовь Семирамиды оказалась не по силам Нину. Царь сильно постарел и во всем слушался жену. «В Ассирии все женщины прекрасны, – говорил он, – однако рядом с великой царицей даже прекраснейшие из них покажутся жемчугом в сравнении с бриллиантом. Когда она глядит на вас, похоже на сияние солнца в безоблачный день; улыбка ярче и восхитительней, чем солнечный свет в пустыне; слаще, мягче, желанней». 

«Исторические описания пишут, что сад был построен царем Навуходоносором II, который управлял городом в течение 43 лет, начиная с 605 г. до н. э. Это был разгар власти и влияния города и самого царя Навуходоносор, как известно, построили удивительное множество храмов, улиц, дворцов и стен. Он отличился в истории Вавилона так ка победил Ассирийскую империю, которая дважды брали Вавилон и разрушала его».

«Вместе с Киаксаром, царем Мидии (современный Ирак, Иран и часть Пакистана и Афганистана), они разделили ассирийскую империю между собой, а чтобы поддержать союз Навуходоносор II женился на дочери Киаксара, Амитис. Считается, что Навуходоносор построил эти роскошные сады для тоскующей по дому жены, Амитис. Амитис вышла замуж за Навуходоносора в создании альянса между двумя странами».

«Страбон утверждал, что именно решение ирригации Висячих Садов Семирамиды было действительно самом удивительной инженерной проблемой, которая была решена древними. Вавилон стоит в сухом регионе дожди здесь не очень часты. Чтобы сад выжил, деревья и кусты приходилось орошать водой из реки Ефрат, протекала через город, разделяя его на две части. Воду надо было поднимать на самый вверх».

«Цепь насоса была натянута между двумя большими колесами, расположенные один над другим. На цепи подвешивались ковши. Под нижним колесом находится бассейн с источником воды. По мере того как колесо поворачивается, ковши окунались в бассейн и забирали воду наверх. Цепь затем поднимает их к верхнему колесу, где ковши выливали воду в верхний бассейн. Цепь затем переносила пустые ведра обратно вниз».

«При строительстве Садов Семирамиды приходилось учитывать не только тяжесть воды, подаваемой наверх, но и ее губительные свойства на само строение.  Так как камень было трудно найти на месопотамской равнине, большая часть зданий в Вавилоне было построена из кирпича. Кирпичи делались из глины, смешанной с соломы и запеченной на солнце. Затем они были соединены битумом, слизистым веществом».