В своих письмах французским коллегам аббат Бошан заложил основы новой науки, которую впоследствии назвали ассириологией, – науки, занимающейся изучением ассиро-вавилонско-шумерской цивилизации. Нанятые аббатом рабочие для раскопок кирпичей в холме Хиллаха сообщили ему, что обнаружили большие, толстые стены и комнаты, в которых находились глиняные сосуды, гравированные мраморные плиты и бронзовые статуи.

Одна из комнат была украшена изображениями фигур коров на глазурованных кирпичах (по всей видимости, напоминающих изображения быков, выполненных в технике эмали, которых позже обнаружил Кольдевей вдоль Дороги процессий); на других кирпичах, как говорили рабочие, были изображения львов, солнца, луны и т. п.

Все эти замечательные находки были отброшены как ненужные, так как рабочие искали только твердые обожженные кирпичи. (Такие кирпичи выкапывали еще с римских времен, и, когда в 1899 г. здесь появился Кольдевей, он узнал, что за последние двадцать лет строители, сооружавшие плотину, растащили немало кирпичей из холма Эль-Каср и продолжали добывать их, пока он раскапывал «Вавилонскую башню».)

К счастью для последующих поколений, глиняные и бронзовые статуи и цилиндрические печати с надписями казались им бесполезными и они выбрасывали их в кучи мусора. По всей видимости, их невежество повлияло на мнение аббата де Бошана, и он написал, что не пытается приобрести подобные цилиндры, «поскольку мне сказали, что их там много, что вряд ли какие-то из них представляют особую ценность».

Однако ученые в Европе не разделяли такого мнения – в частности, историки, которые желали получить важные исторические свидетельства, не имея возможности собственными глазами увидеть «книги вавилонян». Англичане, накануне золотого века своей интеллектуальной и имперской экспансии, особенно страстно пытались приобрести эти цилиндры, а также камни с надписями, всячески стараясь претворить это желание в жизнь в манере, характерной для последнего десятилетия XVIII в.

В частности, генеральный директор Ост-Индской компании, «будучи информирован о том, что возле города Хиллаха на Евфрате находятся остатки очень большого и великолепного города, предположительно Вавилона», приказал своим представителям в Басре на берегу Персидского залива приобрести образцы вавилонских кирпичей с надписями и отослать их в Лондон. Эти образцы прибыли в начале 1801 г., и с этого момента началось систематическое изучение вавилонской истории.

Такое бурное развитие новой науки возникло во многом благодаря интересу, вызванному публикацией небольшой книги Иосифа Хагера «Диссертация о недавно открытых вавилонских надписях». Доктор Хагер был типичным представителем новой Европы: либералом, интернационалистом, гражданином мира. Он родился в Германии, обучался в Вене, путешествовал по всей Европе, писал и свободно говорил на немецком, французском, итальянском и английском, а затем решил изучать китайский язык.

Типичными для того времени были и его интеллектуальные баталии с коллегами, из-за которых он вынужден был оставить пост в Национальной библиотеке и покинуть Париж. В 1790-х и 1800-х годах вопросы науки обсуждались столь же серьезно, как в наши дни политические дела. Пожалуй, вопросы гуманитарных наук в то время на шкале человеческих ценностей занимали даже более высокое место, чем политика, так что свободному обмену знаниями не могли помешать даже войны.

В такой воодушевляющей атмосфере интеллектуальной свободы теория Хагера о том, что вавилонский язык и забытая цивилизация ждут своего нового открытия, быстро преодолела все границы и нашла признание в университетах и академиях всех европейских стран. Ученый доктор с превосходным знанием языков смог указать три важные особенности, необходимые для дешифровки языка, на котором никто еще не мог прочитать ни слова.

1. Знаки в виде стрелочек или клиньев (сейчас вавилонскую письменность называют клинописью) представляют собой письменные знаки, а не орнамент или изображения цветов, как ранее предполагали некоторые ученые.

2. Эти знаки использовались не только в Персии, но и в Вавилоне, культура которого предшествовала культуре Персии.

3. Их следует читать горизонтально и слева направо. Именно благодаря этим кратким заметкам и был позже дешифрован загадочный язык потерянной цивилизации. А после того, как было положено начало чтению надписей, поиск самой Вавилонии, ее городов и остатков ее памятников стал одной из целей великих исследований XIX в.

Глава 2.  Копатели

Можно сказать, что как наука ассириология возникла в начале XIX в., когда ученые в Европе принялись за трудную задачу расшифровки клинописи, в то время как их более практически настроенные коллеги стали измерять и наносить на карты холмы – предполагаемые места развалин Вавилона и Ниневии.

Эти люди, пионером среди которых был Клавдий Рич, подготовили почву для последующего типа исследователей, называвших себя «копателями» – довольно точное определение для тех, кто не принадлежал к клану опытных профессиональных археологов. Копатели, в отличие от академически образованных специалистов, были особой породой людей, которая могла возникнуть только в специфических условиях первой половины XIX в.

Ибо подобно тому, как интеллектуальная революция, вдохновленная трудами Вольтера и Гиббона, привела к освобождению человеческих умов от предрассудков и предубеждений, американская и французская революции, похоже, высвободили необыкновенный поток энергии, которому предстояло изменить ход истории.

Последующий период был прежде всего веком исследователей, как в интеллектуальной, так и в прикладной сфере, – исследователей не только новых стран, но и древних империй; и большинство первопроходцев были путешественниками-одиночками, высокие интеллектуальные качества которых сочетались с физической выносливостью и отвагой.

В сравнительно недавно возникшей области ассириологии мы встречаемся с такими же неординарными личностями, что и в сфере географических открытий (особенно это касается Африки). Замечательные достижения людей, чьи имена ныне почти забыты, часто совершались ценой их собственной жизни.

Как это случалось с «африканскими путешественниками», пытавшимися пересечь пустыню Сахару и погибавшими в пути. Но результаты их трудов сохранились в музеях и библиотеках Запада, хотя их открытия и книги в наши дни давно уже считаются устаревшими. Конечно, современные археологи, в распоряжении которых имеются все средства современной науки, нередко снисходительно относятся к ранним копателям, вооруженным кирками и лопатами, с пробковыми шлемами на голове.

Никто не сомневается, что они часто наносили значительный ущерб местам раскопок. Ученые-археологи с содроганием вспоминают о том, как Генри Лэйярд и его современники словно шахтеры прорубались сквозь дворцы и храмы Ниневии и Вавилона; они даже без колебаний прокладывали вертикальные шахты прямо сквозь древние памятники, чтобы освещать рабочее пространство. Мы уже никогда не узнаем, что именно разрушили эти копатели на своем пути, но, вероятно, утрачено было больше, чем найдено.

Следует признать, что потери эти по большей части невосполнимы. Тысячи вавилонских табличек, статуэток, кирпичей с надписями и цилиндрических печатей не только были разбиты кирками неумелых рабочих, но и безвозвратно утеряны по пути в Европу. Приведем два типичных случая таких потерь.

В 1844 г. груз, составляющий две тысячи наименований скульптур и рельефов, посланный на плотах вниз по Тигру Эмилем Ботта, первым копателем ассирийского холма, полностью затонул в устье Шатт-эль-Араб из-за нападения речных пиратов или по недосмотру лиц, ответственных за его доставку во Францию. Так были утеряны плоды двухлетних раскопок, в том числе скульптуры и настенные барельефы из дворца царя Саргона в Хорасабаде.

То же произошло и с 15 ящиками находок из древней Ниневии, которые Кристиан Рассам, представитель Генри Лэйярда на раскопках в Куюнджике, в 1851 г. отослал в Багдад. Ящики, как было принято в то время, сплавляли вниз по Тигру на плотах, и речные пираты, которым нужны были лишь древесина, железо и канаты, а вовсе не древние произведения искусства, просто сбросили ящики с ними в воду. Впоследствии их так и не нашли.

Но эти потери, хотя и весьма печальные, совершенно несравнимы с теми разрушениями, которые производили отряды рабочих, нанятых копателями из представителей местных племен. Предполагается даже, что вследствие энергичных «атак» на холмы, скрывающие дворцы царей и храмы богов, могли погибнуть целые библиотеки глиняных табличек.

Такова была расплата за неуемный энтузиазм, с которым первые исследователи ринулись добывать экспонаты для национальных музеев своих стран. Именно такое поведение при первых раскопках и утрата не только бесценных памятников материальной культуры, но и важных исторических свидетельств, позволило египтологу Флиндерсу Петри охарактеризовать места раскопок середины XIX в. как «призрачные склепы погибших свидетельств».

Сказано сильно. С другой стороны, не стоит слишком строго судить отважных и смелых копателей, руководствовавшихся самыми благими побуждениями, так как никто из них и не претендовал на то, чтобы называться археологом: почти все они были дипломатами, военными или политическими агентами, которые на свой страх и риск и даже в ущерб собственному здоровью выполняли всю трудоемкую предварительную работу по раскопкам.

И еще большим оправданием их деятельности служат поразительные по роскоши находки – невероятных размеров статуи, исторические фризы и поражающие воображение монументы. Другими словами, они не были охотниками за сокровищами, подобно расхитителям египетских гробниц. Это были скорее охотники за музейными экспонатами, занимавшиеся, по сути дела, тем же, но во имя науки.

И это до некоторой степени их оправдывает, поскольку конечным результатом открытий копателей стало основание науки, известной в наше время как ассириология. Причем не следует забывать, что они достигли этого благодаря своей целеустремленности и храбрости, а иногда и ценой собственной жизни.

Первым из этих пионеров был Клавдий Джеймс Рич (1787 - 1820), который за свою недолгую жизнь немало попутешествовал, провел много времени в исследованиях, подобно многочисленным своим современникам, которые в тот поражающий воображение период истории проникали в отдаленные уголки Африки и Азии. Умер он молодым – как говорили, от «лихорадки». На самом деле в возрасте тридцати трех лет он пытался бороться с эпидемией холеры в персидском городе Ширазе, неподалеку от Персеполя, который исследовал.

Клавдий Рич был типичным представителем своего времени. Незаконнорожденный сын француженки (имя ее неизвестно) и британского полковника 35-го пехотного полка Джеймса Кокберна, он получил достойное молодого дворянина воспитание – иными словами, ему позволяли делать все, что заблагорассудится.

Рича влекло к интеллектуальным занятиям. Это был весьма одаренный ребенок: в возрасте девяти лет он начал изучать арабский язык, а в шестнадцать лет о нем писали, что он «ознакомился со многими языками… Помимо латинского, греческого и многих современных языков, он самостоятельно овладел ивритом, халдейским, персидским, арабским, турецким и обладал некоторыми познаниями в китайском, который начал расшифровывать в возрасте четырнадцати лет».

В наше время подобные достижения выглядят почти невероятными, но тогда это не считалось таким уж поразительным – по крайней мере, для молодых людей, которым предстояло стать пионерами новой науки ассириологии. Неудивительно, что одаренного молодого человека, который обладал «весьма обаятельной личностью и манерами», охотно приняли на службу в Ост-Индскую компанию.

В те дни – в начале XIX в. – компания практически была отделением британского министерства иностранных дел, и ее представители во многих странах Востока обладали дипломатическим статусом. Более того – и опять же это было характерно для той эпохи, – от молодых людей, занимавших посты на Среднем Востоке, в Индии и Китае, не требовалось, чтобы они полностью посвящали себя торговле.

Рутиной коммерции занимались их подчиненные и местные служащие. Представителей компании поощряли интересоваться политикой, дипломатией и, при желании, историей, географией и цивилизацией соответствующих регионов.

Итак, в возрасте всего лишь семнадцати лет Клавдий Рич по распоряжению Ост-Индской компании был отправлен в Каир, чтобы «совершенствоваться в арабском языке, искусстве верховой езды, а также во владении копьем и кривой саблей, в чем были мастера мамлюки прошлого».

Эти «мамлюки», или мамелюки, были потомками рабов-христиан, которые, будучи воспитанными в мусульманской вере, составляли особую военную касту. В 1250 г. они захватили власть и посадили на трон своего султана. Клавдий Рич застал последних представителей этих свирепых воинов, которых Мухаммед Али уничтожил в 1811 г., заманив в засаду.

В 1804 г. мамелюки все еще представляли собой военно-политическую силу в Оттоманской империи, с которой приходилось считаться, и, воспользовавшись этим, молодой англичанин переоделся одним из них и отправился через Палестину и Сирию в Бомбей, свой следующий пункт назначения. В Бомбее он женился на старшей дочери губернатора сэра Джеймса Макинтоша, и вскоре после этого его назначили резидентом Ост-Индской компании в Багдаде.

В те дни положение резидента было обставлено со всей роскошью, соответствующей традиции Британской империи, и двадцатичетырехлетний Клавдий Рич жил словно римский проконсул II в. н. э. Его дом был настоящим дворцом с двумя дворами, окруженными галереями и террасами, на которых можно было спать ночью на свежем воздухе.

Под террасами располагались сводчатые помещения, которые использовались как конюшни, кухни и разнообразные конторы. В штат господина Рича входили англичанин-хирург, итальянец-секретарь Карл Беллино, умерший, как и его хозяин, молодым от «лихорадки»), несколько переводчиков, янычары, конюхи, слуги, рота индийских сипаев, которые при случае приходили на помощь военному гарнизону, небольшой отряд гусар, а также экипаж яхты, пришвартованной на реке.

Таков был образ жизни представителя британской компании в начале XIX в., и неудивительно, что художник Джеймс Сил к Бэкингем, посетивший эту резиденцию в 1816 г., написал: «Мистера Рича единодушно признавали самым могущественным человеком в Багдаде; некоторые даже задавались вопросом, не действует ли сам паша в соответствии с предложениями мистера Рича, а не в соответствии с тем, что предлагает его собственный совет».

Итак, Клавдий Рич, владевший восточными языками и интересующийся забытыми цивилизациями Среднего Востока, оказавшись на отдаленном рубеже Британской империи, принялся за исследования. Будучи «самым могущественным человеком в Багдаде», он проводил их с соответствующим размахом, что можно видеть на примере записи в его дневнике от 9 декабря 1811 г.:

«Выехал этим утром в экспедицию с целью посетить остатки древнего Вавилона, в сопровождении миссис Рич, мистера Хайна и нескольких друзей. Наш эскорт состоял из моего отряда гусар, легкой пушки, хавильдара и двенадцати сипаев, около семидесяти мулов с поклажей, мехмандара паши и человека шейха джирбахских арабов».

Таким образом, мистер Рич и его друзья были не только надежно защищены от нападения, но и имели достаточно провизии, чтобы на протяжении всего пути устраивать пикники. Через неделю после выезда, 17 декабря, погода была слишком ветреной для зарисовок, и компания решила раскопать один из холмов, где, судя по слухам, охотники за кирпичами нашли скелет. Именно сообщение о скелете и пробудило энтузиазм и любопытство археологов-любителей.

Клавдий Рич и его товарищи выдали местным рабочим кирки и лопаты, и те послушно рыли яму, углубляясь в холм и разбрасывая по сторонам кирпичи и глиняные таблички, пока не нашли нечто, что, по их мнению, могло заинтересовать хозяев. Это оказалось подземное помещение с саркофагом у стены.

«Я находился рядом и наблюдал за ними при свете маршалла (факела), пока они копали, стоя на лестнице. Они могли вытаскивать только кусок за куском; иногда кости поднимали вместе с обломком гроба. Я не мог найти ни черепа, ни собрать целый скелет. Прокопав немного глубже, мы обнаружили кости ребенка…».

Легко представить себе всю сцену: разрушение стены семейной гробницы, выкрики рабочих, передающих очередную порцию костей англичанину, их попытки найти что-то ценное для него… И в результате останки давно скончавшихся вавилонян отшвыриваются прочь, как не представляющие ценности, – отшвыриваются, возможно, вместе с надписями, которые могли бы рассказать нам об этих людях. Таковы были первые шаги археологии в Месопотамии.

Но Клавдий Рич компенсировал это невольное проявление вандализма тем, что отослал в Европу тщательное описание окрестностей Багдада вместе с картами, планами холмов и набросками руин и опубликовал научный доклад в венском журнале. Итак, этот молодой и талантливый английский путешественник и исследователь, не имевший почти никакого представления о том, что известно любому современному археологу, пробудил общемировой интерес к Вавилону, и его по праву можно назвать пионером ассириологии.

Одним из последствий его деятельности стал поток джентльменов-путешественников, направляющихся в эту волнующую воображение, загадочную страну «Тысячи и одной ночи». Среди тех, кто посетил Багдад, насладился щедрым гостеприимством генерального консула и повидал развалины Вавилона и Ниневии, был художник сэр Роберт Кер Портер, и именно благодаря его зарисовкам исчезнувшие города Месопотамии вновь предстали во всем своем блеске и великолепии для широкого обозрения после долгих веков забвения.

«Путешествия» сэра Роберта, опубликованные в 1821 г., представляют собой превосходный пример тех прекрасно отпечатанных и иллюстрированных журналов, с помощью которых исследователи XIX в. старались пленить воображение публики. К концу Викторианской эпохи подобные издания выходили тысячами, и хотя большинство из них были вполне банальными, все же широкая публика получила возможность ознакомиться с миром, еще не подвергшимся западному влиянию и сохранившим свою самобытность.

Ведь в то время, когда Роберт Кер Портер путешествовал по Грузии, Персии, Армении и Вавилонии в 1817 - 1820 гг., единственным средством передвижения в этих странах были лошади или ноги самого путешественника. Такой неспешный способ передвижения, похоже, определил стиль и даже формат его книги и книг его современников.

Произведение сэра Роберта представляет собой труд в 1600 страниц с весьма немногочисленными витиеватыми сентенциями или скучными моральными рассуждениями, которые мы вынуждены терпеть у более поздних викторианских авторов. Портер писал о местах, которые посетило не более нескольких десятков европейцев, но которыми интересовались десятки тысяч, не имевшие возможности поехать туда, – о горе Арарат, Исфахане, Ширазе, Персеполе, Багдаде, Вавилоне, Ниневии, а также обо всех интересных людях и вещах, которые встречались ему по дороге.

Его книгу иллюстрируют десятки карт, планов, набросков, портретов и первые тщательно выполненные копии клинописных надписей. Эта книга написана человеком, чья страсть к путешествиям привела его в Петербург, где он писал картины при дворе русского царя; затем он проявил себя при дворе эксцентричного шведского короля Густава IV; побывал в Финляндии и Германии, а после и в Испании вместе с сэром Джоном Муром, где стал свидетелем его смерти в Корунне.

После этого он возвратился в Россию и женился на русской княгине. Но на этом путешествия Портера не закончились, ибо после публикации «Путешествий по Грузии» его назначили британским консулом в венесуэльском Каракасе, где он «стал известен благодаря своему гостеприимству».

О степени его гостеприимства можно судить по тому беспорядку, в котором пребывали его дела к моменту смерти, наступившей летним вечером в Петербурге, когда он в дрожках возвращался с прощальной встречи с царем Александром I.

Основное значение людей, подобных Клавдию Ричу, Джеймсу Силку Бэкингему и сэру Роберту Керу Портеру, для научного мира в целом и для ассириологии в частности состоит в том, что они своим энтузиазмом, книгами и рисунками пробудили интерес широкой публики.

Богатые и влиятельные персоны отныне считали своим долгом покровительствовать молодым путешественникам, готовым претерпевать опасности и лишения ради возможности приступить к раскопкам в Месопотамии, ибо профессионально организованные научные экспедиции, подобные современным, были неизвестны в Викторианскую эпоху.

И действительно, вся работа в ассиро-вавилонских холмах на протяжении всего XIX столетия была выполнена одиночками-исследователями, ярким представителем которых был англичанин Остин Генри Лэйярд.

Глава 3. Лэйярд в Вавилонии

Остин Генри Лэйярд, подобно Клавдию Джеймсу Ричу, сэру Роберту Керу Портеру и многим другим молодым английским джентльменам того времени, начал свою карьеру «солдатом удачи»; денег у него было ровно столько, чтобы позволить себе посетить экзотические места. Он начал свои странствования с того, что оставил скучную контору своего дяди-адвоката в Лондоне и вышел на широкую дорогу – дорогу, которая в конечном итоге привела его в Индию.

Его маршрут и манера путешествовать мало чем отличались от маршрутов и характера странствий современных молодых людей, искавших приключений за пределами западного мира со всеми его правилами и условностями. Но в середине XIX в. путешественник подвергался гораздо большим опасностям, чем в наши дни, хотя и вознаграждался более достойно.

Лэйярду повезло. Когда у него в Турции закончились деньги, он сумел убедить сэра Стратфорда Кэннинга, британского посла в Константинополе, нанять его для выполнения тайных поручений – в те дни это означало странствовать в костюме местного жителя или паломника и собирать по крохам слухи, помогавшие дипломатическим представителям отправлять впечатляющие отчеты в министерство иностранных дел Великобритании. Шпионаж в современном смысле слова тогда еще не был изобретен.

Агент вроде Генри Лэйярда не мог полагаться ни на что, кроме знания местного языка и хорошую физическую форму. Военные секреты этого региона, конечно, не представляли особой важности. Интрига же привносила в жизнь на Востоке дополнительную остроту, как видно из следующего эпизода. Как вспоминает Лэйярд в своей автобиографии, это произошло в Константинополе в 1843 г. – Лэйярду тогда было двадцать шесть лет.