Чтобы избавиться от неприятной двусмысленности и оправдать рубку кедров, вавилоняне настаивали, что их древесина предназначена для самых благородных построек, и в качестве неоспоримого довода ссылались на высокие помыслы: лес приносился в жертву славе страны, а еще того лучше - богов.

Так, Навуходоносор в надписи из Вади-Брисса утверждает, что он «собственными руками срубил могучие кедры, леса гор Ливанских», что должно было произвести сильное впечатление на народы империи. Но в то же время царь руководствовался в своих поступках и практическими мотивами: он хотел облегчить доступ к местам добычи леса.

Навуходоносор так описал это достижение гражданских инженеров - единственное предприятие, осуществленное им не в Вавилонии: «Я раздвинул крепкие горы и разбил скалы, чтобы открыть проходы: устроил дорогу для кедров». За этой похвальбой, возможно, стояло решение реальной проблемы. Кедры росли на западном горном хребте, от Амануса до северных окрестностей Тира. Эти места были легкодоступны, и, насколько нам известно, в VI веке леса еще не были истреблены даже на небольших высотах.

Навуходоносор думал, прежде всего, об экономике и политике. Вырубка хвойных деревьев до того была делом приморских городов, в первую очередь Тира. Получив возможность самому посылать лесорубов на восточные склоны гор, Навуходоносор переставал зависеть от них. Кто конкретно руководил порубками?

Употребляемые в надписях выражения позволяют предполагать, что эти работы могли быть организованы непосредственно центральной властью, а иногда поставки древесины осуществлялись местными царями. Но обе системы могли существовать одновременно: горцы и лесорубы, подчиненные царской администрации, могли работать на разных делянках.

Для больших построек царствования Навуходоносора (а позднее и во времена Набонида) требовалось много бревен. Вавилонские архитекторы не использовали для поддержки потолка столбов или колонн, так что балки шли от стены до стены, и именно от их длины зависела площадь помещения. Набонид утверждал, что на перекрытия храма бога-солнца в Сиппаре употребил 1 015 кедров. Но в другом месте он говорил об использовании пяти тысяч бревен, а еще в одной надписи упоминал даже шесть тысяч стволов.

Эти сведения остаются единичными, они явно не слишком точны, но всё же дают примерное представление о порядке цифр. Жизнь вавилонской деревни к VI веку немногим изменилась с конца неолита: в технике не происходило заметного прогресса. Лошадей на территориях «Благодатного полумесяца» стали использовать в начале II тысячелетия, но применяли в основном в войске - для колесниц и кавалерии.

Лишь в царствование Ашшурбанипала у крестьян появился новый рабочий скот - одногорбые верблюды. До тех пор они обитали лишь на Аравийском полуострове; царь решил ввезти их в Ассирию. Оттуда верблюды стали распространяться до устьев Тигра и Евфрата, но, кажется, довольно медленно. Единственным механизмом, облегчавшим тяжелейший труд подъема воды для полива, оставался шадуф - рычаг с ведром на одном конце и противовесом на другом, подвижно укрепленный на столбе, изготовленном из ствола пальмы.

К счастью, большинство каналов было устроено в насыпях выше уровня почвы: для того чтобы вода потекла на поля, достаточно было открыть заслонку. Впрочем, понемногу всё шире распространялись металлы: в начале II тысячелетия - бронза, в конце - железо, но оно даже при Навуходоносоре использовалось мало.

Во всех своих вавилонских постройках он, судя по надписям, применил железо лишь один раз - для изготовления решетки, которая закрывала вход в канал, называвшийся «Истинно приносящий процветание», отведенный от Евфрата (благодаря ей никто не мог проникнуть в канал и добраться от реки до города).

Скромный масштаб применения металлов порождал парадоксальную ситуацию: они привозились издалека - из Анатолии, с Кипра, из Египта, а между тем стоили в Вавилонии довольно дешево, поскольку спрос на них был невелик. В текстах всегда специально указывается, что такое-то орудие изготовлено из железа.

Это указание имеет смысл лишь в том случае, если все остальные железными не были. Но даже при невысокой цене железных сошников для мотыг только богатые землевладельцы снаряжали ими своих рабочих. Остальные пользовались примитивными инструментами из пальмовых стволов (дерева на вавилонской равнине почти не было); единственным аргументом в пользу такого инвентаря была его большая дешевизна.

Освоение залежных земель в VI веке велось без общего плана и, во всяком случае, оставалось инициативой землевладельцев. Они получали от арендаторов треть урожая. Порядок платы за использование заброшенных земель был другой: в первый год арендатор не платил ничего, во второй - условленную часть, а всю сумму по контракту начинал платить лишь на третий год. Проводило ли и государство на своих землях ту же политику? Никаких подтверждений этому мы не имеем.

Питались вавилоняне так же, как их предки, а может быть, даже несколько хуже: площади, засеянные полбой, уменьшались в пользу площадей под ячмень, который лучше переносит засоленную почву. Прежде всего людям служила финиковая пальма. В пищу шли горох, чеснок, кресс-салат и кунжутное масло.

Вавилоняне употребляли рыбу, птицу и мелких грызунов, иногда - мясо домашних животных. Как бы то ни было, все жители Месопотамии существовали примерно в одинаковых условиях, и образ их жизни не сильно разнился. Большие и малые дома не отличались по архитектуре: разным было только число помещений, но не их декор, которого почти и не было. Все они строились исключительно из глиняных кирпичей, а покрывались тростниковыми циновками.

Установление мира в Вавилонии и по всей империи, вне всякого сомнения, благоприятствовало развитию экономики; очень сомнительно, чтобы Навуходоносор сознательно этого добивался, но факт налицо. Он удостоверяется числом обнаруженных экономических и юридических текстов (контракты и сделки с недвижимостью обязательно фиксировались письменно).

Сейчас известно около 1 800 документов этого рода, относящихся к временам Навуходоносора; это вдвое превышает число подобных актов, дошедших до нас от царствования его отца. Не говоря уже о том, что продолжительность их пребывания на престоле была разной, переменилась также внутренняя и внешняя обстановка. И всё же количество сохранившихся глиняных табличек довольно показательно, как и тот факт, что они связаны со всеми городами Вавилонии. Очевидно, подобные тексты записывались и на коже; но в какой пропорции использовались эти материалы для письма, мы сегодня не представляем.

Процветание распространялось на всё общество. Размеры состояний не были одинаковыми, но наследство, которое целиком оставалось в семье, у самых богатых и самых бедных различалось лишь количественно, а не качественно. Из поколения в поколение богатство то росло, то иссякало.

У одного завещателя наследство с 575 до 520 года увеличилось: перед смертью он владел тремя домами, тремя участками для застройки, полями и скотом. То был всего лишь зажиточный владелец недвижимости: он богател, продавая, покупая и обменивая ее. Он ссужал деньгами и торговые компании, не вступая в них сам, но специально денежным оборотом не занимался - тогда не знали такой профессии, как банкир. Лишь ради важных клиентов он иногда пускал капитал в оборот. Так поступали многие его современники, хотя и в более скромных масштабах - по мере своих возможностей.

Нововведением VI века были коммандитные товарищества, участие в которых позволяло замужним женщинам размещать свои средства и участвовать в делах. Вообще говоря, они поощряли предприимчивость; в них вкладывались подчас значительные суммы, эквивалентные стоимости нескольких килограммов серебра. Вкладчики получали большую прибыль - от 20 до 50 процентов.

Иногда такие товарищества существовали несколько десятков лет. Они инвестировали средства в местное производство: пивоварение, изготовление пальмового вина, сельское хозяйство, скотоводство; главное, эти компании являлись очень удобной юридической рамкой для торговли: у купцов, вступивших в товарищество, были деньги, чтобы вести дела по всей Вавилонии, а самые предприимчивые распространяли поле своей деятельности на весь Ближний Восток.

Обмен между разными областями империи, а также с зарубежными странами был, без всякого сомнения, очень скромен как по экономическому размаху, так и по социальной значимости. В распоряжении государства уже и так была иноземная продукция, которую оно получало в виде военной добычи (от случая к случаю) и дани (достаточно регулярно).

С дальней торговлей имели дело - и в качестве купцов, и в качестве клиентов - лишь немногие частные лица. Основную массу жителей Двуречья она не интересовала; к примеру, повседневную одежду ткали женщины в своих домах. Кругозор вавилонских крестьян был неширок, внешний мир ничего для них не значил.

С тех давних пор, как «Благодатный полумесяц» объединили ассирийцы, основные внешнеторговые пути не менялись. При Навуходоносоре независимые вавилонские купцы частично импортировали то, что царь велел доставлять для себя. В Египте они закупали квасцы, лен-сырец и льняные ткани, папирус, слоновую кость.

В Сирию и Финикию отправлялись за синей эмалью (дешевой заменой лазурита), пурпурными одеждами (славились тирские, с разноцветной вышивкой), деревом; с тамошними медом и вином конкурировали хмельные напитки из восточных и северных предгорий. Кипр продавал медь - так было всегда, с начала II тысячелетия.

Кипрское железо конкурировало с киликийским и добытым в Ливанских горах. Для производства бронзы требовалось олово; откуда оно привозилось в ту пору, точно неизвестно; возможно, с Иранского нагорья или из Восточной Анатолии. Торговля с Западной Аравией началась незадолго до описываемой эпохи.

Свидетельства есть только о связях между Уруком и Теймой; кажется, дорога, проходившая по северу Аравийского полуострова, была очень оживленной. Караваны везли в Месопотамию серебро. При Навуходоносоре еще не знали ладана; он получил распространение лишь поколение спустя и стал главным богатством Аравии. Для обрядовых курений пользовались обычно кедровой, сосновой, еловой или можжевеловой смолой, которую собирали в лесах на севере и западе империи.

Все привозные товары, попадавшие на рынок, как и дань, взимавшаяся царем, были предметами роскоши. В Вавилонии их или вовсе не было, как слоновой кости, или они были малодоступны, как лен. Объем импорта при Навуходоносоре мы оценить не можем, так как не располагаем источниками.

Немногим позже, в середине столетия, некий купец привозил в Ур ежегодно примерно 300 килограммов меди, 148 килограммов железа, 14 килограммов олова, 115 килограммов квасцов и 25 килограммов лазурита. Добавим сюда еще два «кувшина» красок неизвестного объема и около 150 литров смолы. Цифры указаны точные, но относиться к ним надо всё же с осторожностью: они даны только за два года деятельности, а каковы были объемы поставок до и после столь краткого отрезка времени?

Обычным или исключительным был масштаб деятельности этого купца? Какими бы ни были ответы, о том, как вавилоняне занимались большой торговлей, нам не известно вообще ничего. Однако о том, какие иноземные товары чаще всего продавались в «стране» и каковы были их доли в структуре импорта, мы всё-таки можем судить.

Вавилонское общество не любило потрясений; при Навуходоносоре оно их и не знало. Его стабильность ничем не нарушалась. В конечном счете причиной тому была, видимо, его однородность. По крайней мере, именно так клинописные тексты изображают существование оседлых жителей. Как строилась жизнь полукочевых племен, мы совсем не представляем, если только их культура не была общей с тем народом, среди которого они жили (они поселились там слишком давно, чтобы ничему не научиться у соседей).

Напряженность между одними и другими снималась в большой мере благодаря представлениям вавилонян о человеческой природе. Они всегда видели в ней две стороны: рабочую силу и собственно человеческую личность. Рабочая сила ценилась в соответствии с рыночными законами спроса и предложения: если ее было много, она теряла цену, если же на рынке ее становилось меньше, она в цене росла; так оно и было при Навуходоносоре. Человеческая личность могла быть слабой, но оставалась при этом неустранимой. Соотношение этих двух частей человеческой природы было различным у разных людей и определяло их положение в обществе.

На вершине иерархии находился государь: его человеческое достоинство достигало наивысшей степени; бедняк, стоявший внизу, оставался личностью, но ценили его главным образом по тому, какой он работник. Законы в Месопотамии не предполагали никакого деления жителей на классы, касты и тому подобные социальные группы. Жизненные удачи и неудачи зависели от самого человека. Ремесленники не объединялись в какие-либо профессиональные кланы - разве что представители каждой профессии прибегали к защите своего покровителя - бога или богини.

Вавилонянам казалось нелепостью, если человек жил обособленно от себе подобных. Каждый находился в составе некоторой общности - прежде всего семьи, над которой стояли село или городской квартал. В этих пределах и проходила человеческая жизнь. Как гласило изречение, «кровь есть кровь, другой есть другой, а что снаружи, то снаружи».

Такое положение вещей существенно ограничивало возможность внешнего воздействия, даже со стороны самого государя, несмотря на весь его личный или официальный авторитет. Если всё шло своим чередом, вавилонянин повиновался только обычаю, который он унаследовал от отцов, дедов и прадедов.

Обычай был неоспорим и управлял всей жизнью людей от рождения до смерти: не только такими делами, которые мы бы сочли подлежащими правовому регулированию (собственность и ее переход из рук в руки), но и распределением воды из каналов, отношениями мужчин и женщин, родителей и детей. Поэтому общество VI века было весьма открытым. Семейная переписка показывает нам примеры свободных и непринужденных отношений - как ссор и перебранок, так и семейной любви.

Всякий человек в Вавилонии - как, впрочем, на территории всего «Благодатного полумесяца» - относился к одной из двух социальных категорий - являлся либо свободным, либо рабом. Его положение не зависело от того, был он местным уроженцем или мигрантом. Свободные - как местные, так и переселенцы, - как правило, несли трудовую повинность; от нее освобождались только жители больших городов. Но хотя статус обеих групп был одинаков, различие между ними всё же существовало: невавилоняне, естественно, не участвовали в выборных собраниях и не исполняли никаких обязанностей, связанных с политикой.

Зато противоположность между рабским состоянием и свободой приводит современного человека в недоумение. «Человек - тень бога, раб - тень человека», - говорили в Вавилоне. Однако действительность была гораздо сложнее, и сегодня мы должны отказаться от надежды понять, как было на самом деле.

Прежде всего обычное словоупотребление приводит к некоторым затруднениям. Термин, который мы за неимением лучшего переводим как «раб», на деле означал всякое отношение подчинения между двумя личностями, кем бы они ни были: царь покорялся богу, автор письма из вежливости звал себя «рабом» адресата, всякий низший - всякого высшего; это же слово использовалось как самое обиходное ругательство. Таким образом, каждый являлся чьим-то «рабом»; человек неизбежно был «рабом» начальника общины, в которой жил. Итак, вавилонское общество было устроено в виде пирамиды: от самого последнего его члена до государя каждый кому-то приходился «господином», а кому-то - «рабом».

Такая неопределенность была донельзя обременительной. В VI веке писцы попытались преодолеть ее: для обозначения лица, лишенного части прав свободного, они использовали прилагательное «ничтожный». Эти попытки продолжались недолго: ведь для закрепления этой формулы должно было существовать общепринятое понимание того, что есть рабство. Но его не было, поэтому путаница никуда не исчезла.

Читая тексты, мы никак не можем узнать, что же вкладывалось тогда в понятие «раб»; да и сами вавилоняне едва ли смогли бы растолковать нам это. Для нас рабом является тот, кого документы прямо так называют. В отличие от свободного человека, к его имени обычно не присоединяли отцовское, но такое правило было далеко не обязательным: если в тексте юридического или экономического характера надо было избежать двусмысленности или одноименности, имя отца ставили.

Ведь рабы имели право создавать семьи, и родители рабов были известны. Допускались и смешанные браки. По общему правилу свободные и рабы получали одинаковую плату за работу. Одинаковы были у них и жизненные чаяния. В повседневной жизни между ними не было никакой разницы: при любом юридическом статусе богатые жили в роскоши, а бедные - в нужде.

Мы располагаем многочисленными свидетельствами о побегах рабов, но этому явлению не стоит придавать чрезмерного значения: письма современников упоминали о них так часто потому, что и писались именно с целью зафиксировать эти случаи. Да и свободные люди также могли нелегально покидать место жительства. И те и другие были чаще всего нищими сельскохозяйственными рабочими, слабо связанными со своими общинами. Никак не может быть, чтобы таким образом они стремились избавиться от жизненных тягот; к сожалению, до сих пор еще никто не задался вопросом о причинах их действий.

Беглецу надо было просто оставить дом и сменить место жительства. Вавилоняне были большими домоседами, путешествовали очень редко; поселиться в другом городе значило для них попасть в другой мир. Как правило, при желании находился свободный сообщник, готовый предоставить убежище.

Отлучка виновного, пока его не задерживали, могла длиться десятилетиями. Притом беглецы, кажется, ничем не рисковали - им не грозило никакое наказание. Все убытки нес их собственник. Прибегнуть к помощи центральной власти было совершенно невозможно - она не вмешивалась в эти дела; так что хозяину приходилось отыскивать свое одушевленное добро на свой страх и риск. Только у храмов было достаточно служителей, чтобы посылать на розыск пропавших. Остальным оставалось ждать доноса или полагаться на удачу (или неудачу - с какой стороны посмотреть).

Осуществить побег было очень легко еще и потому, что по внешнему виду свободные жители, Вавилонии от рабов ничем не отличались. В начале II тысячелетия несвободные носили особые головные уборы, но потом этот обычай забылся. В VI веке рабу или рабыне иногда ставили на руке имя владельца, но такой способ удостоверения принадлежности раба был неудобным, так как хозяин мог меняться. Поэтому к нему прибегали редко, за исключением случаев, когда хозяином был храм.

Для храмовых рабов «господином» или «госпожой» было только местное божество. Рабов для храма приобретали навсегда: продавать или перепродавать их не было резонов. К тому же новый хозяин, даже при обнаружении такой отметины, мог ею не заинтересоваться либо (если он был нечестным человеком) не согласиться с ней считаться. Поэтому в ряде случаев юридический статус человека устанавливался в тяжелейших спорах; нередко суды могли определить, раб перед ними или свободный, только на основании случайных свидетельстве

Раб нес ответственность по гражданскому и уголовному законодательству. Его свидетельство принималось в суде, он мог выступать и истцом. Он бывал свидетелем при заключении контрактов и сам их заключал. Кроме того, он мог являться поручителем за собственного хозяина, давать в долг, брать взаймы, вступать в торговую компанию вместе со свободными.

Некоторые рабы в качестве деловых агентов защищали интересы своих хозяев. Бывали они и арендаторами, и субарендаторами, так что нередко случалось, что рабы эксплуатировали свободных в качестве наемных рабочих. Они владели домами, полями, пальмовыми рощами, мастерскими и, наконец, сами имели рабов.

Чем же в таком случае рабы принципиально отличались от свободных? Кажется, было лишь одно ощутимое отличие: раб, независимо от пола и возраста, не имел права противиться своей продаже; в общем, он был приписан к тому или иному недвижимому имуществу. С его положением в обществе и деловыми успехами при этом не считались. Но в случае продажи семьи рабов не разлучались: это запрещали если не законы, то обычаи.

Почему же положение рабов было таким сравнительно благополучным и, если угодно, двойственным? Понятно, что порабощенные сохраняли в себе неустранимую частицу личности. Но в пользу такой мягкости в обращении с рабами были и экономические доводы: рабов и рабынь, как вавилонского происхождения, так и привезенных издалека, было по-прежнему немного.

Нам сейчас нелегко определить среди них иноземцев, поскольку хозяин мог дать им вавилонские имена. У многих семей рабов вовсе не было, и даже самые богатые имели всего от двух до пяти человек. Оценить долю рабов среди всего населения сейчас невозможно; назывались цифры от половины до трети жителей «страны», включая сюда и частных, и царских, и храмовых рабов; но это не более чем гипотезы. Однако достоверно установлено: хотя в Вавилонии рабский труд использовался, вавилонское общество не существовало за счет эксплуатации этого труда.

Немногочисленность рабов объясняется тем, откуда они брались. Рабами были дети рабов, в том числе рожденные от смешанных браков - независимо от того, был свободным отец или мать. Кроме того, люди подбирали детей-подкидышей и делали их своими рабами; такой способ практиковали в начале II тысячелетия, но потом почти вовсе перестали использовать.

Чаще же родители, вынужденные оставить детей, поручали их храмам. В VI веке несостоятельные должники и их жены уже не продавались в счет уплаты долгов, как было прежде, ни по собственной воле, ни по требованию кредитора; впрочем, оставалась еще оговорка, что в рабство можно было обратить их детей.

Значит, эти источники не могли дать значительного количества рабов для Вавилонии; извне рабская сила при Навуходоносоре также не прибывала в массовом количестве. Царь и не собирался ее поставлять: отказ от порабощения свободных людей из побежденных народов был его постоянной политикой; они оставались дома или переселялись, но всегда в прежнем своем качестве.

Таким образом, рабы были дороги. В среднем раб стоил 60 сиклей - одну «единицу» (рабыня - вдвое дешевле). Цена говорила не только о стоимости в экономическом смысле. Она имела и символическое значение: в клинописи число 60 обозначается вертикальным «гвоздем», но тот же знак ставился как определитель и перед всеми собственными мужскими именами. Итак, графически «60» означало «человек», но в то же время выражало и его денежную стоимость.

Предполагалось, что свободный человек не может задолжать больше этой суммы. Так что раб был капиталом. Он стоил в пять-шесть раз больше расходов на свое содержание; если он приносил в качестве капитала обычную среднюю прибыль в 20 процентов годовых, то владелец окупал расходы на его покупку за пять лет.

Ремесленников в Вавилонии не хватало, а между тем правилом оставалась передача ремесленных навыков по наследству; профессионального обучения вне семьи почти не существовало. Поэтому запросы рынка не удовлетворялись в полной мере. Для обучения нужному ремеслу оставались только рабы: их хозяева рассчитывали, что затем они принесут гораздо большую прибыль. Конечно, это было рискованное вложение: раб мог убежать, заболеть или умереть.

Поэтому владельцы очень неохотно расставались со своими рабами. Некоторые рабы накапливали солидное состояние и имели средства себя выкупить, но, кажется, такое случалось нечасто. Впрочем, если рабу давали свободу, он не избавлялся от всех своих обязанностей: несмотря на новый статус, бывший раб должен был оставаться при хозяине до его смерти. Существовал и еще один способ прекращения рабского состояния - усыновление. Человек, не имевший семьи и детей, на склоне лет давал вольную рабу, с тем чтобы тот жил при нем, заботился о нем и в конце концов становился его наследником.

Но зато всякий житель Вавилонии, если бы его спросили о ее населении, не задумываясь разделил бы жителей Нижнего Междуречья на две основные группы - крестьян и горожан; полукочевников, живущих в шатрах, он бы вовсе не принял в расчет. На деле место проживания говорило о человеке больше, чем его юридический статус, местное или иностранное происхождение, социальное положение.

Внутренняя политика Навуходоносора была основана на тех же представлениях: он полностью игнорировал неоседлых жителей. Крестьянам он тоже почти не уделял внимания, а вследствие этого проявлял совершенное безразличие к административному устройству «страны Шумера и Аккада». В сущности, она для него состояла только из больших городов - тех, которые царь в своих надписях называл стольными.

Город причислялся к стольным (их было всего около дюжины) не по размерам и не по числу жителей; современники Навуходоносора принимали во внимание исключительно его религиозную значимость. Безусловно, в VI веке знаменитые культовые центры находились как раз в самых крупных городах. Но вавилоняне судили не по материальному состоянию: в ранг стольного города они возводили всякое поселение, в котором издавна высился храм славного божества.

У всех таких центров была очень долгая история, все играли определенную политическую, экономическую и культурную роль уже с середины V тысячелетия и ни один не был построен позднее. Некоторые города были прежде столицами больших царств (например, Исин и Ларса в XIX - XVIII веках) или даже империи (Киш в конце III тысячелетия).

Их древняя история была неотделима от истории всей Месопотамии и даже всего Ближнего Востока. Но для тех, кто жил там, судьба города в первую очередь была судьбой священного пространства, где стояли храм главного божества и ступенчатая башня. В этом отношении Навуходоносор разделял мнение, принятое всеми его подданными.

Храм – центробежная и центростремительная сила

Города Вавилонии были не чем иным, как лабиринтом улочек, переулочков, тупичков с одно- или двухэтажными домиками; в них не было ни больших улиц, ни площадей (их роль играли перекрестки). Поэтому храм верховного божества был самым крупным зданием, намного превосходившим остальные, а ступенчатая башня, стоявшая при каждом большом храме, - архитектурной доминантой города; ее внушительные размеры делали ее видимой далеко окрест.

Вавилоняне явственно ощущали это; они говорили, что кровли их храмов «высоки, как горы», и представляли, будто они «касаются неба». Вдобавок по всему городу были разбросаны другие культовые постройки: жертвенники, временные алтари, ниши со статуями на углах улиц; одни содержались лучше, другие хуже, одни процветали, другие прозябали; их было много, но площадь они занимали незначительную.

Однако они вплетались & ткань города, а священное пространство было тщательно отделено от наружных светских строений длинной глухой стеной, за которую можно было попасть лишь через несколько хорошо охраняемых ворот. Таким образом, храм находился и в городе, и вне его.

Описание Урука в «Эпосе о Гильгамеше» не упоминает знаменитого «Небесного дома» Иштар; это нельзя объяснить забывчивостью автора или пренебрежением богиней, ведь поэма отводит ей определяющую роль в фабуле. Урукцы конечно же гордились своей святыней, но были от нее так далеки, что она казалась им иным миром, заключенным в стенах их города.

1 ... 8 9 10 11 12 ... 20