– Вот и хорошо, – удовлетворенно кивнул Салманасар. – Вдвоем и отправитесь охранять границу. Поживете в палатке.

– Великий государь, ты не спросил о причине, которая толкнула меня на этот поступок.

– Причина, конечно, государственная? – засмеялся царь. – Скрытая угроза, не так ли?

Шами кивнула.

Царь откровенно рассердился, даже жезлом пристукнул.

– Что за поветрие напало на моих подданных? Все они только тем и озабочены, чтобы спасти государство. Всюду видят скрытые угрозы. Ох, беда, беда. Один я, дряхлый старикашка, проспал все на свете.

– Мы не вынесли решение, – напомнил Шурдан.

– Вынесем. После перерыва.

В спальне царь ознакомился с пергаментами, найденными у Ушезуба, подтверждавшими измену Шурдана, подбивавшего царя Вавилона взбунтоваться и выступить против правителя. Также Шами передала царю письмо Сарсехима, в котором сообщалось, что Закир держится из последних сил. Ссылается на немощь, на нездоровье, на отсутствие подтверждающих знамений, на волю богов, на гнев Салманасара, однако долго так продолжаться не может.

Пора принимать меры.

Салманасар, ознакомившись с документами, долго отдыхал на ложе. Молча разглядывал Шами. Вздыхал, вспоминал молодость – эта женщина была бы ему достойной супругой. Она плодовита, ее дети здоровы, любят учиться.

Отчего боги так несправедливы?

Почему бы им не свести их в одни и те же годы?

Или, как утверждал этот грязный евнух, сочиняющий подметные письма, справедливость исключительно человеческая забота?

Как бы не так!

Нет никакой иной справедливости, кроме права сильного. О чем еще можно вести речь? Какая справедливость способна вернуть человеку молодость, а без этого дара жизнь никогда не покажется сладкой. Оставить наследство Шурдану? Не сдюжит, очень скоро его подомнут под себя князья. Что не сожрут знатные, вырвет царь Урарту.

Шамши тоже хорош. Однако какова женщина? Как все обставила.

Шами, первое время державшаяся на ногах, скоро сама не заметила как, села на ковер.

Царь не обратил внимания на неслыханную вольность.

– Ты очень похорошела, и наряд воина тебе уже не к лицу.

– Какой же наряд, по мнению великого царя, мне к лицу?

– Царицы.

Шаммурамат вскрикнула, зажала рот ладонью.

– Я скоро умру, – признался царь. – Меня уже два раза окликнула Эрешкигаль. Скоро я отправлюсь в страну без возврата, а ты смущаешь мой дух всякого рода ядовитыми писульками. Неужели ты полагаешь, что открыла что-то новое? Что я старый дуралей, ничего не вижу и не слышу? Мои люди донесли мне и о шашнях Шурдана, позволившего до нитки обобрать переселенцев, и о пьянстве Шамши в компании с твоим Нинуртой. Они уже поделили добычу. Знаешь ли ты, что они называют добычей?

Шами благоразумно промолчала.

– Ассирию, – объяснил царь. – Разве это не сверхдерзость? Или сверхглупость?..

Царь указал на нее пальцем.

– Ты потребовала пощады, а кто пощадит меня? Зачем вы лишаете меня покоя, без которого трудно проститься с белым светом? Мне вовсе не хочется покидать мир живых в суете, проливая кровь сына или брата. У меня скудный выбор. Они оба готовы пожертвовать тем, что я выстраивал все эти годы.

Они как дети не прочь поиграть в самую гнусную игру, которую выдумали демоны Эрешкигаль – они готовы бездумно ввергнуть страну в смуту. Это означает конец государству. Никто из соседей, ближних и дальних, ничего не простят любимцам Ашшура. Они все припомнят. Каждый подлый раб почтет за счастье убить ассирийца, отрубить ему руки, ноги, выколоть глаза, надругаться над ассирийкой. Ты желаешь, чтобы над тобой надругались грязные рабы?

Царь не получил ответа. Впрочем, ответ ему был не нужен.

– Я тридцать лет воевал, чтобы этого не случилось! Зачем вы вовлекаете меня в свои гнусные заговоры? Ты понимаешь, что привезла смертный приговор моему родному сыну. Благодарю за приятную весть! Ты поплатишься за неугомонность, даю слово Салманасара.

Шами побледнела.

– Я спасала любимого человека.

– Забудь о любви. Выкинь из головы всякую надежду на прощение. Ты сама ввязалась в эту историю. Не беспокойся, мое наказание будет безболезненным, но не менее суровым, чем то, какое вы все приготовили мне.

– Я… Я поверила в тебя, божественный. Я хотела спасти государство.

– Я всю жизнь отдал государству. Чем оно наградило меня? Государство!.. Глупая женщина! Неужели непонятно, что, кроме государства, на свете существует столько всякого... Знаешь, чего мне хочется больше всего на свете?

Шами опустила глаза.

– Да, я хочу отведать твое лоно! Я хочу пощупать твои груди. Они, наверное, необыкновенно хороши?

Женщина опустила глаза.

Царь подтвердил.

– Да, я хотел бы обладать тобой. Я много чего хочу, но все мои желания пожрало государство. Я не жалуюсь, нет…

После короткой паузы, царь спросил.

– Чем ты можешь доказать, что эти послания подлинные?

– Мы перехватили гонца.

– Где он?

– Спрятан в моем доме. Его охраняет Буря.

– Этот неугомонный. Он, мне говорили, тоже влюблен в тебя?

– Государь... – только и смогла выговорить женщина.

– Сознайся, между вами ничего не было? – царь хихикнул. – Иначе я прикажу оторвать ему яйца.

Шами вновь опустила глаза, ответила тихо.

– Нет, государь. Я люблю Нину.

– Это плохо, моя девочка. Это очень плохо. Мне жаль тебя. Ты будешь страдать куда сильнее, чем торопливые и потные шлюхи. Что ж, такова справедливость, какую мы, люди, установили на земле. И никакой другой быть не может.

Шаммурамат возразила.

– Может, государь.

– Это тебе Иштар подсказала?

Она кивнула.

Царь перевел разговор.

– Почему гонца сразу не доставили во дворец?

– Опасалась, что его может перехватить Шурдан.

– Предусмотрительная, – скривился Салманасар. – Все просчитала. Хорошо, я открою тебе одну маленькую тайну. Хочешь?

– Она не погубит меня?

Царь усмехнулся.

– И мудрая. Нет, если ты будешь держать рот на замке. Знай, Шурдану немедленно донесут, о чем мы здесь беседовали.

Шами отпрянула. Прихлынувшая к лицу бледность очень развеселила дряхлого старика.

– Кроме того, что я сейчас открою тебе. Если, получив известие, что мне все известно, мой сын явится с повинной, он будет царем. Если же отважится на какой-нибудь безумный поступок, он сгинет.

Такова воля богов, ведь, как ни крути, я тоже любимец Ашшура. Ступай.

Глава 8

Безумный поступок Шурдан совершил той же ночью – он бежал из столицы.

Салманасар, вмиг взбодрившийся, испытавший прилив энергии, приказал поймать беглеца. Через несколько дней пришло известие, что Шурдан объявился в Шибанибе. Там объявил себя царем и призвал своих сторонников объединиться, чтобы спасти и возродить погибающую отчизну.

В письме отцу Шурдан предложил отцу добровольно передать ему государственные дела, а самому уйти на покой. Почет и возможность довести до конца свои грандиозные строительные планы, ему будут обеспечены.

– Сказки для дураков! – изрек Салманасар в присутствии Шами.

Теперь он не отпускал ее от себя – рассказывал о походах, о годах юности. По поводу письма сына отозвался так.

– Струсил. Выдержки не хватило. Хитрый, а дурак.

Первые дни мятежа запомнились Шаммурамат скрытым нежеланием большинства ассирийских городов открыто поддержать мятежного наследника. Салманасар в полной мере воспользовался этой паузой и приказал собирать войска.

Во все концы страны помчались посыльные, отовсюду в столицу направлялись отряды.

Народ вооружался.

Прощенный Нинурта был отправлен к Ашшур, чтобы к концу сентября привести в Калах конницу. Несмотря на просьбы Шами, царь даже в последний день отказался встретиться со своим раб-мунгу.

– Пусть не считает, что дерзость Шурдана спишет его долги. А ты не теряй времени. Вникай в происходящее. Каждое утро я буду выслушивать доклад, подготовленный тобой за ночь. Это первая и самая легкая кара, которую я наложил на тебя.

Шами позволила себе дерзость.

– Мой доклад готов, о великий царь. Зачем ждать ночь.

Салманасар встрепенулся.

– Ну-ка?..

– Нам следует поспешить, – заявила женщина. – Царский полк должен немедленно выступить из столицы и двинуться к Шибанибе. Отряды будут присоединяться к полку на марше.

– Дельное предложение, – кивнул Салманасар. – Только ты забыла, что я не желаю проливать ассирийскую кровь. Я не теряю надежду, что Шурдан одумается. Его раскаяние и мольбы о прощении были бы очень кстати сейчас, в преддверии похода в Урарту. Горцы ликуют, они ни во что не ставят ассирийское войско. Самое время нанести удар. Открою секрет, я отправил к Шурдану гонца с предложением мириться. Я готов предоставить ему пост главнокомандующего…

Шами воскликнула.

– Предателю пост главнокомандующего? А как же Шамши и Нинурта?

– Они присмотрят за ним. У них будут особые полномочия.

Шами призналась.

– Я ничего не понимаю, государь.

Салманасар наставил на нее палец и веско произнес.

– То-то и оно. Тебе еще многому надо научиться. Искусство власти это, прежде всего, умение заглядывать вперед, а также знать, кто на что способен. Что касается Шурдана, я надеюсь, он потеряет голову и попытается бежать из страны. Куда ему бежать, кроме Урарту, вот почему нельзя спешить с походом на Шибанибу. Ввяжешься в кровопролитие, потом не отвяжешься. Всей мощью Ассирия обрушится на врага, рискнувшего пригреть беглого царевича, посмевшего бросить вызов мне, самому Салманасару.

Расчет был дальновидный, однако Шаммурамат никак не могла отделаться от досаждавшей ей тревоги. Опекаемая богами, она лучше, чем кто-либо, знала, что такого рода дела как сокрушение неприятеля менее всего зависят от тонкости и хитроумности задумки. Нельзя смешивать в кучу подавление внутреннего мятежа и великий поход. Одно никак не сопрягается с другим.

Наступил сентябрь. Не дождавшись бегства Шурдана к северным горцам, царь, наконец, отдал приказ собравшимся войскам выступать на Шибанибу. В день выступления, когда весь Калах сбежался посмотреть на победоносные кисиры царской гвардии, чьи ряды осеняли значки с изображениями стреляющего из лука Ашшура, взобравшегося на спину волка, – царя хватил удар и к вечеру Салманасар скоропостижно скончался.

Перед смертью он успел прошептать жрецам и представителям столичной общины имя наследника. Это был Шамши-Адад. Воля великого Салманасара была зафиксирована отпечатками ногтей всех присутствующих и на следующий день объявлена стране.

Смерть правителя резко изменила ситуацию в стране. План, казалось бы, рассчитанный до самых мельчайших подробностей, рухнул в одночасье.

Это был хороший урок всякому, кто, положившись на гордыню, надеется обмануть судьбу. Шами решительно настаивала, чтобы Шамши, не взирая на траур, в течение ближайших нескольких дней провел церемонию обладания царскими регалиями – жезлом, драгоценным венцом, налобной повязкой, надеваемой под венец, и посохом.

– Нельзя ждать поимки Шурдана! – убеждала она нового правителя. – Действуй немедленно. На завтра назначь церемонию возведения тебя в сан верховного жреца. Приведи храмы к покорности, пусть они перестанут тянуть время и ссылаться на неблагоприятные гадания.

Шамши-Адад вздыхал, на словах соглашался, однако ничего не предпринимал. Он полюбил уединение, смаковал вино и, несмотря на уговоры, тянул время. Азия, чаще других допускаемый к Шамши, предупреждал властителя, что в стране много негодяев, желающих половить рыбку в мутной воде. Нельзя, убеждал писец, надеяться на божественную сущность Шаммурамат. Благосклонность Иштар непредсказуема, к тому же влияние Шаммурамат в Калахе, стремительно усилившееся при прежнем царе, теперь быстро сходит на нет.

На том же настаивал и Нинурта, пришедший с конницей к стенам столицы. Сил было вполне достаточно, чтобы проучить мятежную Шибанибу, приютивший предателя, однако Шамши по-прежнему медлил.

Тогда случилось неизбежное. Община за общиной начали примыкать к наследнику. Войско, собранное Салманасаром для подавления мятежа начало постепенно таять. Акт, в котором сын царя объявлялся государственным преступников и лишался всех прав на венец, все отчетливее превращался в пустую бумажку, на которую Шурдан скоро дал свой ответ, тем самым официально объявив о начале гражданской войны.

Царский сын объявил документ о престолонаследнике недействительным, подписанным под давлением царского брата и его побратима, о которых было известно, что они являются отъявленными смутьянами и похитителями власти.

День, когда в Калахе были пойманы соглядатаи Шурдана, доставившие в столицу воззвание Шурдана, был последним спокойным днем для Шами. Может, поэтому она была так настойчива ночью и без конца досаждала Нину неуемным желанием. Тот под утро едва не завопил.

– Что ты хочешь от меня, женщина! В тебе проснулась дьяволица? Завтра я не смогу самостоятельно сесть на коня.

Шами отодвинулась от мужчины, отвернулась и задумалась о том, что судьба сыграла с ней злую шутку – впервые она почувствовала, что более никогда не сможет насытиться этим мужчиной, которого боги когда-то назначили ей в мужья, ведь иначе как предначертанной свыше их встречу в пустыне не назовешь. В ней проснулась необоримая алчность к телесным удовольствиям, а может, не давало покоя ощущение близкой погибели, о которой таким жутким образом предупреждали боги.

Ей стало горько – встреча в пустыне исчерпала себя и вовсе не потому, что она разлюбила Нину. Он по-прежнему был ей дорог, желанен. Его прикосновения ее тело принимало охотно. Погруженный в нее, он все также был мил и радовал ее лоно, но теперь согласно приказа Салманасара время свернуло в сторону. Оно настойчиво манило за собой.

Ох, как не хотелось Шами откликаться на этот зов, но с судьбой не поспоришь, Знамения были яснее ясного – мир опрокинулся, все полетело вверх тормашками. То, о чем вчера можно было договориться, рассевшись на ковре, теперь могло быть восстановлено только силой оружия.

Прошли три драгоценные семидневки. Тугодум Шамши и не желавший досаждать великому царю пустяками, назначенный новым туртаном Нинурта-тукульти-Ашшур упустили момент, когда можно было решительно обрушиться на «горшечника». В октябре каждый день приносил известия, что все больше общин поддерживают мятежников.

В конце месяца выяснилось, что сил у «горшечника» значительно больше, чем смог собрать под свои знамена законный наследник.

Шамши твердо поддерживали царский полк, конница Нинурты, мелкие общины, издавна примыкавших к наместничеству Ашшура и кое-кто из союзников, исключая Вавилон, чья позиция в назревавшем столкновении становилась решающей. 

Шами в письме к Сарсехиму потребовала от евнуха любой ценой удержать отца от немедленного выступления на стороне мятежников. «Ни в коем случае, – уговаривала она евнуха, – нельзя допустить чтобы вавилонское войско пересекло южную границу Ассирии».

Пусть евнух пишет сколь угодно длинные героические поэмы, пусть сочиняет небылицы о подвигах древних героев, пусть льстит и подлаживается, пусть обязуется во всем поддерживать Бау-ах-иддина, «только займи отца и не давай ему ни времени, ни возможности вникнуть в истинное положение вещей».

1 ... 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 ... 50