Буря решительно вскочил, перебил госпожу.

– Я все понимаю, женщина! Я буду горд, если ты вознаградишь меня собой, но не ради обещанной награды я сделаю все, что в моих силах и даже больше. Это нужно мне. Твои дети будут спасены, чего бы это ни стоило. Трудность в том, что ты не открыла – как ты собираешься спасать своих детей?

Шами вернулась, села в кресло, долго разглядывала Бурю.

– Ты очень повзрослел, парень. Ты стал настоящим мужчиной. Ты осмелился назвать меня не «госпожой», а «женщиной». Ты прав, объятья такого жеребца, как ты, могут польстить любой женщине. Но меня занимает другое – можно ли положиться на тебя?

Разум подсказывает – можно, и сердце не спорит, а мне все равно страшно. Я не знаю, что придумать! Я не знаю, как избавить моих детей от мира мертвых, если мы проиграем. Нет в мире такого убежища, в котором враги рода Иблу не смогут отыскать их. Что ты думаешь по этому поводу?

– Детей надо спрятать в Вавилоне. Это – единственное надежное место. В твоем родном городе столько жителей, сколько звезд на небе (сноска: В те времена Вавилон был самым крупным городом в этом очаге цивилизации. Точных сведений нет, но спустя век в нем проживало предположительно около полумиллиона жителей.). Детям надо изменить имена и передать под опеку Ардиса. Их также надо учить, этим может занять известный тебе мошенник. Он не научит их плохому, я верю в это. Все должно быть подготовлено заранее и сделано тайно.

– Я уже думала об этом. Кто мог бы заняться этим делом?

– Твоя служанка Габрия. Она – скифянка.

Неожиданно Шаммурамат совсем как Салманасар наставила указательный палец на Бурю и спросила.

– Ты живешь с ней?

Буря развел руками.

– Случается.

– Хочешь, я выдам ее замуж за тебя?

– Нет, госпожа. Я хочу быть возле тебя. Пусть поодаль, но только чтобы слышать тебя, видеть тебя…

Он не договорил, сел, опустил голову. Так и сидел, разглядывая плиты на полу. Узор был необычный, египетский.

После долгой паузы жена наместника первой нарушила молчание.

– Послушай, Буря. Наш ждут тяжелые времена. Поделись, кому ты доверил свою жизнь? Мардуку? Или Ашшуру? Свою судьбу я вручила моей небесной покровительнице, а кому доверился ты? Может, ты до сих пор вспоминаешь Табити-небо, покровителя скифов?

– Нет, госпожа, мне больше по сердцу неизвестный бог, о котором рассказал вавилонский мошенник. По пути в Вавилон, куда мы отвозили Гулу, он признался, что однажды ему привиделось божество, похожее на человека. А может, он и был человек, кто знает, только всесильный, всевидящий и добрый. С ним случилась такая история. Получив удар по щеке, он подставил другую. Аферист убеждал меня, что это вовсе не глупость или слабость, как может показаться.

На обратном пути я встретил Сарсехима в пустыне, там попытался помочь ему – стоило только мошеннику шевельнуть пальцем и жалкий купчишка, сделавший его рабом, со всеми своими прихвостнями тут же лишился бы головы. Но Сарсехим сразил меня тем, что простил всех, кто досаждал ему в пустыне.

Помнишь, ты простила сестру.

Я долго не мог понять, с какой стати потакать ведьме, но, поговорив с уродом, догадался – если все время бить друг друга по щекам, щек не хватит, а ведь что-то надо делать? 

– Ты прав, дружок. Надо что-то делать. Если ты обещаешь, что подробно расскажешь, где можно повстречать такого Бога и как узнать истину, мне будет легче исполнить свое обещание. Но не ранее того часа, когда Нинурта уйдет к судьбе.

Прибыв в Калах, Шаммурамат остановилась в собственном доме, заранее купленном на подставное имя.

Еще в Ашшуре, обсудив с Ишпакаем меры, которые следует принять для спасения мужа, оба пришли к выводу, что ассирийские законы по сути не воспрещают женщине держать в руках оружие, участвовать в битвах и, следовательно, принять участие в воинской сходке. 

Формально ее можно было бы включить в состав представителей общины Ашшура. Шаммурамат прошла обряд посвящения в воины, она принимала участие в боевых действиях, и к тому же имеет награду. Сам Салманасар вручил ей в Сирии почетное копье.

– Вот ты Ишпакай и займись этим делом. Пусть в состав отряда, отправившегося в Калах, будет включен конный посыльной Шамир.

– Это нетрудно, – кивнул евнух. – Беда в другом – ты решилась на неслыханное дело. Хочешь отвлечь огонь на себя? Похвально, но кто возьмется предсказать, как воины, особенно противники Нину, отнесутся к твоему появлению на сходке. Одно дело война, на которую ты попала по личному разрешению царя, другое – священное действо. Тебя за такую дерзость могут растоптать прямо на царском дворе.

– Если хочешь выжить, не прячься по углам, – ответила Шами. – Эта крайняя мера и я воспользуюсь ею, если не будет другого выхода.

Старик склонил голову.

Наступила тишина. Первым ее нарушил евнух. Старик, как бы делясь с госпожой недоумением, развел руками.

– Я не могу понять, с какой целью Салманасар вынес такой, в общем-то, пустяковый вопрос, каким является проступок Нинурты, на общее обсуждение.

– Этого никто не может понять, – откликнулась Шами.

Старик кивнул.

– Вот почему тебе не следует прибегать к крайним мерам. Тебе нельзя попусту дразнить собак. К самоуправству Нину ты добавишь пренебрежение божественными законами, разделившими женщин и мужчин. В этой схватке победит тот, кто сумеет проникнуть в планы Салманасара.

Всю дорогу до Калаха Шаммурамат пыталась ответить на вопрос, чего добивался старый лис, предлагая народному собранию решить судьбу Нинурты?

Ни для кого не было секретом, что в виду преклонных лет Салманасара борьба за власть в верхах ассирийского общества резко обострилась. Проступок Нину, очевидно, являлся следствием этого противостояния. Начальник конницы всегда был верен Салманасару и его младшему брату, возвышавшемуся среди примкнувших к нему людей, скорее, как символ, но не как самостоятельная, способная добиться своего фигура, какой был, например наследный принц.

Свои надежды командиры «царского полка» и набиравшие силу переселенцы, особенно их верхушка, просто были вынуждены связывать с Шамши. У них не было выбора. Приход к власти Шурдана был для них катастрофой, причем, не какой-то расплывчатой, словесной, а самой что ни на есть конкретной, кровавой и убийственной.

Шурдан заметно выделялся среди своих сторонников, ему было не занимать ни хитрости, ни коварства. У него были сильные позиции в государстве. Его поддерживали самые крупные ассирийские города – Ниневия, Арбелы, Шибаниба, Хатха. К недостаткам наследника можно было отнести неумение ждать.

Ему уже было за сорок, и он был готов на все, чтобы поскорее схватить жезл, посох и налобную повязку. Отсюда неумеренная суетливость, нескончаемые попытки с помощью интриг добиться своего. На открытый мятеж у никогда не хватало духа. Лучше, чем кто-либо другой, он сознавал силу отца.

К сожалению, здоровье и умственные способности Салманасара пока не давали повода предполагать его скорую кончину, поэтому Шурдан сделал ставку на законный путь смены правителя, однако в последнее время у наследника начали сдавать нервы. Ишпакай указал и на другую слабость Шурдана. По мнению старого евнуха, страна в большинстве своем была на стороне крепкой царской власти.

Это касалось в основном простых людей, а также многочисленных пришлых, успевшие обосноваться в междуречье Тигра и Евфрата и обзавестись хозяйством. К сожалению, переселенцы практически не имели голоса в решении повседневных хозяйственных вопросов. Знатные в городах связали их по рукам и ногам.

Ишпакай, делясь своими раздумьями с госпожой, осмелился предположить – Салманасар никак не может определиться с наследником. Он пребывает в сомнениях, но дальше оттягивать выбор невозможно, иначе славное тридцатилетие может закончиться мятежом, взрывом страстей, гражданской войной.

Такой исход был самым страшным наказанием для Ассирии и горем для взиравшего с небес Ашшура. 

Салманасара не устраивал ни один из возможных претендентов – к сожалению, других у него не было. Если бы Шурдан как наследный принц сумел осознать особую значимость центральной власти и поддержал отца в укреплении единоначалия в военной и в гражданской сферах, будущее Ассирии можно было бы считать обеспеченным.

Старый евнух рассудил – победа Шурдана является главной опасностью для Нинурты, выдвинувшегося из средних, не отличавшихся знатностью военачальников, среди которых далее других продвинулся Иблу.

– Наместничество в Ашшуре является лакомым куском для всех, кто крутится возле Шурдана, так что рассчитывать, что ты или твой супруг сумеете договориться с наследником бесполезно. Твоя задача – тянуть время. Оно работает против «горшечника». Полагаю, скоро он встанет на скользкий путь.

Безысходность давит на него, лишает возможности задуматься о будущем, для него куда важнее существующий расклад сил и необходимость добыть победу. О том, что случится после, такие деятели обычно не задумываются. Тебе нельзя упустить момент, когда у Шурдана дрогнут нервы и он совершит ошибку.

Шаммурамат соглашалась и не соглашалась с наставником. Это были, может, и верные, но досужие рассуждения, не способные дать ответ на конкретный вопрос, как спасти мужа?

Тайно обосновавшись в столице, Шами, прежде всего, попыталась вникнуть в тайны дворцовой кухни. Она не жалела золота. Связавшись с рекомендованным ей Сарсехимом Азией и щедро одарив его, она намеревалась через царского писца выяснить тайные планы царя, но потерпела неудачу. Азия в деталях пересказал ей разговор между Салманасаром, Шамши-Ададом и Нинуртой, который состоялся в царской спальне, но это только добавило тумана.

Ясно, Салманасар ведет свою игру и эта игра направлена вовсе не против ее мужа, однако правила были таковы, что, случалось, при передвижении тяжелых фигур первыми погибали пешки. Шами попыталась через Азию передать царю собранные ей косвенные свидетельства предательства царского посланца в Вавилоне, допекающего ее отца требованиями как можно скорее поддержать Шурдана.

Азия рискнул, однако ответа не последовало.

На вопрос, чем можно объяснить такое пренебрежение, писец только руки развел.

– По-видимому, для царя царей происходящее в Вавилоне не существенно.

В первый день председательствующим на сходке был назначен Шамши-Адад.

Вел он себя «как подобает» или, как выражались в Ассирии, «достойно». Достоинство заключалось в том, что брат царя, исполнявший обязанности туртана, которому подчинялась ровно половина ассирийской армии, был немногословен и терпим к любым мнениям, высказанным на просторном, заполненном вооруженными людьми дворе.

Шамши-Адад не стал прерывать Туку, гневно обрушившегося на переселенцев, пользующихся общинными землей и водой, но не платящих ни единого сикля меди в городскую казну. Его косвенно поддержал Шурдан, напомнивший, что царские права на этих мужиков ничуть не умаляет принадлежность к той или иной общине.

Азия вступил с наследником в спор, доказывая, что переселенцы находятся под защитой небесного Ашшура, доверившего правителю общины и ее главному жрецу жезл, венец, головную повязку и посох. Это означает, что все споры, касавшиеся взаимоотношений между общинами и поселения пришлых должны решаться исключительно в Калахе.

– Только здесь венценосный может определить справедливость требований одних по отношению к другим.

Шурдан напомнил, что подобный порядок подачи прошений слишком долог и не учитывает реальностей времени.

Царь – добрейший старикашка, – слушая Азию, и слушая Шурдана, одобрительно кивал.

Разошлись ни с чем, однако утром следующего дня голосование с заметным перевесом подтвердило предложенное Азией компромиссное решение, вполне устроившее центральную власть. Поскольку переселенцы есть собственность единой общины Ашшура, а не отдельных ее частей, их судьбу может решать только тот, кто возглавляет общину – то есть царь страны. Он один вправе общаться с грозным Ашшуром, ему единственному покровитель Ассирии открывает свою волю.

Что касается справедливого замечания наследника о недопустимой затяжке времени при рассмотрении подобного рода дел, царь постановил направить в каждый город особого уполномоченного, который будет решать все хозяйственные споры между общиной и переселенцами.

Это решение вызвало открытое недовольство приверженцев Шурдана. Представители городов начали роптать, понимая, что уполномоченный, занимаясь делами переселенцев, скоро будет не прочь вмешаться и в внутриобщинные споры.

Председательствующий в тот день царский сын попытался утихомирить крикунов. Когда ему это удалось, перешли к обсуждению второго вопроса – об утверждении Шамши-Адада новым туртаном общины Ашшура. На этот раз спор разгорелся не на шутку. Сторонники наследного принца открыто принялись поносить недалекого и обидчивого Шамши.

Младшему брату царя припомнили и умаляющее достоинство главы общины обращение «старший брат», и тайные попытки погреть руки на добыче, которую воины собрали во время похода, и непоследовательность в распоряжениях, свидетельствующих о том, что новый туртан не уверен в своих силах.

Шамши помалкивал и на все упреки отвечал признанием своих ошибок. По мнению Азии, которое он тем же вечером выложил Шаммурамат, Шамши был проинструктирован самим Салманасаром, иначе трудно было объяснить покладистость и терпимость «волосатого чудовища».

В жизни Шамши-Адад как всякий недалекий человек отличался непомерной обидчивостью. Каждый упрек в свой адрес он считал невыносимым оскорблением. Его также отличала взрывная, яростная гневливость, в которую он мог впасть по самому ничтожному поводу. Шамши признавался Нинурте, что сам боится вспышек раздражения, которые время от времени преследовали его.

В этом признании он был весь как на ладони – высказавшись грубо, наломав дров, он скоро начинал оправдываться, брал обиженного за руки, заглядывал в глаза. Добавили масла в огонь и одобрительные кивки, которыми Салманасар встречал самые злобные выпады, направленные против Шамши. 

Как и следовало ожидать, только общины Калаха и священного Ашшура решительно выступили в защиту брата царя. Их представители указывали на то, что поход в отсутствии, но под пристальным оком царя, закончился удачно. 

Армия взяла богатую добычу, во всех столкновениях одерживала верх, штурмом взяла несколько хорошо укрепленных. Кто добился этого, если не Шамши? Что касается ошибок, у кого их не бывает? Во время обсуждения само собой всплыло имя Нинурты-тукульти-Ашшура, которого некоторые и, прежде всего, Туку обвинили в недопустимом вмешательстве в управление армией, а другие, например, знатный из Калаха, похвалил за помощь, которую он оказал главнокомандующему.

Азия вмешался в разгоравшийся спор, напомнив, что судьбу опального военачальника будут решать завтра, а сегодня необходимо определиться с туртаном.

На завтра также было назначено волеизъявление по поводу утверждения нового туртана.

Ночь отдавалась воинам на раздумье.

Азия, ближе к ночи посетивший Шами, не скрыл от встревоженной женщины своих опасений насчет исхода завтрашнего дня. По дворцу ходили упорные слухи, что судьба Нину может стать разменной монетой. Оппозиция пошла на уступки в вопросе о новом туртане. В свою очередь царь отдаст им на растерзание начальника конницы.

С точки зрения Азии, эта была очевидно нелепая идея. Всякая попытка разорвать связь между Шамши, Нину и Шаммурамат означала первый шаг в сторону гражданской войны и гибель царства. Это было разумное соображение, однако Шами знала цену разуму в тот момент, когда начинают бушевать страсти.

Она маялась всю ночь. Сначала бродила по дому, потом прилегла в спальне. Разум успокаивал, но сердце было готово выскочить из груди. Зная Салманасара, она была уверена, что этот противный старикашка не остановиться ни перед чем, чтобы добиться своего, а что в этой ситуации можно было считать «своим», по-прежнему было неясно.

Она встала и поднялась на крышу дома. Небо было занавешено тучами, легкий ветерок доносил с реки влажные дурманящие запахи и горечь костров, разведенных на сторожевых башнях.

Если противный старикашка действительно решил пожертвовать Нину, чтобы заткнуть рты знатным в городах, она может остаться и без мужа, и без места.

Хуже некуда!

Близился рассвет, в прогалах туч обнажилась светлеющая гладь небесного свода, но и там было пусто.

Ни единой звезды.

У кого просить совета?

Может, стоит попытаться проникнуть к царю и поговорить с ним? Салманасар всегда привечал ее, относился к ней доброжелательно. Он выслушает, он умерит гнев. Он примет в расчет, что, погубив Нину, он осиротит ее детей, лишит ее радости. Она напомнит, что кроме Нинурты некому командовать конницей.

Разум подсказал – это детские надежды.

Ей не с чем идти к царю.

Эта мысль окончательно лишила Шами бодрости духа, и женщина расплакалась. Она вдруг почувствовала себя жертвой, приведенной на царский суд и оказавшейся под наведенным на нее царским пальцем. Что ей оставалось? Только, затаив дыхание, ждать, в какую сторону шевельнется корявый старческий ноготь – вниз и в сторону или, может, царь согнет палец в суставчике и пригласит подойти поближе.

У досужих рассуждений есть только одно преимущество – они редко сбываются.

С чем идти к царю?

На спасение надежды не было. Завтра царь царей отдаст мужа на расправу людям Шурдана. Это будет конец длинной и захватывающей истории о вавилонской царевне и сыне визиря.

Ей вспомнился Ишпакай, его добрейшее, сморщенное годами личико, ласковый голос. Вспомнилась их первая встреча, когда он, многоопытный и услужливый, встретил ее рассказом о приключениях бедного дровосека, которого звали Али-Бабайя. Теперь пришел черед сказке о сыне визиря и вавилонской принцессе.

1 ... 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 ... 50