В действительности его придумали в середине II тысячелетия, но до VI века пользовались им довольно редко. Итак, оригинальный текст механически переписывали знаками, унаследованными, как считалось, от давнего прошлого. Такому приукрашиванию подверглись почти все надписи Набопаласара. В надписях же его сына оно скромнее и встречается реже - мода на подражание архаике не укоренилась. Однако в Вади-Брисса и Нахр-эль-Кельбе используется именно этот способ; там даны две версии одного текста: одна исполнена новым письмом, другая - архаическим.

Писцы зачастую делали и следующий шаг: старили не только вид текста, но и язык. Да и что им мешало писать по-шумерски? Этот язык они учили в школе: с начала II тысячелетия преподавание обязательно велось на двух языках. Хотя шумерский язык полностью вышел из повседневного употребления, но продолжал использоваться в религиозных ритуалах и магии.

Тем не менее с конца II тысячелетия он полностью исчез из официальных надписей, отныне все они писались по-вавилонски. То ли писцы стали сомневаться в своих знаниях, то ли от долгого перерыва отвыкли и потеряли навыки, но шумерский язык сохранился лишь в религиозной литературе.

Но и эта попытка, как и архаизация письма, долго не продлилась; досужие стилизации вскоре наскучили самим их вдохновителям - они больше не рисковали подражать текстам Хаммурапи. И действительно, их стиль был весьма неумелым и совершенно неестественным. Гораздо проще было играть со знаками клинописи, в чем они и продолжали практиковаться.

Движение к древности соперничало с тенденцией «модернизации». Конечно, и она использовала элементы, дошедшие из древности; некоторые из них появились еще в конце III тысячелетия, но теперь применялись оригинально, систематически и многообразно. Это было обращение к чудовищам.

Все великие вавилонские божества были антропоморфными существами, только более совершенными. Зато боги низшего ранга ничего общего с людьми не имели. Таковы были злые демоны обоего пола. Возможно, вавилоняне даже не всегда придавали им какой-либо зримый облик. У врагов демонов - «чудовищ» (существ, составленных из разных видов животных) - тоже не было тела, подобного человеческому, но они служили добру.

Дело в том, что зародыши, исторгнутые из утробы матери в результате выкидыша, издавна приучили вавилонян к виду монстров. Считалось, что сами боги сотворяли такие плоды в материнском чреве - сшивали и подгоняли их кусочек за кусочком. Таким образом, боги оставляли себе возможность составлять какие угодно гибриды; это был один из способов узнать их волю. И поэтому вавилоняне не верили в неизменность видов; следовательно, было естественным полагать, что женщина может родить льва, собаку, волка, свинью, быка, слона… Руководства по гаданию рассматривали вероятность таких случаев.

У этих общераспространенных идей было два следствия. Чудовищные недоноски не пугали и не вызывали отвращения. Они были даже полезны - в том смысле, что служили вестниками богов, и прорицатели должны были научиться толковать этот вид знамений, чтобы яснее видеть будущее. С другой стороны, гибридные существа не считались созданием человеческого воображения и фантазии - они, по мнению вавилонян, могли существовать на самом деле, доказательством чему служили эмбрионы.

Значит, можно было ожидать любых комбинаций признаков разных существ в неистощимом количестве, и эти странные формы для вавилонян явно принадлежали к числу естественных. Чудовище было реально, из каких бы несовместимых элементов оно ни состояло. На воротах Иштар изображены рядом быки и драконы. Архитектору и его современникам существование драконов казалось столь же несомненным, как и существование быков.

Наряду с богами и людьми такие существа составляли отдельный разряд; тексты называют их «животными», не употребляя какого-либо особого термина. Но обратим внимание: львы, стерегшие Священную дорогу, отнюдь не уподоблялись обычным хищникам, населявшим вавилонские степи; они обладали неестественным окрасом, а их сила была столь же чудовищна, как сила гибридных существ, обладавших головой и хвостом рогатой гадюки, покрытым чешуей телом, передними львиными и птичьими задними лапами.

Рельефное изображение быков и драконов на главных воротах было нововведением: «ни один царь прежде этого не делал». В данном случае Навуходоносор, безусловно, имел полное право так заявлять. Но надо оговориться: чудовища в изобразительном искусстве в VI веке появились не впервые; они связаны с древнейшей культурной традицией Нижнего Двуречья.

Этим объясняется тот факт, что ни одна часть их тел не взята от лошади: она стала известна в Месопотамии слишком поздно - только в начале II тысячелетия. Самыми любимыми уже тогда были изображения драконов и «настоящих» львов. Но существовали и другие; в частности, начиная с конца II тысячелетия известны рельефы с людьми-львами, а в начале следующего тысячелетия у них появляются крылья. Они, по представлениям жителей Двуречья, восседали у постели больного, чтобы «сломать шею злу», то есть демонам. Людискорпионы были придуманы в XIII веке, но их изображения стали популярными только шесть столетий спустя.

Создание «чудовищ» подчинялось правилам своеобразной изобразительной грамматики. Их наделяли крыльями в знак быстроты; птичьи когти указывали на хватательную способность, а бычьи рога - на силу; человеческие руки символизировали умение работать, человеческое лицо - ум. Рыбье тело говорило о принадлежности к водной среде - стихии бога Эа, обладавшего разнообразными способностями, но особенно преуспевшего в магии.

Создатели чудовищ вовсе не имели целью сделать их страшными. Дело было не в их облике (безусловно, непривычном), а в неусыпной бдительности и несравненной силе, что делало их непревзойденными стражами. Такова была роль гибридных существ, рельефных и силуэтных, помещенных на кирпичных воротах Вавилона и Барсиппы. Эти защитники могли оставаться незримыми для человека - от этого их способность пугать и отгонять демонов не ослабевала.

Когда ворота Иштар надстроили, чудовища из простой глины, стоявшие там раньше, оказались засыпанными слоем земли; но пока они, так сказать, не были погребены окончательно, их не преминули сохранить для дела, тщательно обмазав штукатуркой, чтобы предотвратить размокание. Тем самым вся охранительная сила осталась при них.

С той же целью, но без особой пышности простые люди закладывали под стены домов глиняных собак или статуэтки Пазузу. Этому существу вавилоняне очень доверяли; у него были человеческое туловище, голова волкодава, четыре крыла и птичьи когти на ногах. Злые духи его особенно боялись (во всяком случае, такая у него была репутация); его устрашающий вид не давал им проникнуть в охраняемое место.

«Зеленеющею маслиною, красующеюся приятными плодами, именовал тебя Господь» (Иер.11:16)

Чудовища носили шумерские имена; тем самым их принудительно связывали с самыми отдаленными временами. Но тексты по этому поводу сообщают очень мало: специалисты-писцы не уделяли этим существам внимания, эта область культуры была им явно чужда, и к новшествам в ней они относились достаточно безразлично.

Оба течения, архаизирующее и модернизирующее, объединяли фигуры «мудрецов». Это также были чудовища, но они играли роль и в священной истории начала времен. В этом смысле они были изначальны, выступая в качестве истока всех человеческих знаний.

Ни одно повествование - по крайней мере, из известных нам - не пыталось свести воедино и гармонизировать все традиции. Поначалу на каждый случай имели хождение отдельные предания. Все они происходят из жреческой среды. Древнее всех, видимо, сказания города Эриду; во всяком случае, они самые богатые подробностями.

В широко распространенном мифе, восходящем как минимум к III тысячелетию, а скорее всего к более ранним временам, учителем вновь возникшего человечества являлся один из богов. Но в течение II тысячелетия постепенно возобладали иные представления. Теперь считалось, что обучением людей занимался уже не бог, а некий Адапа - гибридное существо, имевшее рыбье туловище; но из-под рыбьей головы выглядывало человеческое лицо, от человека были также руки и ноги.

Адапа, дремавший в глубинах Персидского залива, по утрам всплывал, чтобы учить людей, и обладал необычайным красноречием. Он дал человечеству все знания, в том числе обучил письму, земледелию, геометрии; кроме того, он сочинил трактаты по генеалогии и истории городов. Исполнив свой долг, он навеки погрузился под воду; больше откровений от него не было.

Адапу сделали своим покровителем заклинатели: их школы в Вавилонии вели от него свое происхождение, храня в то же время живую память и о других своих создателях. Ведь не только Эриду, находившийся ближе других материковых городов к Персидскому заливу, но и все стольные города хвалились тем, что какой-либо мудрец, живший в них, положил начало изучению магического искусства. Впоследствии память о них культивировалась среди учащихся и эти личности стали легендарными.

Хотя они происходили из семи разных городов, независимые друг от друга рассказы представляют их всех одним и тем же образом: эти, как их называли, «великие львы» или «князья» обладали сверхчеловеческими способностями, «высочайшим» (собственно, божественным) разумением; они «правили прямой путь судьбам небес и земли». Но в результате этого они стали немыслимо дерзко держать себя перед богами, и последствия иногда бывали катастрофическими: один из мудрецов «так прогневал бога грозы в небе, что он три года не давал стране дождя и произрастания».

Зато подобно первому из мудрецов все они были друзьями людей и, чтобы им помогать, стали строителями. Именно они заложили основания стен Урука. Говорили, что им люди обязаны и «допотопными снадобьями» - «мазями и примочками».

В конечном итоге семь мудрецов из одновременно живших персонажей превратились в династию мудрых правителей. Считалось, что они сменяли друг друга вплоть до начала II тысячелетия, то есть до окончания древности. Ведь писцы относили этот рубеж примерно к дате смерти Хаммурапи, по нашему летосчислению - к середине XVIII века; после этого для вавилонян начиналось «новое время», продолжавшееся и в VI веке.

С течением столетий мудрецов стали считать просто советниками государей: их образ политизировался и вместе с тем очеловечился. Прежде их признавали божественными мужами, потом - всего лишь хранителями мудрости, кладезями знаний цивилизации. Законными наследниками их влияния стали жрецы-заклинатели, потому они и продолжали молиться Эа, общему богу мудрецов, и употреблять древний язык Эриду - шумерский. Чтобы еще больше им уподобиться, при совершении магических обрядов они надевали шапочку в виде рыбьей головы.

Мудрецы же, теперь воплотившись в простые раскрашенные деревянные статуэтки, продолжали творить благие дела. Надо было просто закопать их в землю, чтобы они стали могучими стражами дома. Таким образом, первоначальное смутное и даже противоречивое представление о семи мудрецах со временем оказалось забыто. Они превратились просто в добрых духов.

Их без усилий получаемое покровительство распространялось на всю «страну Шумера и Аккада». Только они в VI веке связывали, казалось бы, не имеющие отношения друг к другу вещи: выкинутые зародыши, царя и Вавилон - новый Эриду. В их образах соединялись цивилизаторские усилия и царская власть. Они принадлежали к самой глубокой, допотопной древности, были двигателями и творцами новой цивилизации.

В общем, многочисленные легенды о них довольно солидно обосновывали и возврат к древности, и обращение к чудовищам. В конечном счете достаточно было прибегнуть к их помощи, чтобы беды «нового времени» утихли. Ведь этот унифицирующий миф учил тому, что надо в случае чего обращаться к ученикам Адапы и его наследников - к мастерам заклинаний.

Именно они разносили образ семи мудрецов за стенами своих храмов - разносили, чтобы укрепить свое влияние и поднять свой престиж. Им это вполне удалось, причем без особого труда. Их искусство решало все проблемы; во всяком случае, нашедшие с его помощью утешение вавилоняне были в том убеждены. Оно позволяло уходить от неприятной действительности, избегать препятствий, как отдельным лицам, так и всему обществу.

И никто не спорил с тем, что для них это возможно. Но и это учение, в общем, отрицало вероятность прогрессивного развития, и в целом перед жителями Вавилонии во времена Навуходоносора стояла (хотя и не столь остро) та же проблема невозможности движения вперед, что и перед всей империей. Мог возникнуть и такой ход рассуждений: положение в настоящем недурно, но не следует ли поискать новых решений на длительную перспективу? Кончилось тем, что Набонид выработал такую «положительную» идеологию для всего «Благодатного полумесяца».

Она должна была пойти на пользу и Междуречью, и остальной империи - так он думал.

Набонид – царь Вавилона

Навуходоносор умер в октябре 562 года (последняя табличка от его имени датирована 8 октября) «от болезни», как пишет Берос, не уточняя диагноза. После его 43-летнего царствования начался период политической нестабильности. Сын Навуходоносора Амель-Мардук («Человек Мардука») оставался на престоле до августа 560 года; его зять, муж дочери Навуходоносора Нериглиссар («Нергал, храни царя») царствовал с августа 560 по апрель 556 года; после его смерти сын его и внук Навуходоносора Лабаши-Мардук («Да не постыжусь я, Мардук») оставался у власти всего два месяца, с мая по июнь 556 года.

С его убийством пресеклась династия Набопаласара. У нас есть свидетельство современника об этих событиях - повествование Набонида; но оно изначально было очень лаконично, а сейчас, к сожалению, еще и повреждено. Этот текст был выбит на стеле, стоявшей в одном из храмов Вавилона. Тем самым гарантируется его достоверность хотя бы в общих чертах (перед лицом богов говорить неправду не имело смысла). Во всяком случае, потомки не ставили ее под сомнение.

По-видимому, Набонид был ярым врагом Амель-Мардука, но причина такой конфронтации нам точно неизвестна: фрагмент надписи, содержавший ее объяснение, не сохранился. Царское окружение, очевидно, было с ним согласно. Сановники были до того недовольны сыном Навуходоносора, что решились умертвить его.

Между тем политическое убийство было чуждо вавилонской традиции (в отличие от прежней, ассирийской). Согласно одному гораздо более позднему, но хорошо осведомленному источнику, новый царь правил «не почитая законов» и «бесстыдно». Сегодня нам трудно вложить в эти формулы какое-либо конкретное содержание. После смерти Навуходоносора мать Набонида не осталась при дворе Амель-Мардука. Отъехала она добровольно или была изгнана новым царем, она не сообщает. Но возможно, что эта опала коснулась и Набонида, отчего он затаил обиду.

Нериглиссар, вне всякого сомнения, был в числе тех, кто решил убить его шурина Амель-Мардука; да и сам заговор, так же несомненно, был задуман ради того, чтобы привести его к власти. Новый владыка принадлежал к тем кругам при дворе, в которых личное богатство шло рука об руку с официальными должностями и скреплялось семейными связями.

Нергал, в честь которого он был назван, был богом войны, популярным на востоке Вавилонии. Надо ли видеть в этом указание на профессию его отца (возможно, военного) или на место рождения Нериглиссара? Благодаря браку с дочерью Навуходоносора он вошел в царскую семью, был богатейшим землевладельцем и притом служил тестю - являлся его помощником во время Иудейской войны 587 года.

В Вавилонии он имел старые и тесные связи с храмами. У него были деловые отношения с «Домом правды» в Барсиппе (дочь Нериглиссара вышла замуж за храмового эконома), и ему же было поручено провести перестройку сиппарского «Блистательного дома».

Таким образом, 13 августа 560 года к власти пришел многоопытный человек. Внутри страны Нериглиссар вернул себе контроль над храмами, заменил тех клириков, что были враждебны его власти, умножил число своих сторонников и укрепил связи с ними. За четыре года царствования он восстановил несколько священных зданий, вел ремонт ступенчатой башни в Сиппаре, а кроме того - старого дворца и одного из каналов в Вавилоне. Нериглиссар всегда принадлежал к сторонникам архаизации.

Из его деяний вне империи мы знаем только о победоносной войне с царем Киликии, который вторгся в Сирию, но был разбит и оттеснен в свою страну. Морская операция вавилонян позволила им разорить побережье Киликии на всем протяжении, взяв в плен шесть тысяч человек. Но, одержав победу, царь вернулся в Вавилон: он явно не имел намерения расширять империю на северо-восток; границы, очерченные Навуходоносором, были для него непреложны.

Смерть Нериглиссара была несчастьем для страны: уже через два месяца власть нового царя, Лабаши-Мардука, стало невозможно терпеть. Набонид выносит ему приговор парой строк: «Когда прервались дни его (Нериглиссара) и пошел он путем судеб, Лабаши-Мардук, юный сын его, не знавший приличий, сел на царский престол против воли богов».

Прежде всего, текст проясняет причину кончины Нериглиссара; обе формулы однозначно указывали вавилонскому читателю на «естественную» смерть. Это событие было в порядке вещей - вот что хотел сказать составитель. Совсем не так случилось с его сыном и наследником - он погиб насильственной смертью.

Его убийцы, как и участники заговора против Амель-Мардука, видимо, были придворными; речь и в этом случае явно идет не о народном восстании. Мнение, принятое позже, в III веке, утверждало, будто молодой царь был «во всем дурен». Что же имел в виду Набонид - современник событий? Все знали, что Лабаши-Мардук ко времени своего восшествия на престол был еще ребенком, и нечестно было бы ставить ему это в вину.

В конце концов, можно было установить регентство до его совершеннолетия. Личных видов у заговорщиков наверняка не было - никто из них не воспользовался вакантностыо престола. Действовать им пришлось по одной, но важнейшей причине: новый государь был неугоден богам. Этому напрашивается лишь одно объяснение: Лабаиги-Мардук с детства страдал психическим расстройством. Вавилонские врачи были вполне способны поставить подобный диагноз, а царское окружение, скорее всего, посчитало опасным оставлять такого царя на троне. По крайней мере, именно такую гипотезу подсказывают источники.

Как бы то ни было, в конце июня 556 года период шатания власти завершился.

«Он обратил их мечом его в прах, луком его в солому, разносимую ветром» (Ис.41:2)

Царство вручили Набониду («Набу возвеличен») - к его собственному изумлению; тот принял титул, но всегда утверждал, что не искал его. Это публичное заявление он повторял вновь и вновь до самого конца своего правления. В тот момент он был «простым подданным, никого за собой не имевшим, не помышлявшим о царстве».

У нас нет причин не верить ему. В рассказе о его вступлении на престол, помещенном на вавилонской стеле, не хватает всего двух строк; но именно они, вероятно, были ключевыми, дававшими представление о причинах переворота. Но это всего лишь гипотеза, без этих строк суть кризиса власти остается для нас непонятной.

После лакуны текст сообщает, что «великие в Вавилонии» признали Набонида царем и новым государем, и комментирует это так: «Повелением Мардука поднят я до владычества над страной; я получил желанное, и нет мне соперника; я надежный поверенный Навуходоносора и Нериглиссара, царей, бывших прежде меня.

Войска их мне были вверены; я делал, что они помышляли, и они остались довольны». (Эта декларация относится к началу царствования и отражает тогдашние умонастроения нового царя; затем он изменил мнение о том, кому был обязан нежданным величием.) Такая программа объясняет также выбор заговорщиков и их дальнейшие намерения: их кандидат должен был продолжать политику двух своих великих предшественников.

Мать нового царя без обиняков говорит об этом (или ей приписываются эти слова) в автобиографии: когда не стало названных царей, «дети их, все люди их и великие, чье добро и богатство умножилось», совсем о них забыли и не пеклись о принесении поминальных жертв. Была ли то просто нечестивая неблагодарность, как дает понять старая аристократка? Видимо, на отношение к памяти правителей повлияло и недовольство их публичной деятельностью. Сторонники Набонида были убеждены, что при нем такого не будет, поскольку знали его давным-давно.

Навуходоносор непонятен без Набонида: именно последний решил закончить дело предшественника, оставшееся, по его мнению, незавершенным. Действия Набонида дают возможность судить о недостатках политики Навуходоносора. Он приступил к реформам с первых лет пребывания у власти. Но мысль уводила его далеко за пределы Вавилонии. Набонид хотел дать один общий рецепт решения всех проблем «Благодатного полумесяца».

Родился он около 615 года, так что на престол вступил уже почти шестидесятилетним; но был он чрезвычайно живуч. Это качество он унаследовал от матери. Ей было уже за 100 (точнее, 104 года), когда она рассказывала о себе: «Зрение мое хорошо, слышу я превосходно, руки и ноги мои здоровы и речь нисколько не затруднена; я могу есть и пить, тело мое крепко и сердце исполнено веселья. Я видела потомство свое до четвертого колена в добром здравии и сама исполнена долголетием». Об этом знал весь Вавилон.

Набонид был, видимо, ее единственным сыном. Его отец был гражданским администратором («правителем»). Больше мы о нем ничего не знаем. Набонид, впрочем, говорил о своем происхождении без лишней скромности: отца он именовал «превосходным князем» и «мудрым князем».

Это был, вероятно, всего лишь почетный титул: семья Набонида не состояла в родстве с династией Набопаласара. Эпитет «мудрый» царю представлялся достаточным, чтобы засвидетельствовать сыновнее почтение. Впрочем, в этом смысле он всего лишь следовал за Нериглиссаром: несколькими годами ранее тот пользовался тем же словом, говоря о своем отце.

Зато мать Набонида была незаурядной личностью. После ее смерти сын велел выбить на камне ее автобиографию в двух экземплярах. Никакого сомнения в ее достоверности нет: обе стелы могли быть прочтены (хотя бы некоторыми жрецами) в храме бога-луны в Харране, а очевидцы событий (по крайней мере, младшие из них) ко времени установки обелисков были еще живы.

Исказить факты едва ли было возможно. Однако сын принял решение о публикации и понес расходы, с ней связанные. Не прибавил ли он чего-нибудь? Маловероятно. Не изъял ли каких-либо эпизодов? Возможно. Странно, что знатная дама нигде ни словом, ни намеком не говорит о своих родителях и супруге. Из ее очень долгой жизни сын вынес лишь один урок: почитай богов, и удача будет с тобой. В оформленном виде этот рассказ превратился в нравоучительную басню.

Пользуясь своим положением при дворе, мать устроила карьеру сына. До нас практически не дошло сведений о жизни и деятельности Набонида до 556 года. Возможно, при Навуходоносоре ему была поручена одна очень важная дипломатическая миссия. Согласно греческому историку Геродоту, лидийцы и мидяне попросили о посредничестве «царя Киликийского и Лабинета Вавилонского», чтобы окончить междоусобную войну в Анатолии. Это событие датируется 585 годом с помощью астрономических данных (в описании упоминается солнечное затмение). Может быть, загадочный «Лабинет» является искаженным именем Набонид. Но это лишь гипотеза.

Набонид непрестанно, на протяжении всего царствования объяснял резоны и приводил конкретные подробности своей политики, определял этапы своего умственного и религиозного пути. Как и Навуходоносор, он не датировал свои надписи (кроме одной, сделанной в Ларсе). Поэтому мы можем руководствоваться только их внутренней логикой.

К сожалению, в отличие от многих своих предшественников в Вавилоне Набонид не облегчил нам задачу: он переписывал свои более ранние декларации, не заботясь о стыковке прежних версий с новыми, так что читателю приходится гадать, как распутать противоречия между ними.

Образ мыслей Набонида был ассирийским. Он называл ассирийских царей своими предшественниками и даже «отцами». Однако он не мог прямо перенять у этих монархов их идеологию: Ассирия исчезла с лица земли, когда Набонид был еще ребенком. Ко времени его воцарения конфликты с северным врагом отошли в прошлое, и вавилонский царь мог смело ссылаться на Асархаддона и Ашшурбанипала. Он неодобрительно отзывался о Сеннахерибе - их отце и деде, - потому что этот царь плохо обошелся с Вавилоном; потомки же его были к городу благосклонны.

«От грозного гласа Твоего побегут народы; когда восстанешь, рассеются племена» (Ис.33:3)

К женщинам Набонид относился иначе, чем Навуходоносор: он, скажем так, не держался от них в стороне. Несомненно, что он испытывал привязанность сперва к своей матери, затем к дочери. О его жене в документах не сохранилось никаких сведений. Мать Набонида, бесспорно, играла решающую роль в разработке его религиозных идей.

Сам Набонид сохранил написанное ею: она передала ему свою «харранскую веру». Мать царя была набожно предана Харрану - одному из самых священных городов для ассирийцев. Впрочем, надо заметить: почитание покровителя Харрана, бога-луны, не мешало ей большую часть времени проводить в Вавилонии, при дворе нескольких государей.

Направляла ли она и политическую, в самом широком смысле слова, деятельность Набонида? Ни сын, ни мать нигде об этом не упоминали. Какая среда могла на протяжении целого поколения сохранить жизнь ассирийской мысли? Этого мы не знаем. Возможно, Набонид велел читать себе официальные ассирийские тексты: ведь их, как-никак, хватало и в Вавилонии, и, видимо, по всей империи. Но зачем ему это было нужно до восшествия на престол - ведь оно случилось неожиданно?

Кто бы ни был духовным учителем Набонида, передавшим ему ассирийскую идеологию, она благодаря ему воскресла. Ее возрождение поначалу зримо выразилось в том, какие эпитеты стали прилагаться к имени нового царя. Они были заметно менее обильными и пышными, чем при Навуходоносоре.

Набонид с большой скромностью говорил о своих личных качествах. Он подчеркивал свою богобоязненность и в этом был отнюдь не первым: его предшественники в Вавилоне делали это примерно теми же словами. Почти все его титулы были заимствованиями у старых ассирийских государей.

Говоря о том, как он представляет себе царские обязанности, Набонид больше не ссылался на владык Вавилонии. Он систематически и вполне явно делал отсылки к Асархаддону и его преемнику. Он верил в одну чисто ассирийскую идею - о предопределении. Монарх, согласно ей, от зачатия своего предназначен править; вот и Набонид, как он утверждал, был избран «от чрева матери своей».

Бог «отыскал его», а затем, как образно выражается царь, «указал на него пальцем»; уже до рождения он был «возвещен на царство». Тогда же ему была поручена и некая миссия. Набонид не упускает случая выразить свое удовлетворение тем, что относится к своему предназначению со всем прилежанием, исполняет предписанное свыше быстро и в полном объеме. Такие концепции были совершенно чужды вавилонскому духу.

К концу своего царствования Набонид - «славный герой» - слово за словом полностью восстановил всю официальную титулатуру ассирийских государей VII века. Как и те, он был (в смысле - хотел быть и заставлял верить, что был) «царем великим, царем могучим, царем вселенной, царем Вавилона, царем четырех стран» и, наконец, «царем несравненным». Так не смел титуловать себя никто из вавилонских царей после сокрушения Ассирии, даже несмотря на разрушение ассирийской столицы Ниневии.

Современники безошибочно понимали: Набонид возобновлял ассирийскую политическую программу и вновь ставил честолюбивые цели на Ближнем Востоке. Даже титул «пастыря умелого» или «верного» их не обманывал: хотя с виду он был скромен и не выражал агрессии, но его носили самые решительные деятели ассирийской имперской политики.

1 ... 14 15 16 17 18 ... 20