Его палец медленно сползал к пупку, вошел в пупок, двинулся ниже, замешкался у зарослей. Шами часто задышала, привлекла мужчину к себе, принудила его поспешить.

Насытившись друг другом, Шами положила голову на грудь мужчины, закинула на него ногу, обняла за шею и затянула какую-то заунывную бесконечную мелодию. Затем она внезапно и резко легла на него, прижала пальчик к губам Нину.

– Он ничего не заподозрит, милый. Я клянусь.

Нинурта не спеша, в знак согласия, молча закрыл и открыл глаза.

Так поступают все мужчины, когда их покрывают любимые женщины.

Прошел месяц, и однажды ночью Сарсехим принес Нинурте долгожданную весточку – хвала богам, задуманное осуществилось!

На следующий день Нинурта написал в Калах, что боги и время убедили его выразить покорность великому государю и преподнести ему в дар свою супругу.

Ответ пришел неожиданно быстро.

«Дорогой брат!

Хвалю тебя за безупречное исполнение долга. Ты доказал, что на тебя можно положиться. Предписываю тебе немедленно возвращаться в Калах и собирать войско для похода на север. К тому же Роксана заждалась своего героя.

Желаю вам счастья!

Твой Шамши».

В Калах Нинурта-тукульти-Ашшур отправился через неделю. Окруженный приставленными к нему всадниками, в компании с Азией путешествовал неспешно. По пути останавливался в городах и, пользуясь данной ему царем властью, собирал воинские отряды, инспектировал воинов, устраивал игры с оружием.

Царь торопил его. Когда до Калаха оставалось два дня пути, в столицу пришла страшная весть – во время воинской игры с боевым оружием славный туртан поскользнулся на мокрой траве и упал на обнаженный меч, да так неудачно, что лезвие пронзило его храброе сердце. Несчастье произошло на глазах многочисленных свидетелей, так что никаких сомнений в случайности произошедшего не было.

Гнев царя на нерадивых слуг, не сумевших поддержать Нинурту, подхватить его под руки, оказать помощь утихомирила прибывшая в столицу царская невеста. Похоронили Нинурту-тукульти-Ашшура в родном городе, на похороны прибыл великий царь. Шамши-Адад буквально заливался слезами. Будущая царица была грустна, изредка вытирала глаза платочком, приветливо улыбалась знакомым.

Азии, например.

Бракосочетание устроили после окончания положенного для траура срока.

Эпилог

Трудно сказать, какие исторические документы побывали в руках у Ктезия, первым познакомившим греков с историей Шаммурамат, и на кого ссылался Геродот, описывая ее деяния, но в том, что такие свидетельства имелись, сомнений нет.

Пусть это будут записки Сарсехима, пустившего по свету легенду о дочери богини, завоевавшей Азию, споткнувшейся на Индии и вынужденной, поддавшись грубой силе, отказаться от власти.

Желание изложить события, свидетелем которых ему посчастливилось быть, проклюнулось у евнуха в тот день, когда в Вавилон докатилось ошеломляющее известие о нелепой смерти Нинурты-тукульти-Ашшура.

Со временем, однако, о его гибели начали говорить разное. Злые языки утверждали, будто наместник сам предложил свою красавицу-жену в подарок новому царю за назначение на пост туртана и, не выдержав презрения соплеменников, наложил на себя руки.

Другие, в первую очередь Гула, сумевшая прибрать к рукам вавилонского полководца Бау-ах-иддина, доказывала, что Шамши и Шаммурамат давным-давно состояли в любовной связи. Всем известно, что скифянка с детства отличалась склонностью к необузданному разврату и неслыханным коварством. Узнав об этом, туртан бросился на меч.

Клевета, нескончаемым потоком сыпавшаяся на головы жителей Вавилона, вызывала законное возмущение у тех, кто знал Шаммурамат и Нинурту. К сожалению, попытки доказать очевидное, уличить сплетников во лжи, не находили отклика у тех, кому чужое горе – повод, а чужая радость – укор.

После бракосочетания Шамши-Адада V и вавилонской принцессы Шаммурамат (упоминать о том, что когда-то эта женщина была супругой бывшего наместника и туртана, строго запрещалось) Сарсехима и Ардиса срочно вызвали в Ашшур, и с желанием изложить то, что случилось на самом деле, пришлось повременить. Выехать приказали тайно, никого не извещая. Более того, двигаться приказали отдельно, для каждого была приготовлена своя повозка.

Они встретились в священном городе, в присутствии самой Шами, которая в компании верных друзей позволила скатиться нескольким слезинкам, однако на вопросы Сарсехима, что случилось и зачем их вызвали в Ашшур, сурово предупредила.

– Зачем тебе знать лишнее? Я жду от вас помощи, а не утешений или расспросов.

Далее Шами сообщила, что Шамши дал ей короткий срок устроить семейные дела после смерти мужа

Что она имела в виду под «семейными делами», стало ясно, когда Шами попросила евнуха после возвращения в Вавилон приобрести хороший дом в предместье Шахринý. Туда скоро доставят ее детей, их сейчас скрывают от чужих глаз и привезут тайно. Она не в силах заставить себя изменить им имена, но, ты, евнух постарайся обращаться к ним «моя родная», «мой маленький».

Здесь Шами вновь не смогла удержать слезы и взмолилась – будь добр с ними, стань хорошим наставником. Справившись со слезами, потребовала от Ардиса обеспечить детям охрану. Пусть это будут исключительно мужчины твоего рода, однако, чьи это дети, должны знать только ты, Сарсехим, и ты, Ардис. Никаких разговоров о том, где теперь дети Шаммурамат от первого брака! Никаких гостей в этом доме, пока дети не вырастут и не закончат школу.

– Слушком много охотников досадить мне, – добавила она, затем, после частых и прерывистых вздохов предупредила.

– Им будет трудно в первое время, – предупредила Шами. – С Наидом легче, он несмышленыш, и скоро забудет о маме. Меня беспокоит Нанá. Я все объяснила ей, но ты, евнух, помоги девочке не столько забыть обиду, сколько внуши – мама не могла поступить иначе. Я жертвую ими из любви к ним, из желания обезопасить их жизни.

– Неужели дело зашло так далеко? – не удержался от вопроса Сарсехим.

Ему ответил Ардис молча, широко раскрытыми глазами взиравший на царствующую особу. Шами была ослепительна хороша, одета в лучшее свое платье, приукрасилась венцом с крупными изумрудами.

– Заткнись! Не пытайся знать лишнее.

Шами поддержала его.

– Он прав, Сарсехим…

Женщина не договорила, торопливо вышла из комнаты, там дала волю рыданиям.

Поселившись в новом доме Нана-силим повела себя так, как ее мать, которую когда-то в сопровождении Сарсехима отправили в далекий Дамаск. Девочка была дерзка, себе на уме, пыталась строить гадости заметно обрюзгшему воспитателю. Ни разу не всплакнула, замкнулась и совсем как взрослая заботилась о двухгодовалом братишке.

За эту заботу Сарсехим был готов ей все простить, и отношения скоро наладились, особенно после того, как евнух взял в привычку рассказывать детям сказки. Оказалось, что прежний их дядька Ишпакай вволю избаловал Нану-силим волшебными историями, так что Сарсехиму пришлось потрудиться.

Это был самый сладостный труд, которым ему пришлось заниматься в жизни. Было радостно видеть горящие глазенки Наида, поджатые губки Наны – в самый напряженный момент она невольно разжимала их, раскрывала рот. Это было так мило с ее стороны.

Сарсехим, столько лет мечтавший о возможности порадоваться жизни, возблагодарил богов за то, что они все-таки могут быть милосердными. Они одарили его главным, ради чего, как оказалось, стоит дышать, пить вино, есть жареное на угольях мясо и прислушиваться к голосам. Боги нежданно-негаданно произвели его в дедушки и наградили Наной-силим и маленьким Наидом.

Однажды, когда до заметно повзрослевшей, лишенной красоты матери девочки, дошли слухи о победах ассирийской царицы на востоке, о взятии крепости Бактрия и выходе ее войска к побережью Каспийского моря, она поинтересовалась.

– Если великая царица посетит Вавилон, ты пустишь меня на площадь, чтобы я хотя бы одним глазком взглянула на нее? Ты можешь сопровождать меня.

– Нет, родная. Меня многие знают.

– Мне так хочется, – призналась тринадцатилетняя Нанá. – Я уже забыла, как она выглядит.

Вечером, уложив детей и закончив рассказ о приключениях Син-абада-морехода, Сарсехим уловил тайный зов, окликнувший его и принудивший взять в руки палочку для выдавливания письменных знаков. Ткнул несколько раз в мягкую глину, довел фразу до конца и прочитал написанное: «Был светлый день месяца кислиму, когда меня, во славу Мардука, отправили с караваном в благодатный Дамаск».

Написал и задумался – если польстишь себе и опишешь все, как было, как в таком случае сохранить клятву, данную в Ашшуре?

Жизнь Шаммурамат не назовешь сладкой. Все побывавшие в Калахе, утверждали, ревность сводит царя с ума. Говорят, она вьет веревки из второго мужа, но, не смея перечить жене, тот грозит казнью любому, кто только посмеет взглянуть на Шаммурамат. Такое случается со всяким, кто сел не в свою повозку и кому застит глаза чужое величие.

В этом не было бы ничего страшного, если бы в силу скудости ума исступление не доводило Шамши до богомерзких поступков. Например, Шамши запретил царице видеться с Партатуи-Бурей, а для того, чтобы запрет вошел в силу, он женил его на служанке жены Габрии и отправил на границу.

Единственной радостью для царицы был сын, будущий наследник трона Адад-Нерари, которому еще в детстве пророчили судьбу великого воителя, такого, например каким были двое предшественников малыша, которых тоже звали Адад-Нерари.

В полной мере Сарсехим оценил предусмотрительность царицы спустя пять лет после воцарения Шамши-Адада, когда полководец Бау-ах-иддин поднял мятеж и отправил вавилонского царя к судьбе. Сказывают и пересказывают, будто когда царь и полководец остались одни, Бау-ах-иддин просто-напросто ударил безобидного старика кулаком по голове.

Такого рода внушение он проделывал не раз, но теперь ему не повезло – старик скатился с царского места, упал на плиты, устилавшие пол. Дыхание оставило его. Трудно сказать, что побудило Бау совершить этот безумный шаг. Скорее всего, до злодейства его довело неудовлетворенное тщеславия и жажда власти, а может, упреки Гулы, овладевшей его душой. Каждый год царствования сестры терзал ее ужаснее всякой телесной пытки.

Расправившись со стариком, Бау и Гула попытались представить дело так, будто Закир задумал отделиться от Ассирии, и только их бдительность помешала предательству. В покаянном письме Бау утверждал, что далее терпеть измену ему не позволяла совесть, а также любовь к великому царю, ведь он его верный раб и готов выполнить любое его повеление. Бау клялся, что приложит все силы, чтобы удержать жителей Вавилона от предполагаемого бунта.

Все уверения узурпатора оказались тщетны. Шами лично возглавила поход против мятежников, ждать от нее пощады ни Бау, ни Гуле не приходилось. Нового царя скрутили свои же придворные, Гуле удалось скрыться. Поиски ведьмы оказались напрасными, однако все, кто был более-менее причастен к царскому дому, были уверены – она спряталась в городе. Стоит ей покинуть Вавилон, ее сразу схватят, ведь такой колоритной женщине трудно скрыть свои уродства.

Как только ассирийское войско вошло в священный город, Сарсехим и Ардис, лично с сыновьями и внуками охранявший дом, перевели дух. Стоило Гуле прознать, где скрываются дети Шаммурамат, и исход мятежа мог оказаться иным.

Бау судили и с помпой, под пение флейт и бой барабанов водрузили на кол. Что касается Гулы, Шами отомстила сестре с истинно царским размахом. Требование Ардиса не останавливать поиски ведьмы, она отвергла.

– Пустое, Ардис.

Год царица провела в родном городе, и за это время Вавилон украсился новой системой канализации, ирригационными каналами, а также необычными садами, дававшими густую тень и создававшими прохладу в самый жаркий полдень. Деревья посадили на насыпных, обращенных друг к другу террасах.

На самой высокой – финиковые пальмы, ведь они более других растений любят солнце, ниже плодоносили яблони, груши, фисташковые деревья, еще ниже, на уровне земли, был разбит пруд, где жили священные рыбы. Секрет был в том, что вода, подаваемая на верхний уровень, увлажняя воздух и навевая прохладу, водопадами сбегала вниз.

Это чудо она воздвигла в честь своих детей, но об этом знали только Ардис и Сарсехим.

Не менее щедрый подарок она сделала и своей сестре.

На площади перед царским дворцом была установлена громадная, золотая чаша (сноска: Плиний писал о чаше Семирамиды, попавшей в руки победоносного Кира. Этот предмет был широко известен среди вавилонян и окружавших его народов своими гигантскими размерами и своеобразной формой. Чаша весила пятнадцать талантов, или 544 килограмма. (PLINII, Hist. Nat.)).

Намек был слишком прозрачен, чтобы не восхититься местью, с помощью которой царица Ассирии расправилась с Гулой. Золотая чаша Шаммурамат, вознесенная на пьедестал и напоминавшая очертаниями то, что составляло ее женскую тайну, ее радость и горе, прославилась на весь свет и доставила царице много ликований благодарных вавилонян.

Кто теперь посмел бы назвать скифянку «дырявой чашкой»! Такое искусное сооружение могло укротить любого смертного или, наоборот, довести до умопомешательства, не принуждая других ни к поиску, ни к расправе над той, кто сжился с завистью и злобой.

Пусть Гула любуется на золотую чашу и сама казнит себя.

Перед отъездом из Вавилона царица тайком взглянула на детей, которых привел в чудесные сады на прогулку один из внуков Ардиса. В тот же день о чем-то догадавшаяся Нана-силим попросила наставника рассказать новую сказку.

– Какую, родная? – мимоходом поинтересовался евнух

– О дочери богини, которую спасли голуби. О щедрой Иштар, которая кормила сироту своим молоком, пока добрый пастух не нашел ее в пустыне и не вырастил как собственную дочь.

Сарсехим схватился за голову.

– Кто наплел тебе подобную чушь?!

– Дядя Ардис. Он сказал, что только краем уха слыхал, как ты рассказывал эту сказку его внукам. Почему ты всегда скрываешь от нас самое интересное?

Сарсехим, справившись с замешательством, пообещал поведать историю, которая случилась давным-давно, в волшебной стране Сирии.

Проводив девочку, он проклял себя за беспечность, за низкое желание запечатлеть свое имя на глине, наподобие древнего заклинателя Син-лике-уннинни, рассказавшего миру о похождениях Гильгамеша. Это был повод крепко задуматься о смысле и цели написания письменных знаков. Тому же Син-лике никогда бы в голову не пришло выдавить свое имя на священных табличках. Это потомки, оценив сделанное заклинателем, запечатлели его имя в летописях.

Если времена изменились, если человеческий эгоизм, соединенный с жаждой наживы, теряет последние остатки человечности, все равно подло писать правду, зная, что она может принести горе его воспитанникам. Внутренний гений охотно согласился с ним – нет смысла оставлять следы на мягкой глине, если в них, хотя бы каплей или намеком, будет посеяно зло. Подлинная история Шаммурамат была под запретом, поэтому он рассказал детям другую сказку.

– Было ль то, не было, кто знает, но в давние времена возле города Аскалона, в Сирии стоял храм богини Деркето, а рядом глубокое озеро, в котором она жила. Была она выше пояса женщиной, а ниже рыбой с длинным и гибким хвостом. Случилось так, что бедная Деркето влюбилась в земного юношу.

Когда младенец появился на свет, Деркето устыдилась безрассудной страсти. Богиня мертвых Эрешкигаль осудила ее и настояла, чтобы Деркето своими руками погубила невинное дитя, иначе не будет ей прощения за связь с простым смертным. Не в силах справиться с упреками серой богини, Деркето бросила дитя, а сама спряталась на дне озера.

Но случилось чудо – проходившая мимо Иштар нашла младенца, накормила его своим молоком, а потом приказала голубям приносить ребенку сыр, чтобы уберечь от смерти. Небесные птахи так и поступили, они и дальше кормили ребенка сыром, который брали у пастухов.

Пастухи, заинтересовавшись, куда голуби таскают сыр, нашли в зарослях акации необыкновенно красивого младенца и принесли его своему вождю, царскому пастуху Симе. Он назвал ее Семирамидой, что на сирийском означает «та, которую нашли голуби» и воспитал как собственную дочь.

– А как по-нашему, по-аккадски, было имя этой девочки? – перебил евнуха Наид.

– Ее назвали Шаммурамат, – не удержался Сарсехим.

– Красивое имя, – одобрил мальчик. – Оно означает «горная голубка».

– Очень красивое, – подтвердила Нана. – Что было дальше, дед?

– Когда девочка подросла, ее заметил советник и военачальник местного царя Онес. В тот день он инспектировал стада. Увидев Семирамиду, Онес был поражен ее красотой, благородством, обаянием, невинностью. Советник взял Шаммурамат с собой в Ниневию и женился на ней. У них родилось двое близнецов. Не было на свете счастливей людей, чем Онес и Семирамида Жена помогала Онесу во всех начинаниях и всегда ее советы были своевременны и разумны.

В это время царь Ассирии Нин решил покорить соседнюю Бактрию. Поход обещал быть трудным, и Нин собрал огромную армию. Скоро ему удалось захватить всю вражескую землю, и только столица оставалась непокоренной.

В надежде получить дельный совет, как взять крепость, царь опросил всех советников, однако никто не мог толково объяснить, как подступиться к Бактре. Тогда правитель позвал Онеса, а тот, страшась, что не сможет ответить и утратит милость царя, взял с собой любимую жену. Семирамида переоделась в одежду воина и на вопрос, как одолеть стены Бактры, предложила перекрыть реку, протекавшую через крепость. Когда вода скопится перед запрудой, убрать преграду, и хлынувший поток смоет стены.

Так и поступили. Как только водяной вал прокатился по крепости, обороняющиеся устрашились и сдались на милость победителя. Нин приказал позвать юношу, который дал разумный совет и, приглядевшись получше, обнаружил, что перед ним женщина. Ее красота сразили царя. Не в силах совладать со страстью, он предложил Семирамиде стать его супругой и царицей.

Чтобы Онес не остался в обиде, царь пообещал советнику отдать в жены свою дочь, однако тот отказался. Нин пригрозил, что прикажет ослепить его, тогда, испугавшись, Онес в отчаянии повесился. Теперь царь мог беспрепятственно жениться на Семирамиде, и у них родился сын Ниньяс.

Любовь Семирамиды оказалась не по силам Нину. Царь сильно постарел и во всем слушался жену. «В Ассирии все женщины прекрасны, – говорил он, – однако рядом с великой царицей даже прекраснейшие из них покажутся жемчугом в сравнении с бриллиантом. Когда она глядит на вас, это похоже на сияние солнца в безоблачный день; ее улыбка ярче и восхитительней, чем солнечный свет в пустыне; слаще, мягче, желанней, чем прохладный вечерний ветерок. Стоит только увидеть лицо великой царицы без вуали, как всякий навсегда становится ее рабом!»

Своему главному советнику он признался: «Я возненавидел бóльшую часть окружающих меня вещей, от рева битвы до кубка вина. Я могу сгореть как кедровое полено в огне Мардука, когда со мной нет моей царицы».

Так сказал великий царь своему любимому вельможе, когда почувствовал приближение смерти.

1 ... 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50