Книга плач Иеремии. 4 глава

Невозможно рассматривать этот скорбный плач пророка с чисто исторической точки зрения. Ничто иное, встречающееся когда-либо на пути разорения или унижения, не могло сравниться с картиной опустошения, описанной здесь. Значит, Святой Дух пророчества предсказывает, какая ужасная пропасть ожидала возлюбленный, но грешный народ.

«Как потусло золото, изменилось золото наилучшее! камни святилища раскиданы по всем перекресткам. Сыны Сиона драгоценные, равноценные чистейшему золоту, как они сравнены с глиняною посудою, изделием рук горшечника!» Кто бы мог сказать, что Бог, защищая их, охранял беззаконие Израиля?

Наиболее возвышенными по рангу, достоинству и положению были те, чьи несчастья были наиболее заметными. Мог ли даже самый упрямый рассудок в Иерусалиме сомневаться в том, чья рука нанесла поражение, какое бы орудие при этом ни применялось? Следовательно, чем серьезнее взгляды пророка на величайшее бедствие, тем он более спокоен и способен полнее объяснить его. Казалось, будто бы все зло вышло, и лишь крайне острая нужда пророка, с ног до головы белого от проказы, убеждает в способности Бога заступиться за иудеев, выступить против врагов, пощадить Иерусалим в день его бедствия.

То, что халдеи были злейшими врагами иудеев, отличавшимися особо горькими упреками и жестокими наказаниями, было неудивительно, но, увы! они должны были испить до конца ту чашу избранного народа, которую не наполнили еще оскорблением и унижением их собственного рода, не испытывая при этом ни особой нужды, ни жалости.

«И чудовища подают сосцы и кормят своих детенышей, а дщерь народа моего стала жестока, подобно страусам в пустыне». Это сказано о той последней птице, о которой мы читаем в книге Иова, гл. 39, 14-17: «Он оставляет яйца свои на земле, и на песке согревает их, и забывает, что нога может раздавить их и полевой зверь может растоптать их; он жесток к детям своим, как бы не своим, и не опасается, что труд его будет напрасен; потому что Бог не дал ему мудрости и не уделил ему смысла».

Смысл этого отрывка кажется мне однозначным, хотя кто-то, вероятно, не считает это бесспорным, ибо, например, такой здравомыслящий толкователь, как Кальвин, придает этой выдержке другое значение. Он понимает это предложение в том смысле, что дщерь народа стала грубой и жестокой и что, следовательно, с детенышами чудовищ обращаются лучше, чем с иудеями. Люди не испытывали ничего, кроме жестокого к ним отношения, и не было никого, кто бы мог поддержать их в их бедствиях.

Таким образом, смысл состоял не в том, что люди обвиняются в жестокости по отношению к своим детям, прекратив кормить их, а в том, что они были преданы наиболее безжалостным из врагов. Но я не вижу особого смысла в его рассуждении, которое, как выяснилось, было основано на незнании еврейского языка, в котором категория мужского рода используется для большей выразительности в том месте, где формально должна употребляться категория женского рода, что происходит нечасто.

Следовательно, нет реального основания для дальнейших намеков на страуса, словно пророк имел в виду, что иудее были настолько лишены какой бы то ни было помощи, что были изгнаны в безлюдные места, подальше из поля зрения человека.

Действительный смысл гораздо более выразителен, и он раскрывает ужасное состояние иудеев, когда не только их враги, но и те, кто были для них самыми заботливыми покровителями, были лишены таких чувств, которые присущи даже самым свирепым животным, которых можно за их бессердечность сравнить с существами исключительной твердости и безрассудства. Таковы были матери Салима в излиянии скорби Иеремии.

Он продолжает эту тему в стихе 4: «Язык грудного младенца прилипает к гортани его от жажды; дети просят хлеба, и никто не подает им». Таким было жалкое состояние детей с самых ранних дней их жизни. Было ли лучше старшим? «Евшие сладкое истаевают на улицах; воспитанные на багрянице жмутся к навозу» (ст. 5). Родители и другие взрослые голодали и умирали от голода, испытывая облегчение на навозной куче вместо прекрасных лож, на которых они когда-то возлежали, устав от праздных наслаждений.

Далее пророк приводит доказательство, что месть, от которой пострадали здесь люди больше, чем в Содоме, выразилась особенно ярко в том, что этот город, печально известный своими бедствиями, был поражен неожиданным ударом, разрушившим его, тогда как Иерусалиму пришлось испытать длительные и разнообразные муки агонии: «Наказание нечестия дщери народа моего превышает казнь за грехи Содома: тот низринут мгновенно, и руки человеческие не касались его» (ст. 6). «Руки» человека усилили чувствительность кары; Содому был нанесен удар Богом, без человеческого вмешательства. Сравните с чувством Давида, когда на грань разрушения он привел народ, который Бог вверил ему (2 Цар. 24,13.14).

И даже посвящение Богу не несет защиты: и полное разрушение, и беспощадная месть поражают каждый класс и каждую душу. «Князья ее были в ней чище снега, белее молока; они были телом краше коралла, вид их был, как сапфир; а теперь темнее всего черного лице их; не узнают их на улицах; кожа их прилипла к костям их, стала суха, как дерево».

Все было бессильно перед этими испытующими и разоряющими карами. Благочестие, которым однажды были отмечены те избранные, теперь полностью и явно исчезло; более того, презрение, словно находившееся под запретом, заняло свое место. И это было настолько правдиво, что он показывает, какой выбор несчастий предстоит иудеям: внезапная смерть или жизнь, но еще более ужасная, чем смерть. «Умерщвляемые мечом счастливее умерщвляемых голодом, потому что сии истаевают, поражаемые недостатком плодов полевых». Кальвин иначе истолковывает это, а именно: «Сии истаевают, пораженные плодами земли, как если бы ее плодами стали мечи».

Так стирались все следы жалости и даже того естественного чувства, о котором говорится далее: «Руки мягкосердных женщин варили детей своих, чтобы они были для них пищею во время гибели дщери народа моего» (ст. 10). Ничто не могло объяснить такое варварство, кроме того, о чем он тут же добавляет (ст. 11): «Совершил Господь гнев Свой, излил ярость гнева Своего и зажег на Сионе огонь, который пожрал основания его».

Что может быть более полным уничтожением, чем уничтожение самых корней? Итак, это был приговор Бога против Иерусалима за его отвратительные грехи. Невозможно убежать от руки Бога, протянутой против его же народа: настолько глубоки грехи последнего и нет смысла отрицать их!

Стих 12 вводит новую тему, которая придает удивительную живость описанной пророком картине опустошения Иерусалима. Не то что царь Иуды был поражен взятием столицы, но цари земли считали невероятным возможность победы над ней; не то что иудеи наивно полагали, что их город неприступен, но все живущие во вселенной считали надежду на это напрасной. «Не верили цари земли и все живущие во вселенной, чтобы враг и неприятель вошел во врата Иерусалима» (ст. 12).

Это готовит путь к новому раскрытию действительных причин гибели Иерусалима. Их грехи были столь тяжелы там, где они были наиболее гнусными и отвратительными, что Богу пришлось бы отречься от себя, если бы Он не втоптал в грязь свой народ и не разбросал его в разные концы земли.

«Все это - за грехи лжепророков его, за беззакония священников его, которые среди него проливали кровь праведников; бродили как слепые по улицам, осквернялись кровью, так что невозможно было прикоснуться к одеждам их» (ст. 13,14). Чем больше преимущество принадлежности к слугам Бога, тем печальнее то, что они оскверняют его имя и народ. Я не вижу причин для перевода Кальвиным последнего предложения стиха 14 следующим образом: «Они осквернялись кровью, потому что не могли не прикоснуться к одеждам их».

Это действительно выглядит как необоснованное отклонение от общего и правильного перевода как в том месте, где вместо объяснения причины должно быть придаточное предложение следствия, так и там, где излишне употребляется частица, вносящая совершенно другой смысл. Я не вижу в этом смысла, ибо какой смысл может заключаться в том, что они были осквернены кровью потому, что нельзя было прикоснуться к их одеждам? Еще можно было бы понять осквернение от такого контакта, но едва ли - кровью от него.

Согласно синтаксической конструкции общепринятого перевода смысл данного отрывка состоит в том, что, слепо бродя по улицам, они осквернили себя самым худшим из возможных способов, так что сами их одежды должны осквернить любого, кто прикоснулся бы к ним. Настолько всеобщим было осквернение святого города, что невозможно было задеть одежду его жителей, чтобы при этом не осквернились другие.

Словно разъедающая проказа была во всем государстве. «Сторонитесь! нечистый!» кричали им; «сторонитесь, сторонитесь, не прикасайтесь»; и они уходили в смущении, а между народом говорили: их более не будет!» Так пророк весьма наглядно показывает, что изгнание иудеев из страны было неизбежно, но оно было совсем другого рода, чем обычная высылка людей вследствие жестокости завоевателя или зависти честолюбивого соперничающего народа.

Напрасно иудеи тешили себя мыслью, что Бог использовал их на время в качестве своих посланников; Бог пошлет их вперед: сначала некоторых из них в царство, а когда оно будет воздвигнуто, весь народ отойдет туда. Но этот народ, бывший когда-то священным, стал теперь нечестивым - не почитаемым милостивой службой, серьезным доверием, а наказанным за оскорбление закона и святилища; он стал отвергнут настолько постыдно, что бежит сам, как прокаженный, провозглашая свое собственное осквернение. Настолько гибельно их разрушение, что среди народов говорится, что не придется им жить ни в своей земле, ни в своем городе.

Но это ошибка. Не может сатана поразить Бога, а зло победить добро. Однако явления этого мира иногда дают повод для подобных ожиданий; и неверующий человек готов принять их и тем самым усомниться в Боге. Но даже осуждая, Бог помнит о милосердии, и поэтому чем Он беспощаднее, тем более несомненно, что Он снова обратится к ним с избавлением ради своего имени.

«Лице Господне т. е. его гнев рассеет их; Он уже не призрит на них; потому что они лица священников не уважают, старцев не милуют» (ст. 16). Несомненно, их поражение было гибельным, и презрение их врагов было куда более сильным из-за того, что их успех превзошел все ожидания, ибо существовал затаенный страх того, что Бог будет мстить за их заблуждения и опять отдастся делу своего народа. Но сейчас Он отдал их в распоряжение врагов, для которых величайшим удовольствием было задеть за живое именно тех людей, которые были наиболее уважаемыми сынами Сиона.

А что пророк мог сказать в оправдание? Он мог добавить к этому еще одну тяжелую вину: «Наши глаза истомлены в напрасном ожидании помощи; со сторожевой башни нашей мы ожидали народ, который не мог спасти нас» (ст. 17). Со своим страстным желанием наказать халдеев они обращались к Египту вместо того, чтобы в сердечном раскаянии обратиться к Богу, хотя и неоднократно его пророки предупреждали их не доверять плотской руке помощи, и уж тем более тем ненадежным людям.

Но нет, приговор был вынесен Богом, возмущенным бесконечными грехами своего народа; и самым свирепым язычникам была дана воля приводить его гневный приговор в исполнение. «А они подстерегали шаги наши, чтобы мы не могли ходить по улицам нашим; приблизился конец наш, дни наши исполнились; пришел конец наш. Преследовавшие нас были быстрее орлов небесных; гонялись за нами по горам, ставили засаду для нас в пустыне» (ст. 18-19).

Ни крутизна горы, ни уединение пустыни не могли защитить виновных беженцев. То был Бог, наказывающий их наиболее праведным путем, хотя и болезненным для них за их отвращение от него. Увы! Вернувшийся из Вавилона остаток внес лишь еще один, но несравненно худший, грех - неприятие Мессии и отказ от евангелия, так что гнев обрушился на них со всей силой.

Но даже и в этом случае насколько прискорбно отчаяние! «Дыхание жизни нашей, помазанник Господень пойман в ямы их, тот, о котором мы говорили: под тенью его будем жить среди народов» (ст. 20). Конечно, здесь содержится намек на Седекию. Они надеялись на его служение, несмотря на его личные недостатки, забыв, что вся возложенная на него Богом честь предназначалась для Христа, которому одному суждено нести славу. Но в тот момент их сердца не были отданы Мессии, и они были вынуждены лишь падать в разочаровании и скорби.

Насмехался ли Едом над своим падшим братом в день его гибели? Да, и он делал это с убийственной, предательской ненавистью. Поэтому и восклицает пророк: «Радуйся и веселись, дочь Едома, обитательница земли Уц! И до тебя дойдет чаша; напьешься допьяна и обнажишься. Дщерь Сиона! наказание за беззаконие твое кончилось; Он не будет более изгонять тебя; но твое беззаконие, дочь Едома, Он посетит и обнаружит грехи твои» (ст. 21, 22).

Не они ли говорили в день Иерусалима: «Разрушайте, разрушайте до основания его»? И они должны быть приведены к посрамлению. Если халдеи смели священную землю, то и дочь Едома должно ожидать не меньшее, когда придет ее черед быть взятой в плен за ее грехи.

У. Келли

«Как потускло золото, изменилось золото наилучшее! камни святилища раскиданы по всем перекресткам.

Сыны Сиона драгоценные, равноценные чистейшему золоту, как они сравнены с глиняною посудою, изделием рук горшечника! И чудовища подают сосцы и кормят своих детенышей, а дщерь народа моего стала жестока подобно страусам в пустыне.

Язык грудного младенца прилипает к гортани его от жажды; дети просят хлеба, и никто не подает им. Евшие сладкое истаевают на улицах; воспитанные на багрянице жмутся к навозу. Наказание нечестия дщери народа моего превышает казнь за грехи Содома: тот низринут мгновенно, и руки человеческие не касались его.

Князья ее были в ней чище снега, белее молока; они были телом краше коралла, вид их был, как сапфир; а теперь темнее всего черного лице их; не узнают их на улицах; кожа их прилипла к костям их, стала суха, как дерево. Умерщвляемые мечом счастливее умерщвляемых голодом, потому что сии истаевают, поражаемые недостатком плодов полевых.

Руки мягкосердых женщин варили детей своих, чтобы они были для них пищею во время гибели дщери народа моего. Совершил Господь гнев Свой, излил ярость гнева Своего и зажег на Сионе огонь, который пожрал основания его. Не верили цари земли и все живущие во вселенной, чтобы враг и неприятель вошел во врата Иерусалима.

Все это - за грехи лжепророков его, за беззакония священников его, которые среди него проливали кровь праведников; бродили как слепые по улицам, осквернялись кровью, так что невозможно было прикоснуться к одеждам их. `Сторонитесь! нечистый!' кричали им; `сторонитесь, сторонитесь, не прикасайтесь'; и они уходили в смущении; а между народом говорили: `их более не будет! лице Господне рассеет их; Он уже не призрит на них', потому что они лица священников не уважают, старцев не милуют.

Наши глаза истомлены в напрасном ожидании помощи; со сторожевой башни нашей мы ожидали народ, который не мог спасти нас. А они подстерегали шаги наши, чтобы мы не могли ходить по улицам нашим; приблизился конец наш, дни наши исполнились; пришел конец наш. Преследовавшие нас были быстрее орлов небесных; гонялись за нами по горам, ставили засаду для нас в пустыне.

Дыхание жизни нашей, помазанник Господень пойман в ямы их, тот, о котором мы говорили: `под тенью его будем жить среди народов'. Радуйся и веселись, дочь Едома, обитательница земли Уц! И до тебя дойдет чаша; напьешься допьяна и обнажишься.

Дщерь Сиона! наказание за беззаконие твое кончилось; Он не будет более изгонять тебя; но твое беззаконие, дочь Едома, Он посетит и обнаружит грехи твои» (Плач.4:1-22).

1 2 3 4 5